Энни, положив голову ему на плечо и держа за руку, вслух читала вырезку из утренней «Бич газетт» со статьей, описывающей ее путешествие в Чикаго – еще одно доброе дело Энни О'Нейл.
Она должна была лечь в больницу вечером накануне операции, и Алек поселился в гостинице на другой стороне улицы. Он смотрел телевизор всю ночь. Если бы он уснул, то мог бы проспать сигнал будильника и не успеть повидаться с Энни до того, как ее увезут на операцию.
Он был в больнице еще до рассвета и зашел к ней в палату, как только его пустили. Она выглядела прекрасно: волосы, ниспадающие по плечам, довольная улыбка на лице.
– О Алек. – Она взяла его за руку. – Ты не спал.
– Нет, я спал, – соврал он. Она покачала головой.
– У тебя круги под глазами. Ты выглядишь ужасно.
Он попытался улыбнуться.
– Ну, спасибо.
Вошла санитарка и сказала, что Энни уже пора везти в операционную. Алек наклонился и поцеловал ее в губы долгим поцелуем. Когда он оторвался от нее, она прошептала:
– Не бойся.
Ее увезли из палаты, и, глядя, как каталка исчезает в конце коридора, он старался сдержать слезы и ужас, охвативший его.
Операция прошла гладко, и к тому времени, когда он снова увидел Энни у нее в палате, она была в эйфорическом настроении.
– Когда я проснулась, первой моей мыслью было: «Я жива!» – сказала она ему с усталой улыбкой. – Мне было ужасно паршиво, а все оказалось совершенно замечательно.
В самолете она никак не могла устроиться в кресле, все время ерзала, пытаясь приспособить ремень так, чтобы он не мешал ей, но не проронила ни одного слова жалобы.
– Я подумала, – сказала она, когда они летели где-то над Виргинией. – Я хочу кое-что изменить в нашей жизни.
– Что именно? – спросил он.
– Нам нужно проводить вместе больше времени.
– Хорошо, – сказал он.
– Я предлагаю раз в неделю обедать вместе.
– Ладно.
– Обед на два часа, – сказала она. – В мотеле. Он засмеялся.
– Понятно.
– Мне действительно нужно это, Алек. – Она положила голову ему на плечо. – Мы никогда не бываем одни – так, чтобы поблизости не было детей. Это так важно. Это важнее, чем ты думаешь. Я тебе даже не могу объяснить, как это важно.
Они стали встречаться по пятницам с двенадцати до двух в любом мотеле, где были места. Зимой найти свободный номер было легко, но зато летом с них требовали просто грабительские деньги за удовольствие провести два часа в мотеле в сезон отпусков. Однако к этому времени Алек уже знал, что эта пара часов стоила любой суммы. Их близость в комнате мотеля распространялась на все остальные дни недели, и он видел, как меняется Энни. Дурное настроение, которое находило на нее время от времени, и периоды отчужденности полностью исчезли. Удивительно, что два часа в неделю могли так много изменить.
– Я за всю свою жизнь не была более счастлива, чем в этот последний год, – сказала она ему.
К тому времени они поступали таким образом уже больше года, и ее удовлетворение было настолько полным, что когда поздней осенью ее вдруг снова охватила депрессия, этого невозможно было не заметить. Она стала нервной, тревожной. В те дни, когда они занимались любовью в комнате мотеля и ели принесенный с собой обед, она была вялой и печальной. Разговаривая с ним, она избегала смотреть ему в глаза, а иногда совсем без причин начинала плакать. Он то находил ее плачущей в ванной, то просыпался среди ночи, услышав, как она плачет в подушку. Это выглядело гораздо серьезней, чем раньше, или же, может быть, он просто уже давно не видел ее такой несчастной.
– Расскажи мне все, Энни, – говорил он ей, – позволь помочь тебе.
Но, казалось, она сама не лучше него понимает причину своего состояния, и поэтому он старался быть к ней поближе, старался излечить ее своими объятиями.
А потом ее вдруг не стало. В тот рождественский вечер в больнице он вспомнил свое обещание, и ее просьба горевать о ней всего один год показалась ему нелепой. Он не мог представить себе, что когда-нибудь заинтересуется другой женщиной. Год казался не продолжительнее вспышки маяка.
До тех пор, пока он не встретил Оливию, женщину настолько непохожую на Энни, насколько это вообще можно вообразить. «Мы с ней просто друзья, – говорил он себе, плавно раскачиваясь на диване-качалке. – Она замужем за другим мужчиной и носит его ребенка».
Может быть, ему следует звонить ей немного раньше, до того, как он ложится в постель, – постель, в которой все еще чувствуется присутствие Энни. Может быть, он совсем не должен ей звонить?
ГЛАВА 22
Том Нестор помогал Оливии загрузить в машину сумки с журналами и книгами после их субботних занятий. Дом престарелых в Мантео находился недалеко от приюта для женщин, подвергшихся насилию, и поскольку вечером она собиралась туда, то подумала, что пришло время выполнить свое обещание: забрать из студии стопки журналов и книг.
– Спасибо вам за такое доброе дело, – сказал Том.
– Я хотела сделать это намного раньше, – сказала Оливия, садясь за руль.
– Да, Оливия, – сказал он, через окно кладя ей руку на плечо. – Витраж – просто прелесть.
Она улыбнулась и опустила глаза на витраж, который наконец завершила этим утром: геометрический орнамент из цветного и прозрачного стекла. Он был достаточно хорош для того, чтобы повесить его на одно из тех окон, которое Пол вряд ли увидит, если зайдет к ней.
Она приехала в Мантео и поставила машину напротив дома престарелых, прямо перед маленьким антикварным магазином. Ее взгляд привлекли три старинные куклы, одетые в атлас и кружева и сидевшие на трех расшатанных плетеных стульях на тротуаре перед магазинчиком. Должно быть, именно здесь Энни покупала кукол на день рождения своей дочери. Нужно будет рассказать об этом Алеку.
Она вышла из машины и, прикрыв глаза рукой, посмотрела на дом престарелых. Это было милое старое здание, покрашенное в небесно-голубой цвет, сияющее белой отделкой. Вдоль всего фасада тянулось широкое крыльцо. С улицы Оливия заметила на нескольких окнах витражи, несомненно сделанные и подаренные «святой Анной».
Она вытащила сумки из багажника «вольво» и перешла через улицу к дому. Хотя не прошло и нескольких минут, как Оливия покинула свою машину с кондиционером, ей уже не хватало воздуха. Это был самый жаркий день этим летом, и стоял полный штиль.
Около дюжины основательных белых кресел-качалок выстроилось вдоль крыльца, но только пара из них была занята. Одно – усохшей старушкой, выглядевшей слишком болезненной, чтобы сидеть в жару на улице, а другое – женщиной с седыми волосами, в тапочках и с газетой на коленях.
– Здравствуйте, юная леди, – сказала женщина, когда Оливия начала подниматься по ступеням. – Вы принесли нам журналы?
Оливия поставила сумки на верхнюю ступеньку и снова прикрыла глаза рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116