Это был холодный январский вечер, один из тех многих вечеров, которые Энни проводила с ней. Алек изо всех сил старался преуспеть в своей ветеринарной практике, но население Аутер-Бенкс было столь немногочисленным, что большую часть времени он проводил на материке, леча животных на фермах. Он часто уезжал по вечерам, чтобы принять телят, снять колики у лошади, и Энни большую часть времени была предоставлена самой себе.
В тот вечер, как это часто бывает, она привела с собой Клея. Малыш неверными шагами топал вокруг дома смотрителей, с невнятным лепетом изучая окружающий мир. Энни в конце концов уложила его в маленькой спальне наверху, обложив подушками край кровати, чтобы он не скатился во сне. Она споет ему колыбельную мягким хрипловатым голосом, от которого у Мери, слушавшей ее в кресле у огня, сжималось сердце. Она представляла себе эту комнату – комнату Калеба, когда он был еще ребенком, заполнявшуюся светом каждые несколько секунд. Энни, возможно, опустит штору и задернет занавески, но свет все равно найдет щели, чтобы прорваться вовнутрь, и Клей будет спать под его гипнотическим воздействием. Он уснет быстро, гораздо быстрее, чем засыпает дома.
Через какое-то время Энни спустится вниз, где у Мери пылает огонь и по рюмочкам разлито бренди. Впервые за последние десять лет она чувствовала связь с другим человеческим существом.
Большинство вечеров заполнялись болтовней Энни, и Мери любила слушать ее речь, немного исковеркованную бостонским акцентом. Она говорила либо об Алеке, которого обожала, либо о Клее, либо о витражах. Иногда она говорила о своих родителях, которых не видела с тех пор, как познакомилась с мужем. Она рассказывала, что они не отвечают на ее телефонные звонки. Письма, которые она им пишет, возвращаются нераспечатанными. Однажды она с Клеем прилетела показать им единственного внука. Но у входной двери ее остановила горничная, которая заявила, что она нежеланный гость в родительском доме.
Энни беспокоилась об Алеке, который так много ездил в скверную погоду, работая под открытым небом с крупными животными. Кожа у него на руках стала грубой и вся потрескалась, говорила она. А однажды, принимая тяжелые роды у коровы, он сломал руку. Несколько раз она ездила вместе с ним, но он заявил, что здесь, где ветер рвет одежду в клочья и засыпает глаза песком, ей совсем не место, и тем более не место для Клея. Так что в конце концов большую часть времени они проводила с Мери в доме смотрителей.
В тот январский вечер, когда Мери почувствовала согревающее тепло бренди, в гостиной звучал ее собственный голос, а не голос Энни. Огонь в камине трещал и фыркал, где-то близко ревел океан, но голос Мери был ровным и спокойным. Она и сама не знала, почему в тот вечер стала откровенничать с Энни, вывернув наружу ту тайную часть своей души, которую не обнажала никогда и ни перед кем. Наверное, ее побудили к этому молчание Энни и ее любящий взгляд.
Мери рассказывала ей те же самые истории, что и Полу Маселли: как благодаря ее заботливости и доброте ее стали называть ангелом света.
– Мне кажется, что в этом мы с тобой похожи, – сказала она. – У тебя такое доброе сердце. Ты отдаешь себя людям, совершенно не заботясь о себе. – Она отпила бренди, укрепляя свою решимость. – Но на этом наше сходство заканчивается. На самом деле, ты гораздо лучше меня. Ты чище и преданней.
Энни посмотрела на Мери. Ее щеки раскраснелись от тепла камина.
– Почему ты так говоришь?
Мери пожала плечами так, как будто то, что она собиралась дальше сказать, было для нее простым делом.
– У меня есть другая сторона, сторона, которую я никогда и никому не показывала. – Она жестко посмотрела в глаза Энни. – Знаешь, у меня был самый лучший муж, о каком только может мечтать женщина. Терпеливый, добрый и сильный. Но этого мне всегда было недостаточно. Может быть, все дело в изоляции от людей – не знаю. И мне хотелось… – Она поджала губы, разглядывая оранжевые языки пламени в камине. – Мне хотелось, чтобы у меня были другие мужчины, – закончила она.
– Вот как? – воскликнула Энни. – Ну, и что же… они у тебя были?
– Только в моем воображении. – Мери прикрыла глаза. – Это было очень сильное чувство, навязчивое желание. Мне стыдно говорить об этом.
– Ты не должна стыдиться. Многие женщины думают о…
Мери жестом остановила ее:
– Но не так, как я. Ночами я лежала без сна, представляя себя с другими мужчинами, которых я знала. Я была с Калебом… лежала с Калебом… и представляла, что это кто-то другой. Иногда я просто не могла заниматься своей работой. Я поднималась на башню, чтобы отполировать линзу, а вместо этого сидела на галерее и грезила. Я махала рукой морякам и воображала, что к ночи они вернутся и придут на берег искать меня. У меня даже была мысль вывешивать на галерее кусок красной материи в знак того, что Калеба нет дома и я доступна. В конце концов однажды я таки купила эту материю.
Мери чувствовала, как краска заливает ее щеки. Как, должно быть, она глупо выглядит: семидесятитрехлетняя женщина, рассказывающая такие вещи.
– Но ведь ты так и не вывесила эту материю? – подтолкнула ее Энни.
– Нет.
– Это, наверное, мучительно, – сказала Энни, – очень сильно хотеть что-то сделать и не позволять себе этого.
Мери улыбнулась – Энни понимает ее.
– В этом заключалась истинная причина, почему я хотела работать со спасателями, – сказала она. – Таким образом я могла находиться среди мужчин, могла испытывать возбуждение от того, что могло произойти. Однако каждый раз, когда я была близка к осуществлению своих фантазий, мой рассудок удерживал меня. Разве у меня есть право на недовольство, спрашивала я себя. Разве я могу желать больше, чем у меня есть?
Мери слегка постукивала кончиком пальца по рюмке. Ей хотелось выкурить сигарету, но она знала, что Энни очень огорчается, когда она курит.
– Иногда я заставляла себя не думать о других мужчинах, но при этом у меня возникало такое чувство, что я отсекаю себе ногу, или руку – ведь это уже стало частью меня. Мы ходили в церковь, и даже там я не могла справиться со своим воображением. Люди говорили, что Калеб недостаточно хорош для меня. Некоторые спрашивали, что я в нем нашла. Я – такая замечательная женщина, по их мнению, а Калеб – просто спокойный и уравновешенный, обычный человек. – Она покачала головой. – Он был в тысячу раз замечательней меня.
Энни подалась вперед в своем кресле. На ее длинных рыжих волосах плясали золотые отблески огня.
– Ты слишком сурова к себе, Мери.
Мери сделала большой глоток бренди. Густой, как мед, обжигающий напиток горячей волной разлился по ее гортани. Она посмотрела на Энни.
– Это мое идиотское поведение в конце концов и убило Калеба.
– О чем ты говоришь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116