По мускулистому телу, из которого был скручен шар, бежали зеленоватые, великолепно-красивые кольца. Теперь он был питон — совсем маленький питон, длиною в руку, больше такие и не вырастают, и ребятишки в Миссе играют с таким, как с живою головоломкой, — пытаются его развернуть, а он не дается.
Осторожно зашевелившись, шар высунул из своей середины змеиную голову и приподнял ее, искоса глядя на Рият.
— Меня не было слышно, — гордо сообщил он.
— Да, — согласилась Рият. — Совершенно не было.
— А вот другие говорили, — грустно сказал он. — Это просто ужас, что некоторые из них говорят.
— Вылезай, — сказала Рият.
Он скользнул вниз, гибкий, точно струйка дыма.
Рият устроилась под навесом на кошме, села, скрестив ноги.
Третье Сиаджа — из глубоких заклинаний, которые выматывают не меньше чем полчаса разговора накоротке с бани Эзехезом. Шутки шутками, но выматывают-то они всерьез.
— Давайте, по одному, — сказала Рият слуге.
Какое длинное было это заклинание!
Существо, посаженное перед нею, выглядело тщедушным, тощим и вялым, вроде ребенка-переростка, у которого силы ушли в чересчур быстрый рост. Оно бесчувственно жевало объемистый ком коры, красно-бурый сок стекал с углов рта, как усы, до которых ему никогда не дорасти. Но оно было только то, что Рият могла видеть. Чувствовала она совсем другое — сейчас, когда заклинание сделало это для нее. Это совсем другое было бесформенным и чуждым, и ужасало своею чуждостью, и словно бы металось, не сходя притом с места, ненаправленно-слепо, не зная предела, границы и формы. В какое-то мгновение словами Рият в него упали предел, форма и граница, как роняют крупицу соли в перенасыщенный соляной раствор. И как в растворе в то же мгновение взрываются ростом во все стороны соляные ветки, мечущаяся суть демона ударила в Рият, точно волна в стену, в поисках формы, в которую она могла бы отлиться. Рият дрожала от напряжения, сдерживая ее. Весь мир дрожал. Рият казалось, что она — как те загородки из хвороста и камней, что крестьяне на острове Ол ставят на пути потоков лавы. Земля и небо вокруг нее шипели и сворачивались дымными полосами, но она все же выстояла, отшвырнула этот напор и подставила ему, как дорогу, одну из тех связей, которые все еще соединяли ее с семерыми людьми на другом конце города. Рият даже не могла бы сказать потом, какую, она не знала, не понимала того, что делает, это кто-то в ней, на последнем напряжении сил помня о ее задаче, работал — так, как, ничего не понимая уже, полузадохнувшийся ныряльщик рвется к голубому водяному небу над головой. Едва не оглушив ее, нечто промчалось мимо, и Рият на какое-то время застыла в изнеможении; гул прошедшего напряжения еще дрожал в ней, но ей рано было успокаиваться — теперь ей надо было ринуться следом, по той же — раскаленной от промчавшейся лавы — тропе, — чтобы успеть ввести в готовящегося двойника то, из-за чего он и есть только двойник — послушный исполнитель воли человека.
— Следующего, — сказала Рият. Она не всматривалась в тело, которое двое ее слуг уволакивали под мышки. Ей нужно было спешить. Ей нужно было за оставшуюся пару часов обработать всех семерых.
— Будь… ты… про… клята, — не отрывая от Рият ненавидящих глаз, сказал один из них. Как ни странно, фраза была похожа на осмысленную. Это были первые слова, какие Рият услышала от него за все четыре года.
— И ты уверена, что это будет настоящий человек? — сказал еще один.
— Да, — ответила Рият. — Я уверена.
А когда она в очередной раз открыла глаза, впереди было небо, уже лиловое в квадратной рамке, какой обводили его стены внутреннего двора. У нее сдавило горло. Силы Хаоса сейчас беспрепятственно бушевали в ней. Четкие пределы дворика, рамки человеческого, ограничивающие небо, казались невыносимы для них. Она задыхалась, как некоторые задыхаются от беспричинного страха в тесных коридорах. Ее понесло вперед, как пылинку.
Засов на дверях показался огромным, как башенный колокол, и так же зазвенел в голове. Она захлопнула дверь, оставляя за собой непонимающие взгляды, замерла на мгновение, привалившись к стене и втягивая в себя воздух, потом попыталась шагнуть в сторону; упала, точно споткнувшись, и ее едва успели подхватить руки кого-то, неразличимого в сумеречной синеве.
Рият не испугалась. Во-первых, она никогда не боялась того, что мужские руки держали ее, и, во-вторых, она сейчас не боялась вообще ни единой вещи на свете.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она немного спустя.
— Ничего, — сказал он. — Теперь — ничего.
И вправду, он сейчас ничего не делал. Просто держал ее в охапке.
— Когда мне кто-то нужен, — сказала Рият, — я сама его зову, — И тут же добавила, смеясь: — Потом, куда ты меня тащишь?
— Куда? — Он остановился. — Куда… и может, тебе наружу надо? Тебе на ветерке поможет, а, Рият? Что же…
Бронзовая дверь у нее за спиной лязгнула, приоткрываясь.
— Спокойно, — сказал он. — Все в порядке с вашей госпожой. Все в порядке, я вам сказал.
— Когда мне нужно, чтоб мне помогали, — проговорила Рият, — я сама… сама об этом прошу.
Там, где она очнулась, вправду был ветер.
Собственно говоря, она еще вовсе не очнулась. Но уже по крайней мере чувствовала, что под ней есть нечто материальное, что-то твердое, на чем она сидит.
Но она не была бы колдуньей, если бы не восстанавливала силы достаточно быстро. И ветер тут совсем ни при чем.
Небо было фиолетовое и очень большое. Вечерний ветер вымел его почти до чистоты.
На западе над стеной города быстро темнела багровая полоска. Рият слабо удивилась, вспомнив, сколько лет она не сидела на крышах. Эта крыша-терраса, плоская и только над восточным порталом проваливающаяся вниз ступенями, обводила Храм Кэммона вокруг; а дальше был уже едва-едва выгнутый круглый купол. Как всякий город, Тель-Претва выглядела совсем на город не похоже, если смотреть сверху, с крыши. Серо-синие тумбы, воткнутые в землю на разную высоту, какие выше, какие ниже, пропадающие в сумерках, кое-где озаренные сбоку розовым светом костров. Немного южней была очень хорошо видна крыша Храма Атианы; теперь она стала розоватой и зеленой, но все равно поблескивала. Оттуда клубился по ветру дым; для Атианы жгли теленка. Точнее сказать, не для нее, а для ее львов — они любят погрызть кости. Одни только кости там и горели — сырые кости очень хорошо горят. Для самой Владычицы там горели благовония, стоящие двух телят. Как видно, в квартале Атианы тоже тревожились, — полудвойная жертва… что ж, может быть, их желания и исполнятся, и на морских путях станет свободней чуть-чуть. Когда ветер слегка качался в сторону, краешек чудовищной смеси запаха горелых костей и благоуханного кинмона задевал ноздри Рият, заставляя вспоминать о днях, «когда смешаются мир и прах».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156