Самое страшно было, что непонятно — как. Чтоб попасть, почти сверху должны стрелы проваливаться, из монастыря так даже цангра не достанет. Если бы не было так непонятно, они бы настолько были ошеломлены, но тут ужас был почти суеверным — монахи Моны, о которых ходили россказни, будто все могут, у которых за их стенами та-акое понаворочано… Ужас был почти суеверным, а боль была — почти как пожар под ребрами. Забыв о том, где чьи, бросились растаскивать суда, но людей было мало, слишком мало…
У дозорщиков на скалах души стали разрываться пополам, потому что ведь все равно — с места сойти не моги! А Ваки Мышиный Мятлик (у него очень хороший был огорожен луг на верховых пастбищах, отчего и такое прозвище) побежал за помощью. Он был с «Зеленовласки», этот Ваки. Но до войска добраться — это, как ни торопись, столько времени, сколько нужно, чтобы два раза проговорить ди-герет, а еще пока вернутся с подмогой обратно… Да тут, непогода нас разрази всех, половина кораблей погорит! И если не растаскивать и не тушить, все погорят. Это уж точно. Хорошо, что новые огни не занимались. Хотя могли, наверное. В любой момент.
Хено не мог узнать, получилось что-то путное или нет, а потом, когда увидел дым, тоже не мог понять, правильный это дым или больше, чем надо, или меньше, чем надо, и что такое больше или меньше, и он просто измывался над своей душой, дрожа от нетерпения, пока не расстрелял весь запас. Тогда он опустился на дно и обхватил колени руками, сжавшись, как мог. Всю эту корзину ветер пронизывал насквозь, но ему не было холодно.
Ничто не загорелось за все это время, хотя могло, сколь ни обрабатывали против этого корзину и его самого, но что не сгорел — его не удивляло. Он был один, и теперь он тоже был не нужен, как все те люди, что сделали этого дракона и подняли его, но одиночество хено не было страшно, и даже не было занимательно или больно; и Модра не хотел того, что он сделал, но и это его теперь не волновало. Что-то он вынул из своей души, и что-то вошло туда. Он больше не знал, что такое кощунство. Это было только слово, и он был маленький хено, и он не понимал слов. Он сделал то, ради чего его сюда послали. Нет, он сделал то, чего хотел сам. Нет, он сделал то, что через него пришло в мир, и он не смог удержать это за границей.
Корзина стояла, покачиваясь, и уже понемногу вскоре должна была начать опускаться, потому что воздух остывал и просачивался. Хено этого не знал. Он ничего не соображал в воздухоплавании.
Наверное, он вправду был только маленький хено. Он не понимал, что теперь будет. И как теперь вернуться на землю, он тоже не понимал, и будет ли куда возвращаться. Ничего он не понимал и не хотел понимать. Его сотрясали рыдания, а больше ему не было ни до чего дела.
Исполинские крылья реяли в воздухе, но никто не смотрел на них — из северян, понятно, — потому что все были заняты. Одни тушили. Другие чуть не разрывали себе внутренности, отталкивая «Остроглазую» от загоревшейся «Зеленовласки». (Бедолага, невезучая «Зеленовласка»…) Ваки бежал.
Метоб продрался к лестнице в ключной башне. Сколтис (которого незаметно и упорно оттесняло прочь, как чужеродное) добрался до стены только сейчас. Дейди Лесовоз — а вместе с ним и Дьялвер, с которым Дейди каким-то невобразимым чудом все еще ухитрялся держаться рядом, хотя не понимал давно уж как, — оказались в первых рядах сражающихся, и похоже, до них скоро должна была дойти очередь, потому что спереди отряд защитников напирал так, что чуть не потеснил пиратов к югу.
Все были заняты. Ваки взлетел на склон над Длинными Источниками, и перед ним открылась долина, на которой было почему-то до удивления безлюдно. Одно или два темных пятна на дне долины, между совсем потемневших ям источников, и все. И еще его очень поразили выгнутые змеи, двумя пятнами кишащие на земле — прямо перед ним и направо, далеко напротив, через долину. Сначала это было похоже на змей, а потом он разглядел, что это сложенные на землю луки. Ну просто до невозможности странно, что ж здесь происходит? Со стены ему был слышен шум битвы, и видна словно бы темная полоса вдоль подножия стены этой самой, но хоть кто-нибудь из капитанов в долине должен был остаться. Должен был или нет? Прах их всех побери, и со стены из штурмующих никто не уйдет. Или уйдут? В любом случае Ваки уже несло вниз. Просто его ногам и душе невозможно было остановиться.
Дейди, сына Рунейра, в конце концов все-таки отнесло от Дьялвера в сторону — это было как в молотилку попасть, только Дейди не видел никогда молотилки с деревянными кулаками. Теперь их разделяли не свои. Какое-то время они держались наравне, но поскольку здесь никто не наносил одному противнику больше, чем один или два удара, это «какое-то время» вышло очень коротким. Точно видение, Дейди краем глаза разглядел, как алый султан, резко дернувшись, проваливается вниз. В это мгновение шипастая булава отшвырнула и его тоже, ломая кость ниже правого плеча и вместе подводя под удар другой булавы, уже падающей сверху, в голову. Дейди увидел только лицо монаха, поразившее его своим спокойствием, а точнее, губы и подбородок. Дейди увидел их одновременно с проваливающимся султаном Дьялвера и потому запомнил на всю жизнь.
Он нырнул вперед под замах, вложив все, что можно вложить, в удар кромкой щита под подбородок; булава — не шипами, так граненой тяжелой частью, идущей ниже, все-таки оглоушила его по затылку — все засветилось; Дейди падал, пытаясь упасть так, чтобы можно было сразу вскочить, и одновременно швырнул через себя свой щит вправо, где в просвет между людьми ему вдруг открылось тело Дьялвера. Он швырнул так, чтобы прикрыть от новых ударов, хотя бы на мгновение, и одновременно, пока рука делала это, понимал, что бесполезно и поздно, и тут вдруг сзади на них нахлынула еще, перепрыгивая, новая волна, что накрыла сразу это место стены. Дейди вскочил-таки, но, пробираясь к Дьялверу, ему пришлось расталкивать уже своих. Это невероятно, но он действительно растолкал их и, отшвырнув свой разбитый щит в сторону, поволок Дьялвера, пятясь. Тот был очень тяжелый. Дейди, похоже, совсем отупел, потому что просто тащил его, как муравей. Перед глазами у него — у Дейди — оказалось небо. И вот только он, один из всех, и увидел то, что было в этом темно-сером небе, рвущемся полосами. И не удивился. Каната он не заметил. Ему показалось, что все именно так и должно быть.
Величайший из демонов ветра пришел взглянуть, как уходит его капитан.
Он дотащил Дьялвера до пролома и спустил его тело вниз, и слез сам, и сел, привалившись к стене, рядом. Этот пролом, который был таким гибельным столько времени, теперь стал, сколь ни странно, довольно безопасным местом. Стрелы с храма сюда не попадали. Обгорелые, а среди них и обгорелые тела, сверху частью не мертвые еще, лежали здесь в слишком большом количестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
У дозорщиков на скалах души стали разрываться пополам, потому что ведь все равно — с места сойти не моги! А Ваки Мышиный Мятлик (у него очень хороший был огорожен луг на верховых пастбищах, отчего и такое прозвище) побежал за помощью. Он был с «Зеленовласки», этот Ваки. Но до войска добраться — это, как ни торопись, столько времени, сколько нужно, чтобы два раза проговорить ди-герет, а еще пока вернутся с подмогой обратно… Да тут, непогода нас разрази всех, половина кораблей погорит! И если не растаскивать и не тушить, все погорят. Это уж точно. Хорошо, что новые огни не занимались. Хотя могли, наверное. В любой момент.
Хено не мог узнать, получилось что-то путное или нет, а потом, когда увидел дым, тоже не мог понять, правильный это дым или больше, чем надо, или меньше, чем надо, и что такое больше или меньше, и он просто измывался над своей душой, дрожа от нетерпения, пока не расстрелял весь запас. Тогда он опустился на дно и обхватил колени руками, сжавшись, как мог. Всю эту корзину ветер пронизывал насквозь, но ему не было холодно.
Ничто не загорелось за все это время, хотя могло, сколь ни обрабатывали против этого корзину и его самого, но что не сгорел — его не удивляло. Он был один, и теперь он тоже был не нужен, как все те люди, что сделали этого дракона и подняли его, но одиночество хено не было страшно, и даже не было занимательно или больно; и Модра не хотел того, что он сделал, но и это его теперь не волновало. Что-то он вынул из своей души, и что-то вошло туда. Он больше не знал, что такое кощунство. Это было только слово, и он был маленький хено, и он не понимал слов. Он сделал то, ради чего его сюда послали. Нет, он сделал то, чего хотел сам. Нет, он сделал то, что через него пришло в мир, и он не смог удержать это за границей.
Корзина стояла, покачиваясь, и уже понемногу вскоре должна была начать опускаться, потому что воздух остывал и просачивался. Хено этого не знал. Он ничего не соображал в воздухоплавании.
Наверное, он вправду был только маленький хено. Он не понимал, что теперь будет. И как теперь вернуться на землю, он тоже не понимал, и будет ли куда возвращаться. Ничего он не понимал и не хотел понимать. Его сотрясали рыдания, а больше ему не было ни до чего дела.
Исполинские крылья реяли в воздухе, но никто не смотрел на них — из северян, понятно, — потому что все были заняты. Одни тушили. Другие чуть не разрывали себе внутренности, отталкивая «Остроглазую» от загоревшейся «Зеленовласки». (Бедолага, невезучая «Зеленовласка»…) Ваки бежал.
Метоб продрался к лестнице в ключной башне. Сколтис (которого незаметно и упорно оттесняло прочь, как чужеродное) добрался до стены только сейчас. Дейди Лесовоз — а вместе с ним и Дьялвер, с которым Дейди каким-то невобразимым чудом все еще ухитрялся держаться рядом, хотя не понимал давно уж как, — оказались в первых рядах сражающихся, и похоже, до них скоро должна была дойти очередь, потому что спереди отряд защитников напирал так, что чуть не потеснил пиратов к югу.
Все были заняты. Ваки взлетел на склон над Длинными Источниками, и перед ним открылась долина, на которой было почему-то до удивления безлюдно. Одно или два темных пятна на дне долины, между совсем потемневших ям источников, и все. И еще его очень поразили выгнутые змеи, двумя пятнами кишащие на земле — прямо перед ним и направо, далеко напротив, через долину. Сначала это было похоже на змей, а потом он разглядел, что это сложенные на землю луки. Ну просто до невозможности странно, что ж здесь происходит? Со стены ему был слышен шум битвы, и видна словно бы темная полоса вдоль подножия стены этой самой, но хоть кто-нибудь из капитанов в долине должен был остаться. Должен был или нет? Прах их всех побери, и со стены из штурмующих никто не уйдет. Или уйдут? В любом случае Ваки уже несло вниз. Просто его ногам и душе невозможно было остановиться.
Дейди, сына Рунейра, в конце концов все-таки отнесло от Дьялвера в сторону — это было как в молотилку попасть, только Дейди не видел никогда молотилки с деревянными кулаками. Теперь их разделяли не свои. Какое-то время они держались наравне, но поскольку здесь никто не наносил одному противнику больше, чем один или два удара, это «какое-то время» вышло очень коротким. Точно видение, Дейди краем глаза разглядел, как алый султан, резко дернувшись, проваливается вниз. В это мгновение шипастая булава отшвырнула и его тоже, ломая кость ниже правого плеча и вместе подводя под удар другой булавы, уже падающей сверху, в голову. Дейди увидел только лицо монаха, поразившее его своим спокойствием, а точнее, губы и подбородок. Дейди увидел их одновременно с проваливающимся султаном Дьялвера и потому запомнил на всю жизнь.
Он нырнул вперед под замах, вложив все, что можно вложить, в удар кромкой щита под подбородок; булава — не шипами, так граненой тяжелой частью, идущей ниже, все-таки оглоушила его по затылку — все засветилось; Дейди падал, пытаясь упасть так, чтобы можно было сразу вскочить, и одновременно швырнул через себя свой щит вправо, где в просвет между людьми ему вдруг открылось тело Дьялвера. Он швырнул так, чтобы прикрыть от новых ударов, хотя бы на мгновение, и одновременно, пока рука делала это, понимал, что бесполезно и поздно, и тут вдруг сзади на них нахлынула еще, перепрыгивая, новая волна, что накрыла сразу это место стены. Дейди вскочил-таки, но, пробираясь к Дьялверу, ему пришлось расталкивать уже своих. Это невероятно, но он действительно растолкал их и, отшвырнув свой разбитый щит в сторону, поволок Дьялвера, пятясь. Тот был очень тяжелый. Дейди, похоже, совсем отупел, потому что просто тащил его, как муравей. Перед глазами у него — у Дейди — оказалось небо. И вот только он, один из всех, и увидел то, что было в этом темно-сером небе, рвущемся полосами. И не удивился. Каната он не заметил. Ему показалось, что все именно так и должно быть.
Величайший из демонов ветра пришел взглянуть, как уходит его капитан.
Он дотащил Дьялвера до пролома и спустил его тело вниз, и слез сам, и сел, привалившись к стене, рядом. Этот пролом, который был таким гибельным столько времени, теперь стал, сколь ни странно, довольно безопасным местом. Стрелы с храма сюда не попадали. Обгорелые, а среди них и обгорелые тела, сверху частью не мертвые еще, лежали здесь в слишком большом количестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156