Щитов ни у кого не было, и ран оказалось много, хоть вооружены они все были кое-как. Одному из людей Ямера сразу же разрубили бедро, и он упал. А второй, хоть и стоял выше нападающих и, стало быть, ему было легче, должен был отбиваться один от троих. Ганафы так разгорячились, что у Ямера не было никакой возможности обернуться.
И вот тут пришло такое невезение, что человек Ямера наступил на неверный камень, тот у него повернулся под ногой, он свалился, и тут же ему расшибли голову. И Ямер остался один против пятерых, хоть эти пятеро и были уж ранены кто как. Увидел он, что должен спасать свою жизнь, прыгнул к камню возле тропы, стал к нему спиной и некоторое время еще отбивался, но это уж потому, что они не могли напасть на него все вместе, да и один из раненных людей Ганафов все слабел и очень скоро отошел и сел в сторонке. У него был рассечен бок чуть повыше живота, у этого раненого. И все они очень устали.
— Поглядим, возьмут ли за тебя виру, — сказал Ганаф. — При вашей нищете всякие деньги хороши.
А Ямер только засмеялся, не разжимая зубов.
Он еще какое-то время бился, и Ганафам казалось, что он слабеет. А потом он вдруг кинулся вперед и стал пробиваться наверх, чего от него никто не ждал (если бежать — так вниз, к лодкам), и с такою яростью, что пробился-таки, сбив Ганмера на землю и перепрыгнув через его тело. Он выбежал по тропе наверх, а Ганаф со своими людьми бежал за ним, хотя они уже, можно сказать, не бежали, а ковыляли; теперь они уже не сомневались, что Ямер от них не уйдет. А он подбежал к такому месту, где обрыв отвесный, и прыгнул в воду.
Все подумали, что он утонул, а если и не утонул сразу, так все равно не доплывет до берега. Тогда Ганаф со своими взяли Ямерову лодку и того из людей Ямера, что был только ранен, перевязали кое-как свои и его раны и заговорили их, затем сели в лодку и поплыли к берегу, ведя вторую лодку за собой. Все они были слабы от ран и гребли медленно. Говорят, Ганаф сидел на передней скамье, а перед ним в носу лодки лежало тело его брата. Они были от разных матерей, но все-таки жили очень дружно. И время от времени Ганаф повторял, кривясь так, точно топор Ямера рассекал ему ногу еще раз:
— Вот мы и съездили к празднику.
А Ямер был очень хороший пловец и добрался-таки до берега, и даже раньше, чем они доплыли до дому, и в прибрежном хуторе объявил об убийстве. Есть люди, что этому не верят, ведь плыть-то ему было почти час, и в холодной воде, и еще раненному, хотя почти все его раны не тяжелые были, прямо царапины… В этом ему повезло, и говорят, что он, мол, на самом деле прицепился к своей лодке, которую Ганаф вел за собой. Но это не так, и вот доказательство: сначала Ямер явился на хутор У-Пастбищного-Мыса (и напугал хозяйку чуть не до полусмерти, мокрый весь, огромный и в водорослях, прямо демон морской), а уж потом лодка Ганафа прошла мимо, и хозяйка это могла подтвердить.
Об Ямере Силаче с этого дня стали говорить, что он, как видно, человек удивительный, хоть и с несчастливой судьбой. Ведь Ганафов он так задел этими своими словами насчет торговли братьями, что ни о какой вире и ни о какой мировой они не повели бы и речи, а сразу подали дело в суд.
Те слова насчет виры за Ганейга Краба были им тем более обидны, что винить их за это дело никак нельзя.
Все ведь как вышло: однажды зимой устраивали в Пашенной Долине игру в мяч. Съехалось в Пашенную Долину много народа, и посмотреть, и поиграть; и Ганейг Краб там был, и его поставили играть против молодого Биклайса, сына Биклерна, родича Трайнов из округи Многокоровье, что у них гостил. Игра себе идет как идет, и тут Ганейгу, что пытался оттолкнуть Биклайса от мяча, попадает битой Биклайса по голове. Ну, дело обыкновенное, чего в игре не бывает. Играют дальше. Играют, играют, Биклайс бьет по мячу, мяч вылетает и точно Ганейгу в лоб, тот даже на землю сел. И что ему с того? Посидел, вскочил и играет себе.
А через несколько дней люди начинают говорить, что Биклайс, мол, тогда попал в Ганейга нарочно. Из-за того, мол, что очень уж удачно Ганейг мяч от него все время уводил. И начинают посмеиваться: Ганейга, мол, побили на глазах у всех, у целого поля зрителей, а он ходит, вроде как все готов стерпеть. Ну конечно, мол, какое у купцов понятие о чести. И если так пойдет, скоро придется звать его уже не Ганейг Краб, а Ганейг Битый.
Слушал он это, слушал, через месяц поехал и убил работника Трайнов, когда тот в лесу рубил хворост. Его отцу, Ганафу Богачу, это не понравилось, и он сразу поехал и уплатил Трайну виру за его работника. И вроде бы все в порядке.
И тут люди, наоборот, начинают говорить, что Ганейг, мол, вот как хорошо себя показал и отплатил Трайнам за тот удар с лихвой, ведь Биклайс — их родич и у них живет, так что все здесь по чести; он-то им заплатил и даже переплатил, а Трайны эту лихву и не думают возвращать. Как бы не оказаться им заботящимися о своей чести даже меньше, чем купцы Ганафы, которые долги всегда возвращают… Известное ведь дело: на сто умных людей всегда найдется один злоречивец, который всех бы рад грязью облить, и умные-то молчат, а эти как раз вот языком болтают.
И некоторое время спустя Биклайс, сын Биклерна, и Трайн, сын Трайна, тот, что потом стал побратимом Гэвиру Поединщику, отцу Гэвина, никому ни слова не сказав, берут свои мечи, и щиты, и шлемы, садятся на коней и едут к хутору Ганафов. Ганейга Краба они встретили возле дома, наткнулись на него, когда он частокол осматривал — что там пора чинить.
— Против работников-то ты силен, — сказал ему Трайн, сын Трайна. — А как будет с людьми именитыми да при оружии?
— Ежели дадите мне сходить домой за мечом — посмотрим, как будет, — ответил Ганейг.
А они сказали, что пускай идет да поскорей возвращается. А когда Ганейг брал оружие, то наткнулся на одного человека по имени Кьяллаф, сын Кьяллида, который у них тогда жил. Он Ганафам был не родич, а так просто жил, проездом. И пришлось ему, конечно, объяснить, зачем вдруг меч. Тот был человек отчаянный и сразу загорелся — идти с ним заодно. Взял свое оружие тоже, и они пошли вдвоем.
Трайн с Биклайсом уже спешились, и Трайн осердился, увидя еще одного человека.
— Ты б еще всю команду своего корабля сюда притащил! — сказал он Ганейгу.
Но Кьяллаф им назвался, и они согласились, что он имеет право вмешаться в эту драку, если уж хочет. Тем более что он все равно бы не ушел. И стали они биться тут же, возле частокола, на снегу. Бились порядочно времени, и вот Биклайс одним сильным очень ударом разрубил Ганейгу почти весь щит ниже рукояти, а следующим ударом попал ему в бок, и рана оказалась смертельной. Видя это, Трайн сказал Кьяллафу, с которым они уже пару раз слегка ранили друг друга:
— Хватит! Я б предпочел, чтоб ты ушел и позвал кого-нибудь, если не хочешь оставлять его здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
И вот тут пришло такое невезение, что человек Ямера наступил на неверный камень, тот у него повернулся под ногой, он свалился, и тут же ему расшибли голову. И Ямер остался один против пятерых, хоть эти пятеро и были уж ранены кто как. Увидел он, что должен спасать свою жизнь, прыгнул к камню возле тропы, стал к нему спиной и некоторое время еще отбивался, но это уж потому, что они не могли напасть на него все вместе, да и один из раненных людей Ганафов все слабел и очень скоро отошел и сел в сторонке. У него был рассечен бок чуть повыше живота, у этого раненого. И все они очень устали.
— Поглядим, возьмут ли за тебя виру, — сказал Ганаф. — При вашей нищете всякие деньги хороши.
А Ямер только засмеялся, не разжимая зубов.
Он еще какое-то время бился, и Ганафам казалось, что он слабеет. А потом он вдруг кинулся вперед и стал пробиваться наверх, чего от него никто не ждал (если бежать — так вниз, к лодкам), и с такою яростью, что пробился-таки, сбив Ганмера на землю и перепрыгнув через его тело. Он выбежал по тропе наверх, а Ганаф со своими людьми бежал за ним, хотя они уже, можно сказать, не бежали, а ковыляли; теперь они уже не сомневались, что Ямер от них не уйдет. А он подбежал к такому месту, где обрыв отвесный, и прыгнул в воду.
Все подумали, что он утонул, а если и не утонул сразу, так все равно не доплывет до берега. Тогда Ганаф со своими взяли Ямерову лодку и того из людей Ямера, что был только ранен, перевязали кое-как свои и его раны и заговорили их, затем сели в лодку и поплыли к берегу, ведя вторую лодку за собой. Все они были слабы от ран и гребли медленно. Говорят, Ганаф сидел на передней скамье, а перед ним в носу лодки лежало тело его брата. Они были от разных матерей, но все-таки жили очень дружно. И время от времени Ганаф повторял, кривясь так, точно топор Ямера рассекал ему ногу еще раз:
— Вот мы и съездили к празднику.
А Ямер был очень хороший пловец и добрался-таки до берега, и даже раньше, чем они доплыли до дому, и в прибрежном хуторе объявил об убийстве. Есть люди, что этому не верят, ведь плыть-то ему было почти час, и в холодной воде, и еще раненному, хотя почти все его раны не тяжелые были, прямо царапины… В этом ему повезло, и говорят, что он, мол, на самом деле прицепился к своей лодке, которую Ганаф вел за собой. Но это не так, и вот доказательство: сначала Ямер явился на хутор У-Пастбищного-Мыса (и напугал хозяйку чуть не до полусмерти, мокрый весь, огромный и в водорослях, прямо демон морской), а уж потом лодка Ганафа прошла мимо, и хозяйка это могла подтвердить.
Об Ямере Силаче с этого дня стали говорить, что он, как видно, человек удивительный, хоть и с несчастливой судьбой. Ведь Ганафов он так задел этими своими словами насчет торговли братьями, что ни о какой вире и ни о какой мировой они не повели бы и речи, а сразу подали дело в суд.
Те слова насчет виры за Ганейга Краба были им тем более обидны, что винить их за это дело никак нельзя.
Все ведь как вышло: однажды зимой устраивали в Пашенной Долине игру в мяч. Съехалось в Пашенную Долину много народа, и посмотреть, и поиграть; и Ганейг Краб там был, и его поставили играть против молодого Биклайса, сына Биклерна, родича Трайнов из округи Многокоровье, что у них гостил. Игра себе идет как идет, и тут Ганейгу, что пытался оттолкнуть Биклайса от мяча, попадает битой Биклайса по голове. Ну, дело обыкновенное, чего в игре не бывает. Играют дальше. Играют, играют, Биклайс бьет по мячу, мяч вылетает и точно Ганейгу в лоб, тот даже на землю сел. И что ему с того? Посидел, вскочил и играет себе.
А через несколько дней люди начинают говорить, что Биклайс, мол, тогда попал в Ганейга нарочно. Из-за того, мол, что очень уж удачно Ганейг мяч от него все время уводил. И начинают посмеиваться: Ганейга, мол, побили на глазах у всех, у целого поля зрителей, а он ходит, вроде как все готов стерпеть. Ну конечно, мол, какое у купцов понятие о чести. И если так пойдет, скоро придется звать его уже не Ганейг Краб, а Ганейг Битый.
Слушал он это, слушал, через месяц поехал и убил работника Трайнов, когда тот в лесу рубил хворост. Его отцу, Ганафу Богачу, это не понравилось, и он сразу поехал и уплатил Трайну виру за его работника. И вроде бы все в порядке.
И тут люди, наоборот, начинают говорить, что Ганейг, мол, вот как хорошо себя показал и отплатил Трайнам за тот удар с лихвой, ведь Биклайс — их родич и у них живет, так что все здесь по чести; он-то им заплатил и даже переплатил, а Трайны эту лихву и не думают возвращать. Как бы не оказаться им заботящимися о своей чести даже меньше, чем купцы Ганафы, которые долги всегда возвращают… Известное ведь дело: на сто умных людей всегда найдется один злоречивец, который всех бы рад грязью облить, и умные-то молчат, а эти как раз вот языком болтают.
И некоторое время спустя Биклайс, сын Биклерна, и Трайн, сын Трайна, тот, что потом стал побратимом Гэвиру Поединщику, отцу Гэвина, никому ни слова не сказав, берут свои мечи, и щиты, и шлемы, садятся на коней и едут к хутору Ганафов. Ганейга Краба они встретили возле дома, наткнулись на него, когда он частокол осматривал — что там пора чинить.
— Против работников-то ты силен, — сказал ему Трайн, сын Трайна. — А как будет с людьми именитыми да при оружии?
— Ежели дадите мне сходить домой за мечом — посмотрим, как будет, — ответил Ганейг.
А они сказали, что пускай идет да поскорей возвращается. А когда Ганейг брал оружие, то наткнулся на одного человека по имени Кьяллаф, сын Кьяллида, который у них тогда жил. Он Ганафам был не родич, а так просто жил, проездом. И пришлось ему, конечно, объяснить, зачем вдруг меч. Тот был человек отчаянный и сразу загорелся — идти с ним заодно. Взял свое оружие тоже, и они пошли вдвоем.
Трайн с Биклайсом уже спешились, и Трайн осердился, увидя еще одного человека.
— Ты б еще всю команду своего корабля сюда притащил! — сказал он Ганейгу.
Но Кьяллаф им назвался, и они согласились, что он имеет право вмешаться в эту драку, если уж хочет. Тем более что он все равно бы не ушел. И стали они биться тут же, возле частокола, на снегу. Бились порядочно времени, и вот Биклайс одним сильным очень ударом разрубил Ганейгу почти весь щит ниже рукояти, а следующим ударом попал ему в бок, и рана оказалась смертельной. Видя это, Трайн сказал Кьяллафу, с которым они уже пару раз слегка ранили друг друга:
— Хватит! Я б предпочел, чтоб ты ушел и позвал кого-нибудь, если не хочешь оставлять его здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156