Да уж, конечно. Как же иначе. Особенно удобно — и легко — слушать, когда, покончивши с ужином, смотришь в костер перед собой — или в течение собственных мыслей, — да еще и колдуешь вдобавок, как вот люди в задумчивости играют ножом или чертят им что-нибудь на земле. Заклинание Йиррину было знакомо. Очень хорошо знакомо. И воспоминание, мелькнувшее из-за него, тоже уж никак не могло развеселить. Дым-в-Чьянвене… Да, Дым-в-Чьянвене, — и как здорово все это было, когда начиналось, и чем закончилось… Это заклинание, ди-эрвой, было тогда одним из немногих по-настоящему глубоких заклинаний, какие знали северяне. Да только даже в большинстве своем тамошние колдуны не настолько хорошо разбирались в этом, чтобы хоть задуматься, на каком уровне действует их магия.
А сам по себе ди-эрвой — вещь простенькая, как и все северное колдовство; а это именно собственное северян заклинание, а не заимствованное. Йертан даже тогда уверяли, что могут назвать колдуна, чье оно; да только вот жил он так давно и известно о нем так мало, что точно так же ему можно приписать изобретение лыж или, скажем, рулевого весла на корабле.
Гэвин же, нельзя не сказать, по части колдовства не имел никаких особенных талантов. Знал то, что все знают, был обучен кой-каким особым вещам, как любой именитый человек достойного воспитания, да вот еще дымное колдовство у него очень хорошо получалось. Знающие люди говорили — уродился приспособленным для ди-эрвоя очень хорошо.
Случалось — в былые времена — он забавлял девушек, выплетая в воздухе из дыма кольца и косы, и целые фигуры, как те, что видны в формах облаков. Случалось… ну, случалось и другое, как в Чьянвене.
А сейчас, когда закончилось заклинание, Гэвин попросту собирал дым, отданный ему ди-эрвоем, весь дым, поднимавшийся теперь от этого костра, у себя над головой. В быстро наступившей темноте не получилось бы этого разглядеть, — но Гэвину и не требовалось разглядывать, он только чувствовал, как крутятся там, вверху, частички дыма, налетая друг на друга или еще на что-нибудь, мечутся, толкаются и движутся туда, куда он, Гэвин, им повелит. Он им не отдавал, конечно же, приказаний словами или осознанно, — так просто, желал от них чего-то, а они выполняли.
Все увеличивавшийся клуб дыма расширялся чуть-чуть и светлел при этом, потом сжимался опять и делался совсем уж непроницаемым, опять раздвигался и сжимался, это было… ну вот как человек сжимает и разжимает кулаки. А сердится он при этом, или разминает пальцы, или еще что-нибудь — пойми попробуй.
Потом небольшой лоскут дыма отделился и скользнул вбок — казалось, он кружит, пытаясь найти что-то. Костер мешал — а то можно было бы разглядеть его на синем небе, в котором просыпались звезды. И вдруг — нашел: это здешняя летучая мышь-рыболов вылетела на охоту. Какие-то мгновения лоскут дыма, ощупывая мышь ударами своих частичек, мчался вместе с ней, а потом она выпала из черного пятнышка на темно-синем небе, глухо и чуть слышно где-то невдалеке стукнувшись о землю. Один вдох.
Дым — это ведь просто говорится «дым», а в нем намешано вместе все то, что выходит из костра. А из костра, как из всякого огня, выходит еще и тот дурной воздух, от которого — если очаг плохо горит, а ветер забивает дым обратно через дымовую дырку в крыше — люди засыпают и не просыпаются…
Если дым очень густой, человек и не будет засыпать, просто, вдохнув, захрипит и упадет, багровый, точно с натуги. От одного вдоха.
Из клуба дыма над костром поползла вниз, как змея, черная и даже, казалось, плотная — хоть потрогай — лента. Изворотливый раб бани Вилийаса враз замолчал, как увидел ее. Лента раздалась, набухая, она уже была как колонна, потом — как столб трехсотлетнего дерева. Кто сидел вокруг — отодвинулись. Бедняга раб попытался даже оглянуться, но бежать тут было некуда, не выпустят. А сам бани Вилийас вдохнул и забыл выдохнуть. Он не понимал, почему, не понимал, за что, он вовсе ничего не понимал в происходящем, но после «остановленного» чернопарусного пирата сегодня понял, что попал на корабль, где все возможно. Все возможно. Столб дыма опустился на них, как если бы пахнуло из могучей печки.
— Дышите-дышите, — сказал Гэвин. — Дышите, не бойтесь…
В другое время и на другом корабле люди бы, наверное, сейчас засмеялись. Северяне тогда были смешливый в таких случаях народ.
— Я же говорил, не бойтесь, — сказал Гэвин, усмехнувшись слегка, когда пленники, задохнувшись горячим и едким, со слезами на глазах, откашлялись понемногу, а черная змейка дыма скользнула обратно в клубок, сплетенный из таких же змей. Потом голос его стал деловитым до предела. — Этому дыму сейчас приказано быть внутри вас и ничего дурного вам не делать. И ничего дурного вам не будет, пока его держу. Держать я могу долго, дней десять. Я могу перестать держать, чуть только захочу. Попытаетесь отколдовать дым на свою сторону — ну… обычно это кончается тем, что два заклинания просто друг друга сбивают. А дым на свободе примется делать то, что ему от природы положено. От природы ему положено травить всех, кто дышит. Хотите рискнуть — рискуйте. — Потом он добавил: — И я, конечно, сразу перестану держать это заклинание, если умру.
— О господин… — всхлипнул раб.
— Вы можете быть на другом конце света. Это будет без разницы. Так что теперь для вас очень важно, чтобы со мной все было в порядке. Очень-очень важно. Я теперь для вас самый важный на свете человек.
А вид у него был такой, как будто бы, разжевав все этим младенцам и положив в раскрытые рты, дальше можно считать себя исполнившим долг и опять засмотреться в свои мысли, текущие в пламени костра. Но мы виду этому, в отличие от доверенного раба, эшвена бани Вилийаса, не поверим. Да ну, в самом деле.
— А… — начал раб. — Достойные господа теперь ведь, наверное, захотят получить от нас плату за проезд на вашем великолепном корабле. Ведь вы, наверное, захотите теперь отправиться в какое-нибудь безопасное место, куда вам могли бы доставить деньги. На свете много островов, много морей. А мы… мы, конечно, — все, что угодно. Все, что угодно доблестным и отважным Друзьям моря. У моего господина сейчас есть деньги в серебре, монетой. Ну теперь ведь все время приходится держать крупные суммы монетами, под рукой — на случай штрафа, да… Если будет не больше, чем… нет, какая угодно сумма — через десять дней после того, как кто-нибудь отправится… нет, через восемь дней она уже будет там, где господам будет угодно приказать. Какое-нибудь уютное, тихое место далеко отсюда, где никто не доберется… куда никто не доберется. Никто не доберется, кроме вас и нашего кораблика. Ведь правда, господа так собираются сделать?
— Куда мы завтра идем, Гэвин? — спросил Йиррин, не без некоторого уже — даже задора хмыкнув в душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
А сам по себе ди-эрвой — вещь простенькая, как и все северное колдовство; а это именно собственное северян заклинание, а не заимствованное. Йертан даже тогда уверяли, что могут назвать колдуна, чье оно; да только вот жил он так давно и известно о нем так мало, что точно так же ему можно приписать изобретение лыж или, скажем, рулевого весла на корабле.
Гэвин же, нельзя не сказать, по части колдовства не имел никаких особенных талантов. Знал то, что все знают, был обучен кой-каким особым вещам, как любой именитый человек достойного воспитания, да вот еще дымное колдовство у него очень хорошо получалось. Знающие люди говорили — уродился приспособленным для ди-эрвоя очень хорошо.
Случалось — в былые времена — он забавлял девушек, выплетая в воздухе из дыма кольца и косы, и целые фигуры, как те, что видны в формах облаков. Случалось… ну, случалось и другое, как в Чьянвене.
А сейчас, когда закончилось заклинание, Гэвин попросту собирал дым, отданный ему ди-эрвоем, весь дым, поднимавшийся теперь от этого костра, у себя над головой. В быстро наступившей темноте не получилось бы этого разглядеть, — но Гэвину и не требовалось разглядывать, он только чувствовал, как крутятся там, вверху, частички дыма, налетая друг на друга или еще на что-нибудь, мечутся, толкаются и движутся туда, куда он, Гэвин, им повелит. Он им не отдавал, конечно же, приказаний словами или осознанно, — так просто, желал от них чего-то, а они выполняли.
Все увеличивавшийся клуб дыма расширялся чуть-чуть и светлел при этом, потом сжимался опять и делался совсем уж непроницаемым, опять раздвигался и сжимался, это было… ну вот как человек сжимает и разжимает кулаки. А сердится он при этом, или разминает пальцы, или еще что-нибудь — пойми попробуй.
Потом небольшой лоскут дыма отделился и скользнул вбок — казалось, он кружит, пытаясь найти что-то. Костер мешал — а то можно было бы разглядеть его на синем небе, в котором просыпались звезды. И вдруг — нашел: это здешняя летучая мышь-рыболов вылетела на охоту. Какие-то мгновения лоскут дыма, ощупывая мышь ударами своих частичек, мчался вместе с ней, а потом она выпала из черного пятнышка на темно-синем небе, глухо и чуть слышно где-то невдалеке стукнувшись о землю. Один вдох.
Дым — это ведь просто говорится «дым», а в нем намешано вместе все то, что выходит из костра. А из костра, как из всякого огня, выходит еще и тот дурной воздух, от которого — если очаг плохо горит, а ветер забивает дым обратно через дымовую дырку в крыше — люди засыпают и не просыпаются…
Если дым очень густой, человек и не будет засыпать, просто, вдохнув, захрипит и упадет, багровый, точно с натуги. От одного вдоха.
Из клуба дыма над костром поползла вниз, как змея, черная и даже, казалось, плотная — хоть потрогай — лента. Изворотливый раб бани Вилийаса враз замолчал, как увидел ее. Лента раздалась, набухая, она уже была как колонна, потом — как столб трехсотлетнего дерева. Кто сидел вокруг — отодвинулись. Бедняга раб попытался даже оглянуться, но бежать тут было некуда, не выпустят. А сам бани Вилийас вдохнул и забыл выдохнуть. Он не понимал, почему, не понимал, за что, он вовсе ничего не понимал в происходящем, но после «остановленного» чернопарусного пирата сегодня понял, что попал на корабль, где все возможно. Все возможно. Столб дыма опустился на них, как если бы пахнуло из могучей печки.
— Дышите-дышите, — сказал Гэвин. — Дышите, не бойтесь…
В другое время и на другом корабле люди бы, наверное, сейчас засмеялись. Северяне тогда были смешливый в таких случаях народ.
— Я же говорил, не бойтесь, — сказал Гэвин, усмехнувшись слегка, когда пленники, задохнувшись горячим и едким, со слезами на глазах, откашлялись понемногу, а черная змейка дыма скользнула обратно в клубок, сплетенный из таких же змей. Потом голос его стал деловитым до предела. — Этому дыму сейчас приказано быть внутри вас и ничего дурного вам не делать. И ничего дурного вам не будет, пока его держу. Держать я могу долго, дней десять. Я могу перестать держать, чуть только захочу. Попытаетесь отколдовать дым на свою сторону — ну… обычно это кончается тем, что два заклинания просто друг друга сбивают. А дым на свободе примется делать то, что ему от природы положено. От природы ему положено травить всех, кто дышит. Хотите рискнуть — рискуйте. — Потом он добавил: — И я, конечно, сразу перестану держать это заклинание, если умру.
— О господин… — всхлипнул раб.
— Вы можете быть на другом конце света. Это будет без разницы. Так что теперь для вас очень важно, чтобы со мной все было в порядке. Очень-очень важно. Я теперь для вас самый важный на свете человек.
А вид у него был такой, как будто бы, разжевав все этим младенцам и положив в раскрытые рты, дальше можно считать себя исполнившим долг и опять засмотреться в свои мысли, текущие в пламени костра. Но мы виду этому, в отличие от доверенного раба, эшвена бани Вилийаса, не поверим. Да ну, в самом деле.
— А… — начал раб. — Достойные господа теперь ведь, наверное, захотят получить от нас плату за проезд на вашем великолепном корабле. Ведь вы, наверное, захотите теперь отправиться в какое-нибудь безопасное место, куда вам могли бы доставить деньги. На свете много островов, много морей. А мы… мы, конечно, — все, что угодно. Все, что угодно доблестным и отважным Друзьям моря. У моего господина сейчас есть деньги в серебре, монетой. Ну теперь ведь все время приходится держать крупные суммы монетами, под рукой — на случай штрафа, да… Если будет не больше, чем… нет, какая угодно сумма — через десять дней после того, как кто-нибудь отправится… нет, через восемь дней она уже будет там, где господам будет угодно приказать. Какое-нибудь уютное, тихое место далеко отсюда, где никто не доберется… куда никто не доберется. Никто не доберется, кроме вас и нашего кораблика. Ведь правда, господа так собираются сделать?
— Куда мы завтра идем, Гэвин? — спросил Йиррин, не без некоторого уже — даже задора хмыкнув в душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156