Лурне смог достать до этого дна. Поэтому он, как прежде, смеется, идя на битву, и ненавидит Метоба больше, чем кто бы то ни был, и внем самом Метоба нет ни капли. И потому, что в нем Метоба нет ни капли, победить Метоба он никогда не был всилах и не будет в силах его победить. И оттого — за невозможность победы — так сильна его ненависть.
Такова легенда, и в реальности — а не в легенде — дело обстояло вот как. Там была машина, которую защитники не смогли бы уволочь, даже если бы она была и подъемного веса, а она сослужила свою службу и стала ни к чему, потому как масло закончилось. Нападающие повалили тяжелый навес над нею, и это стала от камней какая-никакая, а защита. И они пробивались к башне, где лестница. На башню вели с галереи узкие ступеньки, а лестница была пристроена с ее внутренней стороны. В конце концов монастырских из башни выбили, но тут оказалось, что из-под лестницы, внизу, были убраны все ее опоры, а вместо них поставлены деревянные. Деревянных столбов там было поставлено очень много, чтобы выдержать такую тяжесть, и выбить их все сразу не получилось бы, а потому монахи их подожгли. Столбы хорошо разгорелись и сгорели. Поэтому еще прежде, чем они прогорели целиком, лестница подломила их и подалась, и провалилась внутрь себя, на тех, кто внизу, и тех, кто внутри на лестнице, и еще даже часть кирпичной обкладки (внутренней) степы там осыпалась. И там погиб Корммер. Вот ведь странная судьба — точь-в-точь такая же каменная смерть обошла его у пролома, ведь он был рядом, когда привалило его старшего брата, однако сам под кирпичи не попал; и только для того, чтобы погибнуть, провалившись с лестницей, по другую сторону стены. Через башню теперь на южную галерею дальше стало не попасть, то есть вообще-то можно, но весьма трудно, потому что никакого проема там не было, проем обрушился с лестницею вместе. Поэтому нападающие не стали пробиваться вперед и только укрепились, а основная сила Метоба качнулась обратно, на северную сторону, потому что там тоже была лестница, у ключевой башни, хоть до нее было и дальше. Они могли бы попытаться перетащить сети и лестницы на внутреннюю сторону стены, чтобы устроить себе спуск, но ведь по лестницам и сетям этим непрерывно взбирались на стену новые и новые люди, а из-под них попробуй забери.
Сверху это было видно так, как будто ветер ворошит на стене плотный покров шерсти, расстеленной для просушки. Комки шерсти были темные, и в них попадались пестрые или светлые искорки. Потом вдруг стало видно облако рыжей пыли, которое заклубилось, словно выстреливая себя из себя наверх, и сразу же его понесло ветром так, что накрыло почти все алтарные предаллеи перед северной стороной храма, — это когда упала лестница. Хено смотрел туда, потому что нужно было же ему что-то делать. Им овладело такое отчаяние, что на пелену пара, отделявшую монастырь и Трон Модры от залива и северных черных скал с их бакланьим криком, он даже не оглядывался. И он непрерывно думал, как же теперь быть, но только придумать ничего не мог. «Наверное, Модра не хочет, чтоб мы это делали», — подумал вдруг он. И еще он подумала: «Все равно как в Глаза смотреть». Из-за того, что он подумал об этом, он вспомнил, как смотрел вчера на безмерное могущество Породителя Тьмы. Между небом и землей не было никого, кроме него, в это мгновение. «Заклинание, — подумал он. — Заклинание же!»
На галерее помещалось одновременно сражающихся, в ряд, всего четыре человека. Целых четыре человека. Топоры разбивались, щиты трещали и часто были уже изрублены так, что разлетались с одного верного удара. Но сзади на смену напирала новая сила, которая была всемогуща, но двигалась самыми простыми путями и так, чтоб меньше всего было затрат.
Молодой прислужник бормотал заклинание, захлебываясь не то от ветра, не то от собственной спешки. Он плотно закрыл глаза. Картина Королевской Стоянки и того, как выровнялись в ней корабли, твердо лежала перед ним, так, как видел это вчера Глаз со склона Трона.
Модры. Три больших корабля в глубине залива. Шесть других и еще один, помельче, кормой к берегу. Три более коротких с другой стороны. Еще один между тремя и шестью, притянутый носом к пляжу. Вокруг рамка высоких скал, скалы чуть ли не отвесные, черные и тускло играют искорками, море под ними кажется провалом и в тени почти черное, корабли расчерчены черными полосками спущенных мачт, кроме одного. Потом все это стало поворачиваться, поворачиваться, сохраняя солнечный свет и расположение линий бортов, восточный склон расступившихся скал становился ближе и выше, со всеми своими крошечными хворостинами молочайников в трещинах камня, с блеском разломов; до него было около восьмисот локтей расстояния, если в локтях, но зато все эти восемьсот — сверху почти по прямой. Потом хено открыл глаза, чтобы совместить картину, которая стояла перед ним, с какими-нибудь ориентирами — скалами, в нескольких местах торчавшими над сизой раздерганной тканью пара, пробивая ее, как острова.
Какой там ветер, внизу, в заливе? Наверное, почти никакого. А здесь — такой, что относить стрелы будет очень сильно, а стрелять надо несколько поперек его. Если бы это было упражнением, это было бы трудное и углубленное упражнение.
На свете по-прежнему не было больше никого. Все люди, которые что-то сделали для того, чтобы он оказался здесь, сделали все, что могли, а теперь они словно и не существовали. Монастыря тоже не было. Ветер, оказывается, слегка качался и носил корзину из стороны в сторону. Едва-едва заметно. Хено вдруг понял, что стреляет, неправильно, потому что злится в мучительной, нетерпеливой ярости на каждый свой выстрел, но он уж не мог иначе.
Дозорщики, сторожившие по краям скал над заливом, не заметили ничего особенного, потому что от них летающего дракона пар тоже закрывал. Не знали они, кстати, и того, что происходит у стен монастыря, оттого что мешал все тот же пар и они были заняты делом, а ежели кому интересно, как идет наступление, так будет надобно — придут и скажут, а с места, на какое поставлен, трогаться не моги.
Заметила происходящее только оставленная у кораблей охрана, но она была невелика, не более трех-четырех человек на корабль, это было дурно — так мало пароду оставить на стоянке, но ведь все прямо взбесились с этой Моной. Одна из стрел упала прямо перед глазами сторожа и рассыпала угольки по базальтовому песку. Это была одна из первых, другие только зашипели по низеньким волнам. Тогда он обернулся, ничего не понимая, в небо. По небу протянулась полоса, потом еще одна, очень быстро. Но когда задымилась «Черная Голова», она занялась сразу, а там было шесть кораблей, близко друг к другу, и еще тариби — тот, Сколтисов. Искры полетели столбом, не облиты ведь водой корабли, постояли на спокойной воде, высохли борта и палубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Такова легенда, и в реальности — а не в легенде — дело обстояло вот как. Там была машина, которую защитники не смогли бы уволочь, даже если бы она была и подъемного веса, а она сослужила свою службу и стала ни к чему, потому как масло закончилось. Нападающие повалили тяжелый навес над нею, и это стала от камней какая-никакая, а защита. И они пробивались к башне, где лестница. На башню вели с галереи узкие ступеньки, а лестница была пристроена с ее внутренней стороны. В конце концов монастырских из башни выбили, но тут оказалось, что из-под лестницы, внизу, были убраны все ее опоры, а вместо них поставлены деревянные. Деревянных столбов там было поставлено очень много, чтобы выдержать такую тяжесть, и выбить их все сразу не получилось бы, а потому монахи их подожгли. Столбы хорошо разгорелись и сгорели. Поэтому еще прежде, чем они прогорели целиком, лестница подломила их и подалась, и провалилась внутрь себя, на тех, кто внизу, и тех, кто внутри на лестнице, и еще даже часть кирпичной обкладки (внутренней) степы там осыпалась. И там погиб Корммер. Вот ведь странная судьба — точь-в-точь такая же каменная смерть обошла его у пролома, ведь он был рядом, когда привалило его старшего брата, однако сам под кирпичи не попал; и только для того, чтобы погибнуть, провалившись с лестницей, по другую сторону стены. Через башню теперь на южную галерею дальше стало не попасть, то есть вообще-то можно, но весьма трудно, потому что никакого проема там не было, проем обрушился с лестницею вместе. Поэтому нападающие не стали пробиваться вперед и только укрепились, а основная сила Метоба качнулась обратно, на северную сторону, потому что там тоже была лестница, у ключевой башни, хоть до нее было и дальше. Они могли бы попытаться перетащить сети и лестницы на внутреннюю сторону стены, чтобы устроить себе спуск, но ведь по лестницам и сетям этим непрерывно взбирались на стену новые и новые люди, а из-под них попробуй забери.
Сверху это было видно так, как будто ветер ворошит на стене плотный покров шерсти, расстеленной для просушки. Комки шерсти были темные, и в них попадались пестрые или светлые искорки. Потом вдруг стало видно облако рыжей пыли, которое заклубилось, словно выстреливая себя из себя наверх, и сразу же его понесло ветром так, что накрыло почти все алтарные предаллеи перед северной стороной храма, — это когда упала лестница. Хено смотрел туда, потому что нужно было же ему что-то делать. Им овладело такое отчаяние, что на пелену пара, отделявшую монастырь и Трон Модры от залива и северных черных скал с их бакланьим криком, он даже не оглядывался. И он непрерывно думал, как же теперь быть, но только придумать ничего не мог. «Наверное, Модра не хочет, чтоб мы это делали», — подумал вдруг он. И еще он подумала: «Все равно как в Глаза смотреть». Из-за того, что он подумал об этом, он вспомнил, как смотрел вчера на безмерное могущество Породителя Тьмы. Между небом и землей не было никого, кроме него, в это мгновение. «Заклинание, — подумал он. — Заклинание же!»
На галерее помещалось одновременно сражающихся, в ряд, всего четыре человека. Целых четыре человека. Топоры разбивались, щиты трещали и часто были уже изрублены так, что разлетались с одного верного удара. Но сзади на смену напирала новая сила, которая была всемогуща, но двигалась самыми простыми путями и так, чтоб меньше всего было затрат.
Молодой прислужник бормотал заклинание, захлебываясь не то от ветра, не то от собственной спешки. Он плотно закрыл глаза. Картина Королевской Стоянки и того, как выровнялись в ней корабли, твердо лежала перед ним, так, как видел это вчера Глаз со склона Трона.
Модры. Три больших корабля в глубине залива. Шесть других и еще один, помельче, кормой к берегу. Три более коротких с другой стороны. Еще один между тремя и шестью, притянутый носом к пляжу. Вокруг рамка высоких скал, скалы чуть ли не отвесные, черные и тускло играют искорками, море под ними кажется провалом и в тени почти черное, корабли расчерчены черными полосками спущенных мачт, кроме одного. Потом все это стало поворачиваться, поворачиваться, сохраняя солнечный свет и расположение линий бортов, восточный склон расступившихся скал становился ближе и выше, со всеми своими крошечными хворостинами молочайников в трещинах камня, с блеском разломов; до него было около восьмисот локтей расстояния, если в локтях, но зато все эти восемьсот — сверху почти по прямой. Потом хено открыл глаза, чтобы совместить картину, которая стояла перед ним, с какими-нибудь ориентирами — скалами, в нескольких местах торчавшими над сизой раздерганной тканью пара, пробивая ее, как острова.
Какой там ветер, внизу, в заливе? Наверное, почти никакого. А здесь — такой, что относить стрелы будет очень сильно, а стрелять надо несколько поперек его. Если бы это было упражнением, это было бы трудное и углубленное упражнение.
На свете по-прежнему не было больше никого. Все люди, которые что-то сделали для того, чтобы он оказался здесь, сделали все, что могли, а теперь они словно и не существовали. Монастыря тоже не было. Ветер, оказывается, слегка качался и носил корзину из стороны в сторону. Едва-едва заметно. Хено вдруг понял, что стреляет, неправильно, потому что злится в мучительной, нетерпеливой ярости на каждый свой выстрел, но он уж не мог иначе.
Дозорщики, сторожившие по краям скал над заливом, не заметили ничего особенного, потому что от них летающего дракона пар тоже закрывал. Не знали они, кстати, и того, что происходит у стен монастыря, оттого что мешал все тот же пар и они были заняты делом, а ежели кому интересно, как идет наступление, так будет надобно — придут и скажут, а с места, на какое поставлен, трогаться не моги.
Заметила происходящее только оставленная у кораблей охрана, но она была невелика, не более трех-четырех человек на корабль, это было дурно — так мало пароду оставить на стоянке, но ведь все прямо взбесились с этой Моной. Одна из стрел упала прямо перед глазами сторожа и рассыпала угольки по базальтовому песку. Это была одна из первых, другие только зашипели по низеньким волнам. Тогда он обернулся, ничего не понимая, в небо. По небу протянулась полоса, потом еще одна, очень быстро. Но когда задымилась «Черная Голова», она занялась сразу, а там было шесть кораблей, близко друг к другу, и еще тариби — тот, Сколтисов. Искры полетели столбом, не облиты ведь водой корабли, постояли на спокойной воде, высохли борта и палубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156