Запомнилось Оленке,— тогда ее звали Оленкою,— как с Сенькой и Катрусей несут, с сознанием собственной значимости, в белых узелках обед в поле. И вот они опять все вместе собирают колоски. Пот катится по лицу, по спине, потом они работают граблями, сосредоточенно, старательно подражая взрослым, работают истово, без передышек. Потом - ставок! Взявшись за руки, она и Сенька бегут по вязкому илистому дну, падают в воду, поднимая радугу брызг. А Катруся не в силах преодолеть отвращения к пиявкам. Она сидит под огромным кустом боярышника, беленькая, чистенькая, с мягкими льняными волосами, заплетенными в тугие косички.
Угнали Катрусю. Не вернулась из фашистской неволи. И Сенька погиб. О нем было написано в газете: летчик Касьяненко принял неравный бой. А о Катрусе узнала, когда еще первый раз приехала из Ленинграда в санаторий. Ехала в Одессу, чтобы побывать в селе, где родилась. Грустная была поездка. По пути разбитые вокза-
лы, заросшие травой воронки, траншеи, покореженное железо.
Сгорело село. Новые хаты среди опаленных черных стен. Надеялась увидеть Катрусю, ее мать, бабу Горпи-ну. Никого. Ни родных, ни знакомых. Люди почти все новые, которые не помнили ее, и она их не помнила.
Бродила по селу, прошла вдоль вырубленной посадки у железнодорожного полотна. В этой посадке у них с Сенькой и Катрусей были свои тайники. Прятали в них дички — зеленые яблоки и маленькие, такие терпкие и такие вкусные груши.
Было место, где жил «их суслик». Они налили в нору воды, он выскочил, сел на задние лапки, такой маленький, совсем еще детеныш. Решили оставить его на свободе. Не съест же он весь урожай.
Уезжала со щемящей тоской от того, что видела и О чем узнала. Больше не была в родном селе. Пусть вспоминается то, прежнее, каким было в детстве. Уходя всем сердцем в это дорогое прошлое, Елена Ивановна недоумевала, почему не решилась еще раз поехать.
Медленно подползала навстречу водокачка. Потом — белый обелиск, золотые буквы, букеты ромашек и венки за белой невысокой оградой.
Станция.
На перроне обычная суета. С чемоданами, корзинами бегут люди к вагонам. У станционного колокола встречающие— крепкая высокая девушка и мальчишечьей замшевой куртке, широко открытые светлые глаза, белый завиток на лбу. Как похожа иа ту дивчинку у ставка. Рядом с ней юноши, дети. Люди постарше — отдельной группкой. Тоже вонуються, оглядывая вагоны— кого-то встречают.
— Здравствуйте! Сюда, сюда, до нас! — крикнула женщина в белом с блестками платке и устремилась навстречу Елене Ивановне.
— Здравствуйте,— растерянно пробормотала та, удивленно глядя на незнакомку, отделившуюся от группы встречающих.
— Я Ганка Власовна, матуся Леси!.. Иди ж, донечко! Мария Ивановна приехала! — обернулась женщина.
— Вы ошиблись. Я — Ивановна, но не Мария, а Елена,— говорила уже обеим женщинам Елена Ивановна.
Недоразумение разъяснилось просто. Сегодня свадьба Леси и Петруся. Жених поехал в райцентр на автовокзал встречать гостей, а сюда пришла Леся с матерью. В числе приглашенных — учительница Петруся, которую ни одна, ни другая не знает.
— Я побегу, мамо, вдоль вагонов,— сказала Леся, вдоволь насмеявшись над этим недоразумением.— Кого еще привезет Петрусь! Он ведь и половины гостей не знает, которых поехал встречать! — И добавила, обращаясь к Елене Ивановне: — А вас, Елена Ивановна, просим к нам па весилля!
Та ответила, что приехала на несколько часов повидать родные места. Ганна Власовна подхватила: это ж Лесеньке на счастье! Раз так неожиданно, именно в этот день решили приехать! Как же не прийти, не поздравить молодых, не пожелать им счастья?!
Она отпустила Елену Ивановну только после того, как та дала честное слово, что будет на свадьбе.
Знакомой улицей, на которой не осталось ни одного знакомого дома, Елена Ивановна шла в конец села, где когда-то стояла хата. Знала, что ничего не уцелело ни от дома, ни от тына,— и все же шла, подсознательно надеясь на чудо.
Новое длинное здание с вывеской «Колгосп «Жовтень» тянулось там, где раньше — она это хорошо помнила — был их двор и садок бабы Горпины, двор Касьяненко.
А посадка совсем такая же, как прежде. Но те деревья были бы уже старыми.
Солнце пригревало. Не удержалась, сняла туфли, пошла по теплой шелковистой траве. Даже если б человек, родившийся здесь, среди зеленой этой благодати, забыл о ней, думала Елена Ивановна, то его ноги, руки, все Тело помнило бы живую свежесть травы, эти белые звезды ромашек, синеву васильков, вкус парного молока, запах цветущей смородины, тонкий голос малиновки, жужжание пчел и стрекот кузнечиков.
Лучи солнца разогрели лицо, руки, и казалось — давно-давно уехала она из города. Какими-то случайными, ненастоящими были те лихие мысли, от которых становишься слабой, несчастной. Пусть ушла любовь. Но есть сын, которого никто не отнимет. И чувства ее самые первые, самые чистые остались в душе и всегда будут с ней, как эта вечная трава и вечная синева васильков.
А вот и ставок. Тогда он казался большим, глубоким и потому немного страшным. Вот он, почти овальный, заросший у берегов очеретом.
По гладкой сине-розовой поверхности, изогнув длинные шеи, величественно плывет белое облако гусей. У самого берега строго крякают утки, подзывая к себе желтые пушистые комочки. А на том берегу, теперь таком близком, голенастый хлопчик купает коня, трет его серые бока, обливает спину прозрачной водой.
Тот ставок и не тот. Елене Ивановне казалось, что сидит она именно под тем кустом, где обычно сидела Кат-руся, хотя к плечу свешивались белые соцветия бузины, а на. том висели розовые цветы боярышника.
Прогрохотал поезд. Дрогнула земля. Пора идти. Сегодня у Леси свадьба, у Леси, которая так похожа на другую, близкую сердцу дивчинку из далекого детства.
Улица у ворот усыпана цветами, цветы на ковровой дорожке от ворот к дверям хаты. Шумно за расставленными во дворе столами, смешиваясь и заглушая этот шум, гремит оркестр: два саксофона, аккордеоны, барабан. Десятки восторженных детских глаз через невысокий тын следят за всем, что происходит в саду, во дворе. Так и она когда-то смотрела на чужие свадьбы, представляя себя в подвенечном платье и нарядной фате.
Ганна Власовна заспешила навстречу. Как старую знакомую, пожурила за опоздание. Елена Ивановна по здравила молодых, подарила, спин с шеи, тонкую золотую цепочку с янтарем.
Потом ее познакомили с соседями по столу —хорошенькой молодой девушкой, лучшей в колхозе дояркой, как успела шепнуть Ганна Власовна, и главным агрономом, пареньком, немногим старше Васи.
Значительно позже, когда Ганна Власовна снова подсела к ней и они разговорились, выяснилось, что состоят обе женщины хоть и в дальнем, а все же в родстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105