Всегда в нем длинная очередь за пирожными.
— Что ж плохого: чашечка кофе, слойки, эклер. Помещение в стиле модерн... Современным студентам импонирует.
Ярошенко рассмеялась. Однако работник торготдела не шутил.
— Поесть — вот что прежде всего импонирует мальчишкам, и никакой модерн не заменит горячих пирожков и котлет. Хоть себя вспомните в те годы.
— Уже вспомнил. Оно действительно... Сейчас же займусь вопросом обеспечения.
— Вот и хорошо.— «И месяца человек не работает,— подумала.— Может, присмотрится, да и что-то подскажут...»
В коридоре исполкома обычная картина. К степе жмется мужчина с толстой папкой. Женщина в новом плаще, в шелковой косынке и мужских ботинках на отекших ногах ходит, волнуется. А этот, дородный товарищ, уверен в себе. Откинув полы макинтоша и сунув руки в карманы, медленно, с достоинством вышагивает по самой середине ковровой дорожки, мимо сидящих и стоящих у стен людей. У депутатской доски девушка в брюках, иссиня-черная коса до пояса, миловидное личико, раскосые глаза. Очевидно, из Казахстана.
Елена Ивановна, здороваясь с теми, кого уже знала, подошла к приемной.
Все они, бросив каждодневные нужные дела, ждут помощи, надеются: как-то иначе, по-новому и лучше сло-
жится жизнь после этого их посещения. Многие записаны в середине или в конце списка, но тоже пришли с утра. На людях и ждать легче.
У самых дверей топчется старушка в клетчатом пальто и странной, видно, самодельной, шляпке.
— Выйдите из приемной. Здесь не сельский клуб! — Елена Ивановна узнала и не узнала голос своей секретарши. Такая всегда вежливая, выдержанная. Резким, неуместным был тон. И сразу вспомнилось, как они, Елена Ивановна и Осадчий, возмущались у председателя горсовета поведением его помощника. И вот все это почти повторилось здесь.
Елена Ивановна вошла в кабинет и позвала секретаршу.
— Придет молоденькая девушка — Любаша Тищенко, пропустите ко мне,— проговорила, снимая пальто.
— Хорошо. Звонили с «Плутона», просили принять членов завкома.— Алла, как всегда, сдержанно-вежлива.
— С завкомом на завтра.— Елена Ивановна обернулась, некоторое время смотрела на секретаршу, потом негромко произнесла: — Я слышала, Алла, как вы из
приемной выпроважали.
— Так ведь они работать не дают,— бойко начала девушка.
— «Они» — это и есть ваша работа! И никакой другой более важной нет и быть не может.
— Вообще-то, я понимаю... Но иногда нервы сдают.
— Ну раз нервы, тогда придется нам с , вами расстаться.
Алла настороженно смотрела на Елену Ивановну. Такого оборота представить себе не могла. Своим местом в исполкоме она очень дорожила и испугалась, потому что знала: при всей мягкости характера начальство обычно не отступает от своих решений.
— Я буду сдерживаться, честное слово,— пробормотала Алла.
— Плохо, если надо сдерживаться. Мне почему-то казалось, что вы сочувствуете людям, которые сюда приходят.
— Да, да, конечно. Это не повторится. Поверьте!
— Надеюсь.— Елена Ивановна села к столу, сказала, что можно начинать прием. Сразу кабинет наполнился людьми.
Вошла семья. Старик перебивал то зятя, то дочь, приводил, без всякого повода, примеры, подтверждающие законность его просьбы. Речь шла о прописке, и никаких возражений на этот счет у Елены Ивановны не было. Но, даже получив положительный ответ, старик продолжал:
— Я вам расскажу...
— Идем, папа, идем! — Домочадцы подхватили родителя под руки и повели к двери.
— Слова не даете сказать,—отбивался от зятя старик. Дочь вернулась к столу Елены Ивановны, поблагодарила, сказав:
— Поэтому и не пустили одного, чтобы не навязывался со своими примерами.
Несколько раз звонил телефон, но Елена Ивановна не снимала трубки. И сотрудники в эти часы не приходили. Не забывалась обида Ясиневой: никто толком не выслушает, все торопятся, всем некогда...
Хотелось думать, что и коллектив исполкома так же серьезно, с сочувствием относится к людям.
Перед тем как пропустить очередного посетителя, Алла сообщила:
— Звонил председатель горисполкома. Сказал, что заедет к вам.
Вошли маленькая кругленькая блондинка и высокий худой юноша. Третьей была девушка в брюках.
Она и начала разговор, предварительно переглянувшись со своими спутниками — молодоженами Аней и Димой. Живут они у матери Ани, которая по признает зятя, выгоняет его вон н всячески унижает Дима приносит всю зарплату, умнея на вечернем. А мать Ани требует, чтоб
развелись.
— Ребенок будет у пае,— скорогоноркой сообщила Аня и покраснела.— Вот Фатима, комсорг нашего факультета, заходила, хотела поговорить, но мама и ее выгнала.
— Как же можно так? — подхватила Фатима.— И квартира большая, удобная.
— Чего же вы от меня хотите? —спросила Ярошенко.
— Чтобы вы маму вызвали. Разъяснили ей советские законы,— ответили супруги.
— Не к прокурору же идти на родную мать жаловаться; Она хозяйка в квартире, а вы хозяйка в районе. Скажете — небось, послушается!
— Неужели? — серьезно спросила Елена Ивановна.
— Обязательно,— воскликнула Фатима.— У нас в кишлаке тоже такое случилось. Я еще была школьницей, но все понимала.
— Хорошо. Постараюсь помочь. Адрес ваш здесь есть. Конечно, это инициатива Фатимы — пойти в райсовет.
Видно, запало в душу детское воспоминание. Там помогли, и здесь помогут.
Прием продолжался. Елене Ивановне казалось, что за эти два года и жалоб меньше, и нареканий.
Коллектив как будто неплохой, всех волнуют дела района. Особенно благоустройство.
Любаша пришла после полудня, и Алла сразу же впустила ее в кабинет.
— Проходите, садитесь,— Елена Ивановна, улыбаясь, указала на стул — сбоку, возле себя. Но девушка села там, где садились все посетители,— перед маленьким столиком, торцом приставленным к большому, письменному.
— Я нее расскажу по порядку,— проговорила Любаша, не отвечая на улыбку и как бы давая понять, что пришла не к знакомому человеку, а к официальному
лицу.
Рядом со школьным двором живет инвалид дядя Коля. Сизов. Еще до войны, совсем молодым, заболел — отняло ноги. Ходить не может.
— Однако Сизов работает. Дома. Штамп у него на столе, маленькие тиски. Все время работает,— поспешно добавила Любаша.— И работу на дом ему приносила мать, ухаживала за сыном. И вот полгода назад она умерла.
— И Сизову нужно назначить опекуна?
— Нет. Никакие опекуны не нужны,— резко сказала Любаша.— Он такой же, как мы с вами, только без ног. У него есть брат и живет этот брат далеко, в другом конце города. Но он все равно перед работой и после работы ездит к дяде Коле.
— Они хотят жить- вместе?
— Нет. Дядя Коля, то есть Сизов, не хочет быть в тягость. Поменять думал свою комнату, чтоб поближе, к.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Что ж плохого: чашечка кофе, слойки, эклер. Помещение в стиле модерн... Современным студентам импонирует.
Ярошенко рассмеялась. Однако работник торготдела не шутил.
— Поесть — вот что прежде всего импонирует мальчишкам, и никакой модерн не заменит горячих пирожков и котлет. Хоть себя вспомните в те годы.
— Уже вспомнил. Оно действительно... Сейчас же займусь вопросом обеспечения.
— Вот и хорошо.— «И месяца человек не работает,— подумала.— Может, присмотрится, да и что-то подскажут...»
В коридоре исполкома обычная картина. К степе жмется мужчина с толстой папкой. Женщина в новом плаще, в шелковой косынке и мужских ботинках на отекших ногах ходит, волнуется. А этот, дородный товарищ, уверен в себе. Откинув полы макинтоша и сунув руки в карманы, медленно, с достоинством вышагивает по самой середине ковровой дорожки, мимо сидящих и стоящих у стен людей. У депутатской доски девушка в брюках, иссиня-черная коса до пояса, миловидное личико, раскосые глаза. Очевидно, из Казахстана.
Елена Ивановна, здороваясь с теми, кого уже знала, подошла к приемной.
Все они, бросив каждодневные нужные дела, ждут помощи, надеются: как-то иначе, по-новому и лучше сло-
жится жизнь после этого их посещения. Многие записаны в середине или в конце списка, но тоже пришли с утра. На людях и ждать легче.
У самых дверей топчется старушка в клетчатом пальто и странной, видно, самодельной, шляпке.
— Выйдите из приемной. Здесь не сельский клуб! — Елена Ивановна узнала и не узнала голос своей секретарши. Такая всегда вежливая, выдержанная. Резким, неуместным был тон. И сразу вспомнилось, как они, Елена Ивановна и Осадчий, возмущались у председателя горсовета поведением его помощника. И вот все это почти повторилось здесь.
Елена Ивановна вошла в кабинет и позвала секретаршу.
— Придет молоденькая девушка — Любаша Тищенко, пропустите ко мне,— проговорила, снимая пальто.
— Хорошо. Звонили с «Плутона», просили принять членов завкома.— Алла, как всегда, сдержанно-вежлива.
— С завкомом на завтра.— Елена Ивановна обернулась, некоторое время смотрела на секретаршу, потом негромко произнесла: — Я слышала, Алла, как вы из
приемной выпроважали.
— Так ведь они работать не дают,— бойко начала девушка.
— «Они» — это и есть ваша работа! И никакой другой более важной нет и быть не может.
— Вообще-то, я понимаю... Но иногда нервы сдают.
— Ну раз нервы, тогда придется нам с , вами расстаться.
Алла настороженно смотрела на Елену Ивановну. Такого оборота представить себе не могла. Своим местом в исполкоме она очень дорожила и испугалась, потому что знала: при всей мягкости характера начальство обычно не отступает от своих решений.
— Я буду сдерживаться, честное слово,— пробормотала Алла.
— Плохо, если надо сдерживаться. Мне почему-то казалось, что вы сочувствуете людям, которые сюда приходят.
— Да, да, конечно. Это не повторится. Поверьте!
— Надеюсь.— Елена Ивановна села к столу, сказала, что можно начинать прием. Сразу кабинет наполнился людьми.
Вошла семья. Старик перебивал то зятя, то дочь, приводил, без всякого повода, примеры, подтверждающие законность его просьбы. Речь шла о прописке, и никаких возражений на этот счет у Елены Ивановны не было. Но, даже получив положительный ответ, старик продолжал:
— Я вам расскажу...
— Идем, папа, идем! — Домочадцы подхватили родителя под руки и повели к двери.
— Слова не даете сказать,—отбивался от зятя старик. Дочь вернулась к столу Елены Ивановны, поблагодарила, сказав:
— Поэтому и не пустили одного, чтобы не навязывался со своими примерами.
Несколько раз звонил телефон, но Елена Ивановна не снимала трубки. И сотрудники в эти часы не приходили. Не забывалась обида Ясиневой: никто толком не выслушает, все торопятся, всем некогда...
Хотелось думать, что и коллектив исполкома так же серьезно, с сочувствием относится к людям.
Перед тем как пропустить очередного посетителя, Алла сообщила:
— Звонил председатель горисполкома. Сказал, что заедет к вам.
Вошли маленькая кругленькая блондинка и высокий худой юноша. Третьей была девушка в брюках.
Она и начала разговор, предварительно переглянувшись со своими спутниками — молодоженами Аней и Димой. Живут они у матери Ани, которая по признает зятя, выгоняет его вон н всячески унижает Дима приносит всю зарплату, умнея на вечернем. А мать Ани требует, чтоб
развелись.
— Ребенок будет у пае,— скорогоноркой сообщила Аня и покраснела.— Вот Фатима, комсорг нашего факультета, заходила, хотела поговорить, но мама и ее выгнала.
— Как же можно так? — подхватила Фатима.— И квартира большая, удобная.
— Чего же вы от меня хотите? —спросила Ярошенко.
— Чтобы вы маму вызвали. Разъяснили ей советские законы,— ответили супруги.
— Не к прокурору же идти на родную мать жаловаться; Она хозяйка в квартире, а вы хозяйка в районе. Скажете — небось, послушается!
— Неужели? — серьезно спросила Елена Ивановна.
— Обязательно,— воскликнула Фатима.— У нас в кишлаке тоже такое случилось. Я еще была школьницей, но все понимала.
— Хорошо. Постараюсь помочь. Адрес ваш здесь есть. Конечно, это инициатива Фатимы — пойти в райсовет.
Видно, запало в душу детское воспоминание. Там помогли, и здесь помогут.
Прием продолжался. Елене Ивановне казалось, что за эти два года и жалоб меньше, и нареканий.
Коллектив как будто неплохой, всех волнуют дела района. Особенно благоустройство.
Любаша пришла после полудня, и Алла сразу же впустила ее в кабинет.
— Проходите, садитесь,— Елена Ивановна, улыбаясь, указала на стул — сбоку, возле себя. Но девушка села там, где садились все посетители,— перед маленьким столиком, торцом приставленным к большому, письменному.
— Я нее расскажу по порядку,— проговорила Любаша, не отвечая на улыбку и как бы давая понять, что пришла не к знакомому человеку, а к официальному
лицу.
Рядом со школьным двором живет инвалид дядя Коля. Сизов. Еще до войны, совсем молодым, заболел — отняло ноги. Ходить не может.
— Однако Сизов работает. Дома. Штамп у него на столе, маленькие тиски. Все время работает,— поспешно добавила Любаша.— И работу на дом ему приносила мать, ухаживала за сыном. И вот полгода назад она умерла.
— И Сизову нужно назначить опекуна?
— Нет. Никакие опекуны не нужны,— резко сказала Любаша.— Он такой же, как мы с вами, только без ног. У него есть брат и живет этот брат далеко, в другом конце города. Но он все равно перед работой и после работы ездит к дяде Коле.
— Они хотят жить- вместе?
— Нет. Дядя Коля, то есть Сизов, не хочет быть в тягость. Поменять думал свою комнату, чтоб поближе, к.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105