Он пришел вместе с Журихиным, секретарем по промышленности, смуглым темноволосым человеком могучего телосложения. Было известно, что Конышев и Журихин часто бывают в гостях друг у друга, в субботу у них только и разговоров что о рыбной ловле и о месте, куда они отправятся на рыбалку в очередной раз. Журихин порою не произносил на бюро ни одного слова, и со стороны могло показаться,' что он молча соглашается с каждым, но стоило кому-нибудь высказать что-то непродуманное и несерьезное, как он поднимал руку и мрачновато басил: «Не пойдет! С потолка ваши доводы». Он был на редкость обязательным человеком и что обещал, то делал. Последним привычно ворвался в кабинет председатель облисполкома Бармин, тучный мужчина, страдающий одышкой, и тут же начал объяснять, почему он опоздал. Все заулыбались, потому что это повторялось всякий раз, когда нужно было срочно собраться. Облисполком находился в другом здании, и Бармину нужно было только пересечь площадь, чтобы попасть в обком, но его всегда приходилось ждать...
Иван Фомич, наблюдая, как рассаживаются товарищи за столом, с тревожной радостью поглядывал на каждого, стараясь предугадать, как встретят секретари его сообщение. Конечно, первым, не выдержав, заговорит Новожилов. Но всех опередил Инверов. Не успел Пробатов рассказать о звонке из Москвы, как Николай Васильевич поднялся и быстро зашагал по ковровой дорожке вдоль стола, взволнованно потирая выбритую до атласного блеска голову. «Не знаю, как товарищи, но я считаю, что для нас было бы великой честью, если бы наша идея нашла поддержку! — Он говорил торопливо, все время держа руку над головой, как бы предупреждая, чтобы его не прерывали, дали ему высказаться до конца.— По-моему, это грандиозно!.. И я буду счастлив, если на нашу долю выпадет такая удача!.. Нечего тут и раздумывать — пока не поздно, первыми заявить о своей инициативе. Иначе областная организация не простит нам такого малодушия».
Словно смущенный излишней приподнятостью этой речи, неторопливо поднялся Конышев, хотел, видимо, что-то сказать, но раздумал и, молча подойдя к окну, стал смотреть на заснеженную площадь с памятником Ленину
посредине. Все ждали, что он вот-вот заговорит, а он стоял спиной ко всем и точно любовался искрящимися на солнце снежинками — ветер сдувал их с крыши, и они мерцающей пылью клубились за стеклом. Тогда, как бы прерывая неловкую паузу, взял слово Журихин, заговорил медленно, взвешивая каждое слово: «Предложение заманчивое, что и говорить... Но мне кажется, нужно все основательно продумать, выявить все наши резервы и возможности, подвести под такие высокие обязательства техническую базу, а тогда уже бросаться в бой...» И здесь неожиданно отозвался стоявший у окна Конышев: «У немцев есть такая поговорка: собственных ног не обгонишь!» — «Что вы этим хотите сказать? — спросил Пробатов, которого уже расстраивало то, как его товарищи отнеслись к дорогой для него задумке.— Вы не верите, что мы справимся с такой ношей?» — «Я просто не хотел бы обманываться сам и тем более вводить в заблуждение людей,— тихо ответил Конышев.— В любом случае мы не должны отрываться от реальной действительности! Я всегда боюсь, когда мы переоцениваем свои возможности. Я за трезвый и разумный расчет и против всякой шумихи, которая не раз приносила нам вред в недавнем прошлом».— «Наивные вы люди!— Инверов снова очутился посредине кабинета, размахивая руками, блестящая его лысина стала пунцовой.— Ну как вы не понимаете, что мы можем потерять счастливый билет на огромный выигрыш?.. И не ради нашего честолюбия я тревожусь, а ради большого дела, которое мояшт принести пользу не только нам, но и всей стране... Но пока мы будем тут гадать да раздумывать, эта идея может родиться в другой области, и мы останемся с носом!.. Подсчитать мы всегда сумеем — с нас же никто не собирается требовать чего-то фантастического, мы можем, если хотите, вчерне сделать некоторые подсчеты сейчас, но главное — застолбить! Застолбить, чтобы не уплыло в другие руки».
Тот, кто, по мнению Ивана Фомича, должен был выступить первым, высказывался последним. Запустив белую пятерню в густую шевелюру, Новожилов какое-то мгновение молчал, точно собирался говорить перед большой аудиторией, затем забасил на весь кабинет: «Вы напрасно нас пугаете, Николай Васильевич. Речь ведь идет не о вооруженном восстании, где промедление смерти подобно, а о Широком, хорошо продуманном, экономически рассчитанном мероприятии, которое может дать неожиданный хозяйственный успех. Поэтому я не отмахивался бы так лег-
ко от сомнений Конышева, ведь он хочет того же, что и все мы! Я думаю, что и пропаганда наша должна найти какие-то новые формы воздействия, чтобы поднять массы на это дело».
В конце концов все сошлись на том, что не мешает срочно сделать первые экономические выкладки, подбить приблизительные цифры. Обзвонив несколько райкомов и поговорив с секретарями, они начали вызывать в кабинет работников разных отделов, второпях подсчитывать, исчеркивая листы бумаги. Чувствуя всеобщее воодушевление, Пробатов радостно поглядывал на каждого, не обращая внимания, что все говорят громко, перебивая друг друга, охваченные необычным возбуждением. «Ну, я пойду расшевелю свой аппарат! — сказал председатель облисполкома и, стиснув руку Пробатова, весело подмигнул ему.— Нужно, чтоб и в моем доме было жарко!»
Теперь, после разговора в райкоме, эта временная размолвка между секретарями обкома, не до конца высказанные сомнения и даже явное несогласие старика Бахолдина воспринимались Иваном Фомичом как случайное недоразумение — просто люди спорили, еще не представляя реально, как это будет выглядеть на деле, их пугал самый размах начинания. Оттесняя всех, стоял перед его глазами лысоватый, неказистый и хитрый мужичок Аникей Луз-гин и, не мудрствуя лукаво, спокойно, без интеллигентского скептицизма перечислял то, что в силах был выполнить черемшанский колхоз. В отличие от многих работников аппарата он не витал в облаках, не судил обо всем умозрительно, не рассуждал вообще, а твердо, обеими ногами, стоял на земле, поэтому его выкладки и цифры убеждали больше, чем все перестраховочные опасения. Конечно, Иван Фомич не строил иллюзий и насчет самого Лузгана — он крут, грубоват, и людям, наверное, нелегко с ним работать, но зато у него есть воля и характер, способные собрать усилия всех, спасительные качества там, где необходим такой внезапный перелом. А чтобы он не перегибал палку, рядом с ним должен быть такой честный и толковый парторг, как Мажаров. Постепенно сама жизнь заставит их притереться друг к другу и на общем деле сдружиться, и, если мы в каждом колхозе будем иметь таких горячих, поверивших в нашу идею вожаков, мы можем выть спокойны — свернем и не такую гору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111