— Работу, как жену, не на один день сватают...
— Ты, Егорша, вроде тверезый с утра, а разбушевался, как пьяный,— не удержался и стукнул палкой об пол дед Иван.— Избу вон надо обиходить, теплом запастись!.. Да и какой резон без оглядки садиться куда ни попало?
— Потому, шурин, ты целый месяц и держишься за бабий подол? — Дымшаков, так и не свернув цигарку, смахнул ладонью крошки махорки с обрывка бумаги и встал, грозно насупясь.— Ну глядите! Может, пока вы повыгоднее место ищете, Аникей столько гвоздей в лавку понабьет, что и сесть нельзя будет — со всех сторон станет жалить!.. Тогда не на кого будет обижаться!
Он в полной тишине, провожаемый тревояшыми взглядами, прошагал по избе и с яростью хлопнул дверью.
— Больно вы большую волю ему дали, вот он и честит всех почем зря! — не выдержав тягостного молчания, заговорила Пелагея, гремя посудой.— Над родной дочерью смешки строит, а вам хоть бы что. Молчите, как мокрые курицы!..
— Да разве ты не видишь, что он и сам весь горит внутри, что на нем места живого нет? — тихо возразил Корней.— Ты хочешь, чтобы я керосин в огонь плескал?
«Зачем они так сердятся? — думала Ксения, улавливая лишь обрывки слов.— Егор прав — нельзя сидеть сложа руки и ждать попутного ветра. Он и не хотел меня обидеть, ему просто невтерпеж, вот он ж шумит».
Молча собрались и ушли в мастерскую братья, убежала в клуб Васена, отец с дедом Иваном начали разметать двор, мать прибирала со стола, хлопотала у печки, а Ксения, стискивая виски, расхаживала по горенке и думала, думала все о том же и не находила выхода из тупика, в котором очутилась. Ну е кем ей посоветоваться? Что ее ожидает на нынешнем бюро? Неужели Коробин не поймет, что дело совсем не в ней, и покажет свой характер, лишь бы самому оказаться правым?
Еще какой-то месяц назад она была окружена надежными товарищами и друзьями, думала, что все к ней хорошо относятся, и вот достаточно было отстранить ее от работы, как оказалось, что она одинешенька и никому не нужна, кроме Анохина, да и тот празднует труса, вместо того чтобы прийти к Коровину и потребовать прекратить издеваться над человеком.
Побродив с час по горенке, она поняла, что не вынесет больше одиночества и неизвестности. Нет, она должна сию же минуту собираться и бежать в райком. Не может быть, чтобы она не встретила там хоть одну живую душу и не могла узнать, что там говорят о ней...
Накинув на плечи стеганку, мать проводила ее до развилки дороги, за деревню, и долго стояла, глядя ей вслед, «Какая я все-таки бессердечная! — подумала Ксения, и у нее вдруг защемило сердце.— Она мучается, переживает за меня, а я даже не обняла ее на прощанье, не поцеловала...»
Она помахала матери рукой и больше уже не оборачивалась, шагала размашисто, по-мужекя, постепенно обретая утерянное чувство уверенности. А почему она должна чего-то бояться, паниковать, когда во всем права? В конце концов, что может сделать с не» один Коробин? Неужели Синев, Вершинин и даже тот же Анохин будут покорно соглашаться с ним во воем? Не такие они люди, чтобы только смотреть секретарю в рот!
Дорога была пустынна, по обе стороны ее расстилался ровный и чистый снег, стояли в пуху метелки трав, вспыхивали на придорожных кустах хрустальные льдинки.
Конечно, будь здоров Бахолдин, все было бы по-другому, при нем и Коробин вел бы себя иначе. Алексей Макарович прежде всего пригласил бы ее к себе, подробно, до мелочей, расспросил бы обо всем, может быть, строго выговорил ей за все упущения и ошибки, но тут же бы начал думать о том, как исправить побыстрее ее промахи. Он бы не заботился в первую очередь о том, как наказать ее или отвести вину за то, что стряслось в Черемшанке, от самого себя. А Коробин, кажется, больше всего печется о том, чтобы не вызвать недовольства обкома и, предупредив события, доложить, что виновники срыва собрания уже наказаны и что райком, сделав из всего соответствующие выводы, наводит надлежащий порядок в колхозе. Вдруг, мол, в обкоме посчитают, что он не справляется с обязанностями секретаря и не способен сам, без подсказки, решить такое простое дело?.. Неужели так быстро портится человек, когда ему дается любая власть? Но ведь Бахол-дина власть не портила, он всегда и во всем оставался самим собой! Выходит, не каждому эта ноша по плечу? Наверное, Коробин думает, что сама должность, которую он занимает, уже дает ему право бесконтрольно распоряжаться судьбами людей.
Показался знакомый перелесок. Утреннее солнце пронизывало его насквозь, и Ксения остановилась, любуясь ржавыми и редкими листьями дубняка, сморщенными, кое-где уцелевшими гроздьями рябины. Вспархивали с гибких веток красногрудые снегири, сухо текли вниз молочно-белые струи, в безветренном воздухе долго висела перламутровыми блестками снежная пыль. Где-то здесь она повстречала десять лет назад Константина Мажарова...
Перелесок давно остался позади, и она почти бежала, подгоняемая тугими толчками сердца. «Ну кто надоумил его теперь вернуться в родные места? Не удалась жизнь в столице, так он решил сделать карьеру, спекулируя на добром отношении к тем, кто вызвался помочь деревне!.. И ведь успел понравиться многим, влез в доверие, а некоторые вообще смотрят на него как на героя, будто он совершил невесть что, променяв министерство на деревню! Неужели никто не разгадает его и он сумеет обмануть всех, как когда-то обманул ее?.. Или он надеется, вызвавшись участвовать в этой комиссии, загладить таким способом свою вину передо мной?.. Нашел дурочку! Так я ему и поверю!.. А может быть, он хочет еще раз унизить меня, чтобы я не смогла разоблачить его перед всеми? Пусть не надеется — все равно рано или поздно я выведу его на чистую воду, будь он проклят!..»
Ненависть к человеку, опять вставшему на ее пути, была так велика, что Ксения на какое-то мгновение устыдилась своей жестокости. Не слишком ли много чести для Мажарова, чтобы она столько думала о нем? «Еще, чего доброго, он может возомнить, что я по-прежнему неравнодушна к нему? А если по правде, то какое мне дело до него? Пусть живет как хочет, не все ли мне равно, что он находится где-то рядом? В конце концов, у нас с ним разные пути, и, если я его встречу хотя бы на том же бюро, мне не к чему обнаруживать перед ним свои чувства, постараюсь быть просто спокойной и вежливой. «Как живете?» — «Спасибо, хорошо!» — и пойду своей стороной, как будто его и не существует... Но если он сделает хотя бы малейший нечестный поступок, пусть знает, что даром ему это не пройдет!..»
Проходя мимо почты, она не сумела побороть мгновенно вспыхнувшего порыва — сейчас же позвонить Анохину и узнать от него, что ожидает ее сегодня вечером. Не может быть, чтобы он не был информирован. Она попросила соединить ее с райкомом и, прикрыв рукою трубку, держа ее у самого рта, шепотом сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Ты, Егорша, вроде тверезый с утра, а разбушевался, как пьяный,— не удержался и стукнул палкой об пол дед Иван.— Избу вон надо обиходить, теплом запастись!.. Да и какой резон без оглядки садиться куда ни попало?
— Потому, шурин, ты целый месяц и держишься за бабий подол? — Дымшаков, так и не свернув цигарку, смахнул ладонью крошки махорки с обрывка бумаги и встал, грозно насупясь.— Ну глядите! Может, пока вы повыгоднее место ищете, Аникей столько гвоздей в лавку понабьет, что и сесть нельзя будет — со всех сторон станет жалить!.. Тогда не на кого будет обижаться!
Он в полной тишине, провожаемый тревояшыми взглядами, прошагал по избе и с яростью хлопнул дверью.
— Больно вы большую волю ему дали, вот он и честит всех почем зря! — не выдержав тягостного молчания, заговорила Пелагея, гремя посудой.— Над родной дочерью смешки строит, а вам хоть бы что. Молчите, как мокрые курицы!..
— Да разве ты не видишь, что он и сам весь горит внутри, что на нем места живого нет? — тихо возразил Корней.— Ты хочешь, чтобы я керосин в огонь плескал?
«Зачем они так сердятся? — думала Ксения, улавливая лишь обрывки слов.— Егор прав — нельзя сидеть сложа руки и ждать попутного ветра. Он и не хотел меня обидеть, ему просто невтерпеж, вот он ж шумит».
Молча собрались и ушли в мастерскую братья, убежала в клуб Васена, отец с дедом Иваном начали разметать двор, мать прибирала со стола, хлопотала у печки, а Ксения, стискивая виски, расхаживала по горенке и думала, думала все о том же и не находила выхода из тупика, в котором очутилась. Ну е кем ей посоветоваться? Что ее ожидает на нынешнем бюро? Неужели Коробин не поймет, что дело совсем не в ней, и покажет свой характер, лишь бы самому оказаться правым?
Еще какой-то месяц назад она была окружена надежными товарищами и друзьями, думала, что все к ней хорошо относятся, и вот достаточно было отстранить ее от работы, как оказалось, что она одинешенька и никому не нужна, кроме Анохина, да и тот празднует труса, вместо того чтобы прийти к Коровину и потребовать прекратить издеваться над человеком.
Побродив с час по горенке, она поняла, что не вынесет больше одиночества и неизвестности. Нет, она должна сию же минуту собираться и бежать в райком. Не может быть, чтобы она не встретила там хоть одну живую душу и не могла узнать, что там говорят о ней...
Накинув на плечи стеганку, мать проводила ее до развилки дороги, за деревню, и долго стояла, глядя ей вслед, «Какая я все-таки бессердечная! — подумала Ксения, и у нее вдруг защемило сердце.— Она мучается, переживает за меня, а я даже не обняла ее на прощанье, не поцеловала...»
Она помахала матери рукой и больше уже не оборачивалась, шагала размашисто, по-мужекя, постепенно обретая утерянное чувство уверенности. А почему она должна чего-то бояться, паниковать, когда во всем права? В конце концов, что может сделать с не» один Коробин? Неужели Синев, Вершинин и даже тот же Анохин будут покорно соглашаться с ним во воем? Не такие они люди, чтобы только смотреть секретарю в рот!
Дорога была пустынна, по обе стороны ее расстилался ровный и чистый снег, стояли в пуху метелки трав, вспыхивали на придорожных кустах хрустальные льдинки.
Конечно, будь здоров Бахолдин, все было бы по-другому, при нем и Коробин вел бы себя иначе. Алексей Макарович прежде всего пригласил бы ее к себе, подробно, до мелочей, расспросил бы обо всем, может быть, строго выговорил ей за все упущения и ошибки, но тут же бы начал думать о том, как исправить побыстрее ее промахи. Он бы не заботился в первую очередь о том, как наказать ее или отвести вину за то, что стряслось в Черемшанке, от самого себя. А Коробин, кажется, больше всего печется о том, чтобы не вызвать недовольства обкома и, предупредив события, доложить, что виновники срыва собрания уже наказаны и что райком, сделав из всего соответствующие выводы, наводит надлежащий порядок в колхозе. Вдруг, мол, в обкоме посчитают, что он не справляется с обязанностями секретаря и не способен сам, без подсказки, решить такое простое дело?.. Неужели так быстро портится человек, когда ему дается любая власть? Но ведь Бахол-дина власть не портила, он всегда и во всем оставался самим собой! Выходит, не каждому эта ноша по плечу? Наверное, Коробин думает, что сама должность, которую он занимает, уже дает ему право бесконтрольно распоряжаться судьбами людей.
Показался знакомый перелесок. Утреннее солнце пронизывало его насквозь, и Ксения остановилась, любуясь ржавыми и редкими листьями дубняка, сморщенными, кое-где уцелевшими гроздьями рябины. Вспархивали с гибких веток красногрудые снегири, сухо текли вниз молочно-белые струи, в безветренном воздухе долго висела перламутровыми блестками снежная пыль. Где-то здесь она повстречала десять лет назад Константина Мажарова...
Перелесок давно остался позади, и она почти бежала, подгоняемая тугими толчками сердца. «Ну кто надоумил его теперь вернуться в родные места? Не удалась жизнь в столице, так он решил сделать карьеру, спекулируя на добром отношении к тем, кто вызвался помочь деревне!.. И ведь успел понравиться многим, влез в доверие, а некоторые вообще смотрят на него как на героя, будто он совершил невесть что, променяв министерство на деревню! Неужели никто не разгадает его и он сумеет обмануть всех, как когда-то обманул ее?.. Или он надеется, вызвавшись участвовать в этой комиссии, загладить таким способом свою вину передо мной?.. Нашел дурочку! Так я ему и поверю!.. А может быть, он хочет еще раз унизить меня, чтобы я не смогла разоблачить его перед всеми? Пусть не надеется — все равно рано или поздно я выведу его на чистую воду, будь он проклят!..»
Ненависть к человеку, опять вставшему на ее пути, была так велика, что Ксения на какое-то мгновение устыдилась своей жестокости. Не слишком ли много чести для Мажарова, чтобы она столько думала о нем? «Еще, чего доброго, он может возомнить, что я по-прежнему неравнодушна к нему? А если по правде, то какое мне дело до него? Пусть живет как хочет, не все ли мне равно, что он находится где-то рядом? В конце концов, у нас с ним разные пути, и, если я его встречу хотя бы на том же бюро, мне не к чему обнаруживать перед ним свои чувства, постараюсь быть просто спокойной и вежливой. «Как живете?» — «Спасибо, хорошо!» — и пойду своей стороной, как будто его и не существует... Но если он сделает хотя бы малейший нечестный поступок, пусть знает, что даром ему это не пройдет!..»
Проходя мимо почты, она не сумела побороть мгновенно вспыхнувшего порыва — сейчас же позвонить Анохину и узнать от него, что ожидает ее сегодня вечером. Не может быть, чтобы он не был информирован. Она попросила соединить ее с райкомом и, прикрыв рукою трубку, держа ее у самого рта, шепотом сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111