какая бы то вещь ни была, им всегда страсть как хочется открыть ее, заглянуть внутрь. Решив посмотреть, как он там "устроен", вспороли брюхо льву. Желая узнать, как получается звук, разрезали гармошку. Чтобы разобраться в устройстве машины, вытащили из нее пружину и шестеренки. И поэтому я искал что-нибудь неломающееся — хоть топором бей, но вместе с тем и красивое, однако такой игрушки не находилось. А эти, с автоматами в обнимку, хныча, ходили за мной.
— Папочка, а папочка! — Неожиданно сказал кто-то у меня за спиной, осторожно похлопав по плечу. — Купили бы уж... — Я оглянулся — совершенно незнакомый человек. — Они говорят, не будем больше ломать, не будем...
— Они мне в этом и раньше много раз клялись, — сказал я.
— А теперь они по-настоящему дают обещание. Не будем, говорят, шуметь, не будем, говорят, устраивать беготню, будем себя тихо вести.
Я поглядел на своего неожиданного советчика повнимательнее. Это был худой смуглолицый мужчина с глазами навыкате, за сорок ему перевалило уже давно. Редкие, начавшие седеть волосы отдавали на темени голубизной. Седина прокралась и в виски. Под левой подмышкой у него был зажат надувной резиновый крокодил, под правой — большой пластмассовый паровоз. Из бокового кармана пиджака торчал клюв не то утки, не то гуся. Явно из тех людей, кто детей любит по-настоящему. Но, тем не менее, он и не простодушный аульный казах, который почитает за друга каждого, с кем его сводит судьба, и с каждым разговаривает запанибрата. Нет, интеллигентного вида человек, в недорогом клетчатом сером костюме, хлопчатобумажной рубашке с накрахмаленным воротничком, с широким галстуком. Не очень-то умно с его стороны было вмешиваться в чужие дела. Я холодно отвернулся от него и стал копаться в куче игрушек на полке. Но незнакомец не отставал.
— Купили бы, а? — сказал он, словно бы для себя просил.
Обрадовавшись поддержке со стороны взрослого человека, сыновья мои совсем разошлись.
— Пап, купи автомат! Па-ап, купи вот этот автомат! — ныли они наперебой.
— Да ну возьмите уж! — продолжал настаивать незнакомец.
На нас стали оглядываться. Надо было этому делу положить конец.
—1 Уважаемый! — сказал я, даже не поворачиваясь к добровольному блюстителю интересов моих детей, — То, что вам нравится, вы сами и покупайте. А в чужие дела вмешиваться не следует.
"Уважаемый" смолк. Перестали приставать ко мне и сыновья. А я, отчаявшись найти нужную игрушку среди резиновых и пластмассовых, перешел к металлическим и стал теперь искать такую, которая бы, кроме всего прочего, соответствовала автомату по цене и степени ценности и даже превосходила его. Всякие там машины, тракторы, бульдозеры меня не удовлетворяли, и я остановился на танке. Большой железный танк с двумя орудиями. Литой кусок металла — и разбирать-то нечего. Прочный, хоть поезд по нему пройди — выдержит. К тому же никогда раньше у них не было такого. Я решил каждому взять по танку. Следовало лишь формальности ради испросить их согласия.
Оба они, в обнимку с автоматами, стояли у выхода из отдела.
— Как вы смотрите на танки? — спросил я громко.
— Мы автоматы взяли! — закричали хором. —Дядя нам их купил.
— Какой дядя?
— Да вот недавний дядя. Родственник наш. Действительно, так оно все и оказалось. Заплатил
за автоматы и ушел, отдав чек продавцу. Мне оставалось только смириться. Да и вряд ли мальчишки расстались бы с игрушками, которые теперь уже принадлежали им. Нашего дядю-благодетеля я не нашел ни в самом магазине, ни возле него. Он сделал свое дело — и исчез.
Разумеется, сыновья получили от меня порядочную головомойку. Придя домой, оба встали в угол. Вдвоем с женой мы прочитали им целую лекцию по вопросам морали: о нормах приличия, о необходимости внутренней самодисциплины, о жадности — скверной черте характера, ну и так далее и так далее. Наконец мы устали и остановились. А по мальчишкам не видно, чтобы они утомились. Они, кажется, готовы были стоять в своем углу хоть на головах. Не заплакали ни разу, не надулись обиженно. А на дорогую игрушку в руках, приобретенную с таким трудом, бросали время от времени тихие вороватые взгляды. И на лицах у обоих — одна только радость. Счастливы несказанно. В общем, нам с женой оставалось лишь переглянуться да простить их. Простили — и позвали обедать. Не заставляя, как обычно, звать себя по три, по четыре раза, не устраивая гвалта и не дерясь за стулья, они тихо расселись за столом. Только с автоматами не смогли расстаться. Так и ели, перебросив их через плечо. Сказали, партизаны так делают. Посмеялись мы с женой — и все. Больше ругать не стали. Но на незнакомца был я зол, У меня было такое чувство, будто он насмеялся надо мной. Так и стояли в памяти его лицо, вся его внешность. Встретится на улице — верну ему деньги. И выскажу все, что я по этому поводу думаю.
В жизни, однако, все произошло иначе, чем я себе воображал. Встретились мы случайно.
Выйдя со стадиона после окончания футбольного матча, я стоял на остановке, ожидая, когда рассосется толпа. Не студенческие уже все-таки годы, чтобы суметь в этой свалке пробиться к дверям и закрепиться на ступеньках. Вдруг кто-то похлопал меня по плечу.
— Ну как, браток? — Это был тот незнакомец из магазина. На лице его — ни тени насмешки, иронии, издевки. Он улыбался так, словно встретился с другом, с которым не виделся уже целую вечность. Есть у меня слабость — не могу, не в состоянии сказать что-то неприятное человеку, который смотрит на тебя с такой вот открытой улыбкой. И я растерялся.
Мы обменялись рукопожатием.
— Как там ребята-то?
— А вы разве не видели игры?
— А-а... "Кайрата"-то? — запнувшись, переспросил незнакомец. - Вы о футболе. Нет, я не видел. Как сыграли?
— Выиграли, — ответил я. — После основного времени забили все пять пенальти. Свое одно очко взяли.
— Всего одно очко? — Ему показалось этого мало.
— Не Ордабаев бы, так и того бы не было, — сказал я. — Молодец парень. Только мяч с места, а он уже прыгнул. Видели мы когда-то Яшина... но и он — ай молодец! У самой штанги мяч шел!
— Как Сегизбаев играл?
— Сегизбаев?.. Сегизбаев ведь тренер. Тренеры не играют.
— А, вон как... А я вроде слышал, что есть такой футболист. Сегизбаев...
Размягченность моя начала понемногу проходить, я опускался на землю.
— Да все равно, впрочем... — продолжал между тем мой теперь уже знакомый незнакомец, не являющийся болельщиком. — Бегают — нечего им делать. — Он мах-НУЛ рукой, словно был недоволен чем-то. — Другое бы дело, если б дети играли. Можно бы посмотреть... Да, а как ваши-то герои? Наверняка не поломали автоматы. Они ведь мне обещание дали.
Я уже окончательно пришел в себя.
— Уважаемый! — сказал я. Но придать голосу необходимую твердость не смог, он прозвучал даже как-то вяло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
— Папочка, а папочка! — Неожиданно сказал кто-то у меня за спиной, осторожно похлопав по плечу. — Купили бы уж... — Я оглянулся — совершенно незнакомый человек. — Они говорят, не будем больше ломать, не будем...
— Они мне в этом и раньше много раз клялись, — сказал я.
— А теперь они по-настоящему дают обещание. Не будем, говорят, шуметь, не будем, говорят, устраивать беготню, будем себя тихо вести.
Я поглядел на своего неожиданного советчика повнимательнее. Это был худой смуглолицый мужчина с глазами навыкате, за сорок ему перевалило уже давно. Редкие, начавшие седеть волосы отдавали на темени голубизной. Седина прокралась и в виски. Под левой подмышкой у него был зажат надувной резиновый крокодил, под правой — большой пластмассовый паровоз. Из бокового кармана пиджака торчал клюв не то утки, не то гуся. Явно из тех людей, кто детей любит по-настоящему. Но, тем не менее, он и не простодушный аульный казах, который почитает за друга каждого, с кем его сводит судьба, и с каждым разговаривает запанибрата. Нет, интеллигентного вида человек, в недорогом клетчатом сером костюме, хлопчатобумажной рубашке с накрахмаленным воротничком, с широким галстуком. Не очень-то умно с его стороны было вмешиваться в чужие дела. Я холодно отвернулся от него и стал копаться в куче игрушек на полке. Но незнакомец не отставал.
— Купили бы, а? — сказал он, словно бы для себя просил.
Обрадовавшись поддержке со стороны взрослого человека, сыновья мои совсем разошлись.
— Пап, купи автомат! Па-ап, купи вот этот автомат! — ныли они наперебой.
— Да ну возьмите уж! — продолжал настаивать незнакомец.
На нас стали оглядываться. Надо было этому делу положить конец.
—1 Уважаемый! — сказал я, даже не поворачиваясь к добровольному блюстителю интересов моих детей, — То, что вам нравится, вы сами и покупайте. А в чужие дела вмешиваться не следует.
"Уважаемый" смолк. Перестали приставать ко мне и сыновья. А я, отчаявшись найти нужную игрушку среди резиновых и пластмассовых, перешел к металлическим и стал теперь искать такую, которая бы, кроме всего прочего, соответствовала автомату по цене и степени ценности и даже превосходила его. Всякие там машины, тракторы, бульдозеры меня не удовлетворяли, и я остановился на танке. Большой железный танк с двумя орудиями. Литой кусок металла — и разбирать-то нечего. Прочный, хоть поезд по нему пройди — выдержит. К тому же никогда раньше у них не было такого. Я решил каждому взять по танку. Следовало лишь формальности ради испросить их согласия.
Оба они, в обнимку с автоматами, стояли у выхода из отдела.
— Как вы смотрите на танки? — спросил я громко.
— Мы автоматы взяли! — закричали хором. —Дядя нам их купил.
— Какой дядя?
— Да вот недавний дядя. Родственник наш. Действительно, так оно все и оказалось. Заплатил
за автоматы и ушел, отдав чек продавцу. Мне оставалось только смириться. Да и вряд ли мальчишки расстались бы с игрушками, которые теперь уже принадлежали им. Нашего дядю-благодетеля я не нашел ни в самом магазине, ни возле него. Он сделал свое дело — и исчез.
Разумеется, сыновья получили от меня порядочную головомойку. Придя домой, оба встали в угол. Вдвоем с женой мы прочитали им целую лекцию по вопросам морали: о нормах приличия, о необходимости внутренней самодисциплины, о жадности — скверной черте характера, ну и так далее и так далее. Наконец мы устали и остановились. А по мальчишкам не видно, чтобы они утомились. Они, кажется, готовы были стоять в своем углу хоть на головах. Не заплакали ни разу, не надулись обиженно. А на дорогую игрушку в руках, приобретенную с таким трудом, бросали время от времени тихие вороватые взгляды. И на лицах у обоих — одна только радость. Счастливы несказанно. В общем, нам с женой оставалось лишь переглянуться да простить их. Простили — и позвали обедать. Не заставляя, как обычно, звать себя по три, по четыре раза, не устраивая гвалта и не дерясь за стулья, они тихо расселись за столом. Только с автоматами не смогли расстаться. Так и ели, перебросив их через плечо. Сказали, партизаны так делают. Посмеялись мы с женой — и все. Больше ругать не стали. Но на незнакомца был я зол, У меня было такое чувство, будто он насмеялся надо мной. Так и стояли в памяти его лицо, вся его внешность. Встретится на улице — верну ему деньги. И выскажу все, что я по этому поводу думаю.
В жизни, однако, все произошло иначе, чем я себе воображал. Встретились мы случайно.
Выйдя со стадиона после окончания футбольного матча, я стоял на остановке, ожидая, когда рассосется толпа. Не студенческие уже все-таки годы, чтобы суметь в этой свалке пробиться к дверям и закрепиться на ступеньках. Вдруг кто-то похлопал меня по плечу.
— Ну как, браток? — Это был тот незнакомец из магазина. На лице его — ни тени насмешки, иронии, издевки. Он улыбался так, словно встретился с другом, с которым не виделся уже целую вечность. Есть у меня слабость — не могу, не в состоянии сказать что-то неприятное человеку, который смотрит на тебя с такой вот открытой улыбкой. И я растерялся.
Мы обменялись рукопожатием.
— Как там ребята-то?
— А вы разве не видели игры?
— А-а... "Кайрата"-то? — запнувшись, переспросил незнакомец. - Вы о футболе. Нет, я не видел. Как сыграли?
— Выиграли, — ответил я. — После основного времени забили все пять пенальти. Свое одно очко взяли.
— Всего одно очко? — Ему показалось этого мало.
— Не Ордабаев бы, так и того бы не было, — сказал я. — Молодец парень. Только мяч с места, а он уже прыгнул. Видели мы когда-то Яшина... но и он — ай молодец! У самой штанги мяч шел!
— Как Сегизбаев играл?
— Сегизбаев?.. Сегизбаев ведь тренер. Тренеры не играют.
— А, вон как... А я вроде слышал, что есть такой футболист. Сегизбаев...
Размягченность моя начала понемногу проходить, я опускался на землю.
— Да все равно, впрочем... — продолжал между тем мой теперь уже знакомый незнакомец, не являющийся болельщиком. — Бегают — нечего им делать. — Он мах-НУЛ рукой, словно был недоволен чем-то. — Другое бы дело, если б дети играли. Можно бы посмотреть... Да, а как ваши-то герои? Наверняка не поломали автоматы. Они ведь мне обещание дали.
Я уже окончательно пришел в себя.
— Уважаемый! — сказал я. Но придать голосу необходимую твердость не смог, он прозвучал даже как-то вяло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117