В углу возле окна торчал один-единственный на всю комнату стул, со спинкой, обмотанной проволокой, рядом стоял маленький обшарпанный стол. Справа у стены — длинная, узкая железная кровать. Все остальные стены в комнате, от пола до потолка, были заняты книжными полками. Но ни одной книги на них я не увидел. Полки были сплошь заполнены тесно, впритык друг к другу, стоявшими папками. Здесь были папки с твердыми, картонными, и мягкими, матерчатыми, корешками, голубые, серые, коричневые, красные, полинявшие и вообще потерявшие всякий цвет, тонкие и толстые папки, неизвестно откуда взявшиеся здесь и неизвестно сколько времени здесь стоящие.
Старик усадил меня на стул, сам нашел на полке у двери тоненькую папку, обтянутую голубым ледерином, вытащил ее и подошел ко мне. Повернувшись затем ко мне спиной, он порылся в папке и, видимо, нашел то, что ему было нужно.
— Вот!..
Это были фотокопии тех самых найденных мною неизвестных материалов. Всего-то несколько листочков бумаги... Пошла прахом вся работа последних шести дней, да и не только их — пошли прахом все шесть месяцев моего напряженнейшего труда.
— Несколько минут назад вы произнесли слова, которые оскорбили меня не только как ученого, но и как человека, — сказал старик с особым достоинством. — Всю последнюю неделю дело находилось в ваших руках. Когда, скажите, мог я успеть снять с этих бумаг фотокопии? Конечно, и в этом можно сомневаться. Ведь я — сотрудник архива...
Последнее его признание было для меня новостью. Мне как-то и в голову не приходило, что старик может работать в том самом Центральном архиве, который я посещал каждый день.
— Вполне можно допустить, — продолжал старик, — что я узнал о вашем открытии, а затем вечером, после работы, совершил свое черное дело. Но посмотрите на эту фотобумагу. Она не похожа ни на проявленную сегодня, ни на проявленную вчера. Она уже желтеть начала. Конечно, и это не доказательство. Я мог бы специально подобрать старую бумагу. Как видите, вы можете предполагать что угодно. Но, дорогой мой, — перешел он на "ты", — ты и сам хорошо знаешь, какие в архиве порядки. Можешь проверить, кто и когда просматри-
Ш
вал эти папки. Ты. И я. Только мы с тобой. Но против твоей фамилии стоит дата "4—10 апреля 1963 года". Ну, а против моей... как вы думаете? — снова перешел он на "вы". — Против моей — "7—25 марта 1956 года". Семь лет. Этот документ был открыт мною ровно семь лет назад. Ясно? Вы поняли?
Я был уничтожен. Я не знал, что и сказать, так я был подавлен. Мне даже не пришло в голову попросить у старика прощения за брошенное ему недавно оскорбление.
— Почему же вы не опубликовали этот документ вовремя? — спросил я после некоторого молчания, признавая тем самым перед стариком свое поражение.
— Времени не было, — ответил он, забирая у меня фотокопии и пряча их обратно в папку.
— Как это не было времени? Целых семь лет. Такой важный материал...
— Дорогой! — Старик покровительственно похлопал меня по спине. — Это ничего не стоящая вещь, поверь моему слову. Ничего не стоящая. Я не хочу сказать, что документ не имеет никакой цены. Он ценный. Это очень значительный документ. Но, как говорил Шекспир: мой друг Горацио, в этом бренном мире так много тайн, о существовании которых мы даже и не подозреваем! Они-де и во сне нам не снятся, куда же нам еще размышлять над ними. Так и в науке. Особенно в казахской науке, которая только-только начинает развиваться. Где уж на каплю обращать внимание, когда рядом целое море?
— Так, стало быть, по поводу этого материала вы не написали ни статьи, ни исследования, ни даже краткой справки?
— Нет, - ответил старик. Голубую папку он обеими руками прижимал к груди. Точно любящий отец обнимал сына.
В глубине души у меня затеплилась надежда.
— Хорошо, вы первым открыли этот документ, — сказал я. — Но гласности его не предали. Никто так и и не узнал об этой тайне, кроме вас. Никто — за все долгие семь лет. Ну, а теперь этот документ открыл я. Без вашей помощи. Самостоятельно. Так ведь? Я имею право утверждать это?
— Разумеется, разумеется.
Тлевшая во мне надежда стала разгораться.
— У вас, вы говорите, не было времени, чтобы опубликовать этот документ. Вы только знали, что он хранится в таком-то деле под таким-то номером. Но ничего по этому поводу не написали...
— Говорите, говорите, не стесняйтесь, — подбодрил меня старик.
— Я и говорю. Статью, которую не написали вы, написал я. Я выдвинул свои предположения по поводу содержания этого документа. Я собираюсь вынести на суд общественности действительно научные заключения. Все это — только мой труд. — Старик помахал руками, словно хотел мне возразить что-то, но я не стал его слушать. — Да, это мой труд. Никто с этим спорить не будет. Но, учитывая то, что документ первым открыли все-таки вы, я намерен сделать вам такое предложение. Просмотрите мою статью. Если пожелаете что-то добавить — подумаем. Предложите какие-то изменения — обсудим. Но я полагаю, в ней нечего ни убавлять, ни добавлять. Вам надо лишь внимательно прочитать. А потом поставить свою подпись! Статья будет опубликована как наша общая.
Старик по-мефистофельски усмехнулся. Точно боясь, что я совершу какое-нибудь насилие, он отнес голубую папку, которую все это время продолжал прижимать к груди, на свое место и с силой задвинул стекло полки.
— Нет! — Он заложил руки за спину и, как был в носках, зашагал по газетной дорожке от двери к окну, от окна к двери. Газеты так и зашуршали у него под ногами. — Нет! Нет! Нет!
— Почему? ~ спросил я и поднялся со стула. -Яне могу подписываться под статьей, написанной
другим человеком.
— Тогда напишите сами. И мы объединим наши статьи.
— У меня нет времени, — сказал старик. — Я... — замямлил он, — я... мне не хочется писать.
— Тогда прощайте. Я буду публиковать статью за своей подписью.
— Вы не имеете на это права! — закричал старик. Голос его был пронзительно тонок и остр. Мне показалось, у меня разорвутся барабанные перепонки.
— Почему?
— Первым открыл я.
— А я говорю — я.
— Но ведь это не так. Вы же сами видели. Ты же сам видел, голубчик. — Теперь он поочередно называл меня то на "ты", то на "вы". — Только что убедился. Открыл я. Я первооткрыватель.
— Как и кому вы сможете доказать это? — спросил я. — Кто поверит, что вы, вот именно вы, зачем-то держали все это в тайне столь долгое время?
Старик не ответил. Плечи его обвисли, голова беспомощно свесилась на грудь. В одно мгновение он вновь превратился в жалкого, сморщенного старичка, каким я привык его видеть обычно.
— Если бы вы были способны на такое коварство, я бы не встал на вашем пути, новы... — Старик снова своими длинными худыми пальцами коснулся ворота моего пальто. — Вы очень порядочный и трезвый молодой человек, к тому же глубоко образованный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Старик усадил меня на стул, сам нашел на полке у двери тоненькую папку, обтянутую голубым ледерином, вытащил ее и подошел ко мне. Повернувшись затем ко мне спиной, он порылся в папке и, видимо, нашел то, что ему было нужно.
— Вот!..
Это были фотокопии тех самых найденных мною неизвестных материалов. Всего-то несколько листочков бумаги... Пошла прахом вся работа последних шести дней, да и не только их — пошли прахом все шесть месяцев моего напряженнейшего труда.
— Несколько минут назад вы произнесли слова, которые оскорбили меня не только как ученого, но и как человека, — сказал старик с особым достоинством. — Всю последнюю неделю дело находилось в ваших руках. Когда, скажите, мог я успеть снять с этих бумаг фотокопии? Конечно, и в этом можно сомневаться. Ведь я — сотрудник архива...
Последнее его признание было для меня новостью. Мне как-то и в голову не приходило, что старик может работать в том самом Центральном архиве, который я посещал каждый день.
— Вполне можно допустить, — продолжал старик, — что я узнал о вашем открытии, а затем вечером, после работы, совершил свое черное дело. Но посмотрите на эту фотобумагу. Она не похожа ни на проявленную сегодня, ни на проявленную вчера. Она уже желтеть начала. Конечно, и это не доказательство. Я мог бы специально подобрать старую бумагу. Как видите, вы можете предполагать что угодно. Но, дорогой мой, — перешел он на "ты", — ты и сам хорошо знаешь, какие в архиве порядки. Можешь проверить, кто и когда просматри-
Ш
вал эти папки. Ты. И я. Только мы с тобой. Но против твоей фамилии стоит дата "4—10 апреля 1963 года". Ну, а против моей... как вы думаете? — снова перешел он на "вы". — Против моей — "7—25 марта 1956 года". Семь лет. Этот документ был открыт мною ровно семь лет назад. Ясно? Вы поняли?
Я был уничтожен. Я не знал, что и сказать, так я был подавлен. Мне даже не пришло в голову попросить у старика прощения за брошенное ему недавно оскорбление.
— Почему же вы не опубликовали этот документ вовремя? — спросил я после некоторого молчания, признавая тем самым перед стариком свое поражение.
— Времени не было, — ответил он, забирая у меня фотокопии и пряча их обратно в папку.
— Как это не было времени? Целых семь лет. Такой важный материал...
— Дорогой! — Старик покровительственно похлопал меня по спине. — Это ничего не стоящая вещь, поверь моему слову. Ничего не стоящая. Я не хочу сказать, что документ не имеет никакой цены. Он ценный. Это очень значительный документ. Но, как говорил Шекспир: мой друг Горацио, в этом бренном мире так много тайн, о существовании которых мы даже и не подозреваем! Они-де и во сне нам не снятся, куда же нам еще размышлять над ними. Так и в науке. Особенно в казахской науке, которая только-только начинает развиваться. Где уж на каплю обращать внимание, когда рядом целое море?
— Так, стало быть, по поводу этого материала вы не написали ни статьи, ни исследования, ни даже краткой справки?
— Нет, - ответил старик. Голубую папку он обеими руками прижимал к груди. Точно любящий отец обнимал сына.
В глубине души у меня затеплилась надежда.
— Хорошо, вы первым открыли этот документ, — сказал я. — Но гласности его не предали. Никто так и и не узнал об этой тайне, кроме вас. Никто — за все долгие семь лет. Ну, а теперь этот документ открыл я. Без вашей помощи. Самостоятельно. Так ведь? Я имею право утверждать это?
— Разумеется, разумеется.
Тлевшая во мне надежда стала разгораться.
— У вас, вы говорите, не было времени, чтобы опубликовать этот документ. Вы только знали, что он хранится в таком-то деле под таким-то номером. Но ничего по этому поводу не написали...
— Говорите, говорите, не стесняйтесь, — подбодрил меня старик.
— Я и говорю. Статью, которую не написали вы, написал я. Я выдвинул свои предположения по поводу содержания этого документа. Я собираюсь вынести на суд общественности действительно научные заключения. Все это — только мой труд. — Старик помахал руками, словно хотел мне возразить что-то, но я не стал его слушать. — Да, это мой труд. Никто с этим спорить не будет. Но, учитывая то, что документ первым открыли все-таки вы, я намерен сделать вам такое предложение. Просмотрите мою статью. Если пожелаете что-то добавить — подумаем. Предложите какие-то изменения — обсудим. Но я полагаю, в ней нечего ни убавлять, ни добавлять. Вам надо лишь внимательно прочитать. А потом поставить свою подпись! Статья будет опубликована как наша общая.
Старик по-мефистофельски усмехнулся. Точно боясь, что я совершу какое-нибудь насилие, он отнес голубую папку, которую все это время продолжал прижимать к груди, на свое место и с силой задвинул стекло полки.
— Нет! — Он заложил руки за спину и, как был в носках, зашагал по газетной дорожке от двери к окну, от окна к двери. Газеты так и зашуршали у него под ногами. — Нет! Нет! Нет!
— Почему? ~ спросил я и поднялся со стула. -Яне могу подписываться под статьей, написанной
другим человеком.
— Тогда напишите сами. И мы объединим наши статьи.
— У меня нет времени, — сказал старик. — Я... — замямлил он, — я... мне не хочется писать.
— Тогда прощайте. Я буду публиковать статью за своей подписью.
— Вы не имеете на это права! — закричал старик. Голос его был пронзительно тонок и остр. Мне показалось, у меня разорвутся барабанные перепонки.
— Почему?
— Первым открыл я.
— А я говорю — я.
— Но ведь это не так. Вы же сами видели. Ты же сам видел, голубчик. — Теперь он поочередно называл меня то на "ты", то на "вы". — Только что убедился. Открыл я. Я первооткрыватель.
— Как и кому вы сможете доказать это? — спросил я. — Кто поверит, что вы, вот именно вы, зачем-то держали все это в тайне столь долгое время?
Старик не ответил. Плечи его обвисли, голова беспомощно свесилась на грудь. В одно мгновение он вновь превратился в жалкого, сморщенного старичка, каким я привык его видеть обычно.
— Если бы вы были способны на такое коварство, я бы не встал на вашем пути, новы... — Старик снова своими длинными худыми пальцами коснулся ворота моего пальто. — Вы очень порядочный и трезвый молодой человек, к тому же глубоко образованный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117