Это ведь большое горе — потерять единственного сыночка?.. Но теперь он отыскался, его сынок. И он помолодеет. Снова помолодеет...
Нартай поверил, не смог не поверить таким убедительным доводам. И ему внезапно захотелось заплакать. Он потянулся, обхватил руками Тлеубая за шею... Но в ноздри Нартаю ударил острый и едкий запах пота. Он отстранился, только дал поцеловать себя в лоб. Но Нартай не улыбнулся даже. Вдруг ему вспомнился Ертай. И как он плакал. Как они вместе плакали. Как младший брат не хотел расставаться с ним и крепко обнял его, вцепился обеими ручонками... А потом — как он сам бежал за ним, за своим братом, которого уносил на плече незнакомый человек с закрученными кверху черными усами и деревянной ногой. И Ертай колотился у того в руках и все голоса заглушал неистовым ревом...
Потом кто-то схватил его самого и отдал этому бородатому...
— Ертай — мой братик, — сказал он.
— Правильно, айналайн, — ответил бородатый. По его лицу бежали слезы.
— Ертай маленький, без меня его другие мальчишки поймают и отлупят.
— Нет, — сказал бородатый, — никто его не станет бить...
— Почему ты Ертая тоже не взял?..
— У него нашелся свой отец... Снова Нартая охватили сомнения.
— Он мой родной братик, — сказал Нартай, — и у нас один отец. — Он уже не плакал.
— Что же теперь делать? — сказал бородатый. — Ты
1 К у к е ~ папа.
сам видел, я хотел его взять. А мне вот не дали. Еще хорошо, что тебя со мной отпустили. Могли не пустить... — Нартай промолчал. — И на этом спасибо, — сказал бородатый. — Что бы я делал, если бы тебя другому отдали, а?..
"И правда, — подумал Нартай. — Что, если бы кто-то другой меня унес. Хорошо, что куке.,. Что этот бородатый, чей-то куке... взял меня..."
— Ну, вот, мы к себе в аул пришли, домой, — сказал бородатый.
Оказалось, аул — это всего-навсего юрта на краю длинного оврага. Перед юртой пощипывает травку тонконогий жеребенок на привязи, неподалеку пасется бурый теленок и несколько белошерстных ягнят и козлят. В точности как в книжке на картинке. "Мо-о-о!.. Ме-е-е!.." Но ни теленок, ни ягнята с козлятами не захотели ответить Нартаю: "Мо-о-о!.. Ме-е-е!.." Даже головы не повернули ему навстречу. Зато из юрты вышла женщина. Тоже немолодая. Что-то белое покрывало сверху ее голову, захватывая плечи и спину. Как у той старухи, которую Нартай видел недавно. Тогда он спросил, что это за странный платок. "Кимешек-шаршы, — сказала та. — Кимешек-шаршы..." Женщина в кимешек-шаршы, заслонясь ладонью от солнца, постояла немного у входа, пригляделась и двинулась к ним. Не знает, не видел он раньше этой женщины... Да и она его — тоже. "Господи, да он мусульманин!" — сказала она. И потом: "Да еще и казах, светик мой!" Схватила Нартая в охапку, к груди прижала и — в слезы. Плачет и приговаривает, будто песню поет: "Единственный ты мой, единственный!.." "Это кто же ее единственный?" —подумал Нартай. Все лицо у него стало мокрым от ее слез. Даже подбородок, даже на шее стало мокро. И в рот слезы попали. Соленые, горькие... Нартай сплюнул.
Бородатый поднял Нартая на руки и прошел в юрту. Женщина принесла высокий кувшин с изогнутым носиком и полила бородатому. Все трое помылись. Потом посредине юрты поставили круглый приземистый стол, женщина, позвякивая посудой, принялась готовить чай.
— Почему аже1 плакала? Кто ее единственный? — улучив момент, спросил Нартай шепотом.
— Это про тебя. Она радуется, что ты нашелся. Нартай не понял:
— Аже — кто? Наша родственница?
— Да, — сказал бородатый, — она твоя мама.
1 А ж е — бабушка.
— Моя мать умерла, — сказал Нартай.
— Нет, она живая, — возразил бородатый. — Кто умер, тот по земле не ходит. А она — ходит, она живая, ты ведь сам видишь. Она живая?
— Живая...
— Ну вот, это... это твоя мама.
— Она живая... Она не моя мать! Моя — умерла. Я видел, как ее зарыли, — сказал Нартай.
— Понимаешь, она, оказывается, тогда не умерла, — подумав, объяснил бородатый. — Я ее сам откопал. И с тех пор она живая. Погляди сам. Если бы она была мертвая, разве она бы ходила по земле?
Это правда. Неживой, то есть мертвый, лежит и не двигается. И мать его лежала и не двигалась. Он не забыл... Хотя две зимы прошло с той поры,
— Ты сам спроси, если хочешь, живая ли она, — сказал бородатый.
— Апа, ты живая? — спросил Нартай.
— Что он говорит?
— Спрашивает, живая ли ты.
— Живая, светик мой, живая. Здоровье у меня еще хорошее, благодарение богу. Ешь иримшик, айналайн. И сметанку, сметанку бери...
— Ты больше не умрешь?
— Не умру, жеребеночек мой, не умру. Ты теперь со мной, чего же мне умирать? Не умру.
Нартай задумался — верить или не верить?
— Пшенички у нас нет, айналайн. Ну, теперь-то уж твой отец ее найдет и домой принесет. Пускай только урожай уберут и зерно на хирман ссыплют. Все у нас будет... Ешь, айналайн, курт ешь.
Но Нартай не притронулся ни к иримшику, ни к курту. И окажись на столе хлеб, он бы и его не коснулся.
— Ты когда из Алма-Аты приехала? — спросил он здруг.
— Ойбай, светик мой, какая Алма-Ата?.. Я и Жана-калы, до которой рукой подать, еще не видела...
— Не говори чепухи, — оборвал жену Тлеубай.
— Ты не моя мать, — сказал Нартай. — Ты — живая. И старая. А моя мать была молодая. Она умерла. Она там, в Алма-Ате, на горе лежит. Ее туда отнесли и в могилу закопали.
Не дождавшись конца чаепития, бородатый встал и ушел. Нартай тоже поднялся со своего места. Аже попыталась обнять его, но мальчик рванулся из ее рук и вышел из юрты.
Было жарко, Нартай присел в тени, которую отбрасывало нехитрое степное жилище. Таких нет в городе, там, где жил он до сих пор... Он задумался, не обращая внимания на косматого пса, который растянулся рядом, лениво высунув из пасти влажный язык. Пес тоже не проявлял к нему любопытства. Он только приподнял голову, лежавшую между лап, и сонными глазами посмотрел Нартаю в спину, когда тот поднялся и зашагал к видневшейся неподалеку сопке. По ее склону пестрыми пятнышками рассыпалось стадо. Если хорошо приглядеться, каждое пятнышко — это корова. Вблизи, наверное, большая, а с такого расстояния — маленькая. Будь она и вблизи маленькая, ее бы и совсем не увидеть. Если бы там, на сопке, сейчас оказался Ертай, его бы тоже не было видно... И все равно Нартай его найдет, хотя пока не знает, где искать. Наверное, он в таком же ауле. В такой же юрте... А вдруг в той юрте рядом с Ертаем сидит их мать? Живая?.. Нет. Кто умер, того закопают, засыплют сверху — чтобы никогда не поднялся. Из могилы никто не выходит, никто... А Ертай, может быть, все еще плачет, дурачок. Хоть бы там, где он теперь, тоже были ягнята и козлята. Он бы играл с ними и не плакал...
Нартай и сам не прочь был поиграть. Осторожно подошел-подкрался он к бурому теленку, мирно щипавшему травку возле юрты, и сделал попытку вскарабкаться на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Нартай поверил, не смог не поверить таким убедительным доводам. И ему внезапно захотелось заплакать. Он потянулся, обхватил руками Тлеубая за шею... Но в ноздри Нартаю ударил острый и едкий запах пота. Он отстранился, только дал поцеловать себя в лоб. Но Нартай не улыбнулся даже. Вдруг ему вспомнился Ертай. И как он плакал. Как они вместе плакали. Как младший брат не хотел расставаться с ним и крепко обнял его, вцепился обеими ручонками... А потом — как он сам бежал за ним, за своим братом, которого уносил на плече незнакомый человек с закрученными кверху черными усами и деревянной ногой. И Ертай колотился у того в руках и все голоса заглушал неистовым ревом...
Потом кто-то схватил его самого и отдал этому бородатому...
— Ертай — мой братик, — сказал он.
— Правильно, айналайн, — ответил бородатый. По его лицу бежали слезы.
— Ертай маленький, без меня его другие мальчишки поймают и отлупят.
— Нет, — сказал бородатый, — никто его не станет бить...
— Почему ты Ертая тоже не взял?..
— У него нашелся свой отец... Снова Нартая охватили сомнения.
— Он мой родной братик, — сказал Нартай, — и у нас один отец. — Он уже не плакал.
— Что же теперь делать? — сказал бородатый. — Ты
1 К у к е ~ папа.
сам видел, я хотел его взять. А мне вот не дали. Еще хорошо, что тебя со мной отпустили. Могли не пустить... — Нартай промолчал. — И на этом спасибо, — сказал бородатый. — Что бы я делал, если бы тебя другому отдали, а?..
"И правда, — подумал Нартай. — Что, если бы кто-то другой меня унес. Хорошо, что куке.,. Что этот бородатый, чей-то куке... взял меня..."
— Ну, вот, мы к себе в аул пришли, домой, — сказал бородатый.
Оказалось, аул — это всего-навсего юрта на краю длинного оврага. Перед юртой пощипывает травку тонконогий жеребенок на привязи, неподалеку пасется бурый теленок и несколько белошерстных ягнят и козлят. В точности как в книжке на картинке. "Мо-о-о!.. Ме-е-е!.." Но ни теленок, ни ягнята с козлятами не захотели ответить Нартаю: "Мо-о-о!.. Ме-е-е!.." Даже головы не повернули ему навстречу. Зато из юрты вышла женщина. Тоже немолодая. Что-то белое покрывало сверху ее голову, захватывая плечи и спину. Как у той старухи, которую Нартай видел недавно. Тогда он спросил, что это за странный платок. "Кимешек-шаршы, — сказала та. — Кимешек-шаршы..." Женщина в кимешек-шаршы, заслонясь ладонью от солнца, постояла немного у входа, пригляделась и двинулась к ним. Не знает, не видел он раньше этой женщины... Да и она его — тоже. "Господи, да он мусульманин!" — сказала она. И потом: "Да еще и казах, светик мой!" Схватила Нартая в охапку, к груди прижала и — в слезы. Плачет и приговаривает, будто песню поет: "Единственный ты мой, единственный!.." "Это кто же ее единственный?" —подумал Нартай. Все лицо у него стало мокрым от ее слез. Даже подбородок, даже на шее стало мокро. И в рот слезы попали. Соленые, горькие... Нартай сплюнул.
Бородатый поднял Нартая на руки и прошел в юрту. Женщина принесла высокий кувшин с изогнутым носиком и полила бородатому. Все трое помылись. Потом посредине юрты поставили круглый приземистый стол, женщина, позвякивая посудой, принялась готовить чай.
— Почему аже1 плакала? Кто ее единственный? — улучив момент, спросил Нартай шепотом.
— Это про тебя. Она радуется, что ты нашелся. Нартай не понял:
— Аже — кто? Наша родственница?
— Да, — сказал бородатый, — она твоя мама.
1 А ж е — бабушка.
— Моя мать умерла, — сказал Нартай.
— Нет, она живая, — возразил бородатый. — Кто умер, тот по земле не ходит. А она — ходит, она живая, ты ведь сам видишь. Она живая?
— Живая...
— Ну вот, это... это твоя мама.
— Она живая... Она не моя мать! Моя — умерла. Я видел, как ее зарыли, — сказал Нартай.
— Понимаешь, она, оказывается, тогда не умерла, — подумав, объяснил бородатый. — Я ее сам откопал. И с тех пор она живая. Погляди сам. Если бы она была мертвая, разве она бы ходила по земле?
Это правда. Неживой, то есть мертвый, лежит и не двигается. И мать его лежала и не двигалась. Он не забыл... Хотя две зимы прошло с той поры,
— Ты сам спроси, если хочешь, живая ли она, — сказал бородатый.
— Апа, ты живая? — спросил Нартай.
— Что он говорит?
— Спрашивает, живая ли ты.
— Живая, светик мой, живая. Здоровье у меня еще хорошее, благодарение богу. Ешь иримшик, айналайн. И сметанку, сметанку бери...
— Ты больше не умрешь?
— Не умру, жеребеночек мой, не умру. Ты теперь со мной, чего же мне умирать? Не умру.
Нартай задумался — верить или не верить?
— Пшенички у нас нет, айналайн. Ну, теперь-то уж твой отец ее найдет и домой принесет. Пускай только урожай уберут и зерно на хирман ссыплют. Все у нас будет... Ешь, айналайн, курт ешь.
Но Нартай не притронулся ни к иримшику, ни к курту. И окажись на столе хлеб, он бы и его не коснулся.
— Ты когда из Алма-Аты приехала? — спросил он здруг.
— Ойбай, светик мой, какая Алма-Ата?.. Я и Жана-калы, до которой рукой подать, еще не видела...
— Не говори чепухи, — оборвал жену Тлеубай.
— Ты не моя мать, — сказал Нартай. — Ты — живая. И старая. А моя мать была молодая. Она умерла. Она там, в Алма-Ате, на горе лежит. Ее туда отнесли и в могилу закопали.
Не дождавшись конца чаепития, бородатый встал и ушел. Нартай тоже поднялся со своего места. Аже попыталась обнять его, но мальчик рванулся из ее рук и вышел из юрты.
Было жарко, Нартай присел в тени, которую отбрасывало нехитрое степное жилище. Таких нет в городе, там, где жил он до сих пор... Он задумался, не обращая внимания на косматого пса, который растянулся рядом, лениво высунув из пасти влажный язык. Пес тоже не проявлял к нему любопытства. Он только приподнял голову, лежавшую между лап, и сонными глазами посмотрел Нартаю в спину, когда тот поднялся и зашагал к видневшейся неподалеку сопке. По ее склону пестрыми пятнышками рассыпалось стадо. Если хорошо приглядеться, каждое пятнышко — это корова. Вблизи, наверное, большая, а с такого расстояния — маленькая. Будь она и вблизи маленькая, ее бы и совсем не увидеть. Если бы там, на сопке, сейчас оказался Ертай, его бы тоже не было видно... И все равно Нартай его найдет, хотя пока не знает, где искать. Наверное, он в таком же ауле. В такой же юрте... А вдруг в той юрте рядом с Ертаем сидит их мать? Живая?.. Нет. Кто умер, того закопают, засыплют сверху — чтобы никогда не поднялся. Из могилы никто не выходит, никто... А Ертай, может быть, все еще плачет, дурачок. Хоть бы там, где он теперь, тоже были ягнята и козлята. Он бы играл с ними и не плакал...
Нартай и сам не прочь был поиграть. Осторожно подошел-подкрался он к бурому теленку, мирно щипавшему травку возле юрты, и сделал попытку вскарабкаться на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117