— Пустые слова, светик мой, — сказал Ахмет. — Благословенный дед мой рассказывал, что дальний наш предок — сивый волк. Но в Коране об этом тоже ничего не написано и Кабыл...1. Там написано, что все люди на земле пошли от отца Адама и матери Хауы. Слышал я, даже самые ученые русские муллы с этим согласны.
1 X и р м а н — ток.
2 Нас ы бай — жевательный табак От отца Адама произошли Абиль
— Все это — религия и дурман, — резко оборвал Да-уренбек. — По науке, предки у нас — обезьяны. И не одна обезьяна, а много обезьян.
Знающие нрав Ахмета ожидали, что загорится ссора, вспыхнет скандал. Но ничего такого не случилось.
— Каждый о своем предке говорит, — добродушно рассмеялся Ахмет. Кончиком языка он собрал в комок насыбай, сбившийся под нижней губой, и, отвернувшись, сплюнул.
Все рассмеялись.
— Ничего не понимаете в науке, а спорите, — побледнел Дауренбек.
Строг он был, счетовод Дауренбек, и почти всегда сердит, чем-то недоволен... Люди затаили дыхание.
— Может быть, сынок, ты и прав, — сказал Ахмет, кивнув головой. — Мы люди неученые, темные... Может быть, как ты говоришь, мы и родились от обезьян, а может быть, как написано в Коране, все мы — потомки одного предка, отца Адама. Кто знает... Если верить моему деду, который дожил до девяноста семи лет, то предки у казахов — сивые волки, а у других народов — разные прочие звери. Сам никто ничего не видел, одни догадки... Только ведь и по твоей науке такого не получается, будто одни люди хуже других: казахи, скажем, хуже русских, или... — Ахмет не договорил, но выразительно, глаза в глаза, посмотрел на Даурен-бека. — Нет, и по науке такое не получается... Ведь обличье — это вроде бы занавеска, скрывающая нутро. Вот и надо про нутро говорить. Как сердце стучит, к чему душа лежит — на это, сынок, смотреть следует.
— У русского народа есть пословица, — сказал Дауренбек. — Сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит. — Он понял, на что намекал Ахмет.
— Умные слова, — отозвался старик, — только не к месту сказаны. —- Он спрятал за голенище сапога пустую шакшу, обошедшую всех любителей насыбая. — Все равно сидим, пока хирма подсохнет... Послушайте-ка, что я вам расскажу... Наверное, все вы слышали об Айбасе, предке моем в восьмом колене. Знаменитым он был батыром, не раз становился во главе войска, во многих походах участвовал. Однажды, воюя с белыми калмыками, понесли наши большие потери. В те времена для каждого мужчины завидной судьбой считалось погибнуть от руки врага, сражаясь лицом к
1 Абиль и Кабыл — Авель и Каин.
лицу; по тем, кто погибал, носили траур, но слез пустых не проливали. И все же, когда у одного человека... Не скажу — у кого, может быть, у родича батыра, может, у почитаемого народом аксакала... Короче, когда у одного уважаемого человека все пятеро сыновей разом от вражеских стрел погибают, такое вынести нелегко. И отцу особенно. Пришел батыр Айбас посочувствовать отцовскому горю, а тот человек и говорит: "Пятеро сыновей моих погибли в бою, пятеро шахидов...1 Духи предков гордятся ими, я не плачу, не проклинаю свою участь. Но все они молоды были, мои шахиды, никто не успел из них оставить после себя наследника семейной чести продолжателя рода. Когда я умру, погаснет дым моей юрты, упадет мой шанырак... Вот над чем я плачу, подумал ли ты об этом?" — "Подумал", — ответил батыр Айбас. — "А если так, садись на коня, по обычаю предков: тебе погибель не страшна, у тебя за спиной — сын..."
И снова собрал батыр свое поредевшее войско и после нескольких дней похода снова напал на врага, упоенного недавней победой. И кололи его, и рубили, и преследовали воины Айбаса, пока не прогнали за Алтай. На добро, на скотину Айбас и не смотрел — добычей для него стали только дети, ростом не достигшие ступицы колеса. Как их роздали, кому они достались, когда вернулся батыр из похода, не знаю. Зато известно, что потомки пяти мальчиков, приведенных вместо пяти сынов ей-шахидов, пустили корни, каждый зажил своим аулом, и долго жили они в богатстве и благоденствии... А их потомки, подошло время, вступили в колхоз.
Опираясь на рукоять камчи, Ахмет поднялся с места.
— Где же они? В каком колхозе, Ахмет-ага?.. — с любопытством заговорили вокруг.
— Да у нас же, в нашем колхозе, — усмехнулся Ахмет.
— Аксакал шутит...
— Что мне шутить?.. Потомки тех пятерых, занявших место погибших, сидят и сейчас между нами. — Ахмет направился к своему коню, взобраЭтся в седло. — Не дай бог, скотина забрела на посевы... Мне бригадир голову снимет. Поеду посмотрю... — Перед тем как пришпорить лошадь, он обернулся: — А вы приглядитесь хорошенько друг к другу. Может, что и заметите. — Ахмет стащил с головы тымак, тряхнул его, сметая осевшую на току пыль, надел снова и, смеясь от души, поскакал галопом в сторону поля.
1 Ш а х и д — павший за правую веру, за родину.
Были мужчины на току, были женщины; были молодые, были старые; кто сидел, поджав ноги, на подстилке из соломы, кто полулежал, выдавив боком ямку в сыпучем валу пшеницы, кто попросту опустился на корточки, но в тот миг каждый замер в той позе, в какой застали его последние слова Ахмета, и только глаза с торопливой подозрительностью скользили по лицам оказавшихся рядом или напротив. А вдруг и в самом деле обнаружится непривычная, чужая линия, складочка, черточка?.. Но спустя минуту или две ни у кого не осталось и малого сомнения в том, что все работавшие на току — чистокровные казахи.
— Аксакал Ахмет разыграл нас, — догадался кто-то.
И тут началось... Один захлебывался от смеха, другой стонал, вытирая слезы, третий уже хрипел, не в силах удержать хохот. Все смеялись, пока не раздался сердитый окрик Дауренбека:
— Довольно сидеть, пора за работу браться.
И в чем-чем, в этом счетовод Дауренбек был прав. Пора... Кто с метлой, кто с лопатой — все разошлись по своим места. Впрочем, смех долго еще слышался кругом.
И только постепенно, не вдруг, стало для каждого проясняться сказанное Ахметом...
"А все-таки, Ахмет, по какой причине выбрал ты этого мальчика?" — могли бы спросить у Ахмета его сверстники-аксакалы.
И что бы он им ответил?
"Сам не знаю, — ответил бы Ахмет. — Правду говоря, думал я поначалу о братьях казашатах. Но жалко стало мне их разлучать. К тому же старший показался мне слишком большим. Трудно такому забыть свою семью, привыкнуть к новой..."
"Так ведь были там и другие?"
"Были, это верно... Только приглянулся мне этот Зекен".
"И все-таки..."
"Все они были для меня одинаковы, — сказал бы Ахмет. — Но среди других сирот он... как бы сказать... был самым большим сиротой. Вот и взяла меня жалость..."
Вскоре он- только и говорил, что о своем новом сыне.
—-До чего понятливый постреленок! — хвастался он. — До чего сообразительный!.. Но в школу пока ему рано. Прежде пускай по-нашему разговаривать научится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117