Две недели уже, как ветер с севера дует. А ночью буран был, снег валил. Может, и холод пригнал его сюда... А может быть, от волков здесь укрылся. Кто знает. Как бы там ни было, он привык к нашему двору.
— Был бы Мурат, он бы пристрелил его в первый же день, — сказала мама.
— Нет, Анар-жан, убивать попросившего у тебя приют, даже если это животное, не говоря уже о человеке, недостойно. Мурат не был таким бессердечным не жалел, — дед чуть приостановился и
1 Коныран — собирательное имя архаров, сайгаков, оленей, маралов, куланов; по народному поверью» не следует убивать их слишком много.
вздохнул тяжело, — ужас как много убивал их, не дай бог, чтобы это обернулось против него бедой...
— Не надо, Маке... — прервала его бабушка. — Не надо, дед Едиге, не говори плохих слов. И без того вон сноха печальна. "Кому смерть не уготована, хоть сорок лет резня — останется в живых", так говорится. Плохая весть давно докатилась бы. Сейчас мне хорошие сны снятся, не то что в прошлом году. Жив мой Мурат. "Только мертвые не возвращаются, а настоящий джигит, если жив, какая б дорога ни выпала, в какие б кандалы ни заковали, всегда найдет тропку к дому",— так еще в старину говорили. Скоро вернется. Войне закончиться время. Говорят же, наши вошли уже в земли Кермании.
— Э, кто знает. И немцы вошли в советские земли. До Москвы дошли. Но война на этом не закончилась, наоборот, только разгорелась. Однако, когда двое борцов борются слишком долго и никто никого не пересиливает, а один вдруг найдет в себе скрытые силы, то борьба заканчивается. На это я и надеюсь. О аллах, один ты в силах положить конец этой войне... Ну да что мы тут... солнце встало, пора выгонять овец. — Старый Мамай быстро доел те несколько горсток мяса, что остались от ужина, выпил залпом полную чашку жирного бульона с раствором курта1 и стал подниматься. После двух-трех неудачных попыток ему наконец это удалось. — Елик-тай, день морозный, долго не гуляй, не то обморозишь лицо, как в прошлый раз.
— Милая, ты же знаешь деда, он не хотел сказать ничего плохого. Просто у него такая манера говорить, не принимай близко к сердцу, — сказала старая Орын-кул Анар после того, как дед Мамай, надев поверх шубы армяк из верблюжьей шерсти и подпоясавшись обшарпанным широким ремнем, тяжело волоча ноги, вышел из дома. — И ему, бедному, несладко. Сам даже на коня сесть не может, обязательно на камень встать надо. Боюсь, как бы однажды не остаться ему в степи... Молодым в любой компании заводилой был, охоту любил, сокола и гончих держал. Теперь состарился, почтенным аксакалом стал... В старину говорили: "Если коню худо — у него кости торчат, если мужчине худо — у него высыхает тело". И вот какие ужасные времена настали: ссохшимся стариком он с утра до вечера пасет овец... Лишь бы вернулся Мурат-жан. Все
1 К у р т — кислый твердый сыр в маленьких кусочках из овечьего молока.
позабудется, как сон. Еликтай, почему не ешь? Ешь пшеницу, подбавляй масла побольше.
Едиге посмотрел в свою маленькую деревянную чашку с отбитым краем и поблекшей краской. Чашка полная. Красная пшеница со вздувшимися боками. Сначала мама как следует очистила ее от шелухи. Затем бабушка хорошо зажарила в казане. Самая почетная еда в этом доме. Положена только Едиге.
Шалун Едиге не знает, чего она стоит, эта редкая еда. В чулане есть полосатая длинная сума, сшитая из алаши1 . Она висит у самого края одного из шестов, обоими своими концами прикрепленных рогожей к потолку. Сума наполнена пшеницей. Ежедневно, взяв две-три горстки, бабушка зажаривает ему этой пшеницы. Бывает, что сума пустеет до середины, а той ниже. Однако как только * издалека, с центральной усадьбы колхоза, что расположена в долине на расстоянии трех-четырех кочевий, кто-нибудь приедет, сума уже на следующий день вновь полная. Но Едиге не известно, что один из шестов, на который подвешивают мясо, почти совсем уже не прогибается под тяжестью своего груза. А полосатая сума кажется ему волшебной скатертью-самобранкой, про которую бабушка рассказывает в своих сказках.
...Едиге почувствовал, как кто-то тихонько подтолкнул его в плечи. Кок-Даул, борзой пес. Это он просит есть. Скулит с мольбой, будто говорит: "Ну дай же!" Когда он открывает пасть, то видны желтые корни обломанных старых клыков. Главного оружия охотничьей собаки — длинных, острых передних клыков — нет у него вообще. Шерсть у пасти бурая и вытерлась, как остатки коротко остриженных усов старца. На кончике хвоста и холке полным-полно седых волосков. Совсем постарел пес. А говорят, когда-то волка брал без труда, как зайца. Лису замечал издалека и гнал ее, оказывается, совсем недолго, ловил. Снизу под пастью у него — одинокий волосок, тоже седой. Это знак величия. Дедушка говорит, борзые с такой меткой даже в старые времена встречались редко, а теперь их нет вообще. Но теперь от пса, который в свое время ничего не боялся, не уставал ни от какого гона, выиграл сотни схваток, остались только одни кости да непомерно большая голова. Наполовину оторванное, болтающееся правое ухо, все ец|е не зажившее,— память о последней схватке, схватке, закончившейся для него позорным поражением.
1 А л а ш а — шерстяная материя, сотканная ручным способом.
Молодой сторожевой пес Алыпсок, у которого клыки были как ножи, а сила так и била через край, не знающий о славных победах Кок-Даула, не захотел признать авторитет, каким почему-то пользовалась эта старая развалина, и однажды, когда ему налили бульону меньше, чем Кок-Даулу, не удержал в себе давно клокотавшей яростной злобы, набросился на старика. Беззубая пасть и былая слава не могли противостоять молодой силе. Алыпсок загрыз бы Кок-Даула до смерти, но старого пса спасла бабушка, выбежав на шум борьбы, хрипы и визги. Бедному Алыпсоку досталось по первое число. Всем в доме он был ненавистен, все ополчились против него. Но в ту же ночь кружившиеся возле дома волки утащили Алыпсока, и бабушка с дедушкой очень переживали, что потеряли единственного сторожевого пса. А Едиге тогда вспомнил сказанные как-то бабушкой слова, что не след таить злобу на другого, ибо поплатишься за нее сам, и подумал, что с Алыпсоком так и вышло.
Дней шесть пролежал Кок-Даул под кроватью дедушки в передней комнате. Во двор теперь почти не выходит, только по нужде. Не ест. Иногда вдруг заскулит от боли, причиняемой тяжелыми ранами, и снова лежит молча, жалко глядя налитыми кровью, полуослепшими старческими глазами. Кажется, страдает, что ему пришлось пережить такое позорное поражение от какого-то сторожевого пса, которого в былое время он бы одним ударом уложил насмерть. Так, в общем, объяснила бабушка. Совсем изменился Кок-Даул с тех пор. Свернувшись, выставив свои торчащие кости, лежит и лежит у печки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
— Был бы Мурат, он бы пристрелил его в первый же день, — сказала мама.
— Нет, Анар-жан, убивать попросившего у тебя приют, даже если это животное, не говоря уже о человеке, недостойно. Мурат не был таким бессердечным не жалел, — дед чуть приостановился и
1 Коныран — собирательное имя архаров, сайгаков, оленей, маралов, куланов; по народному поверью» не следует убивать их слишком много.
вздохнул тяжело, — ужас как много убивал их, не дай бог, чтобы это обернулось против него бедой...
— Не надо, Маке... — прервала его бабушка. — Не надо, дед Едиге, не говори плохих слов. И без того вон сноха печальна. "Кому смерть не уготована, хоть сорок лет резня — останется в живых", так говорится. Плохая весть давно докатилась бы. Сейчас мне хорошие сны снятся, не то что в прошлом году. Жив мой Мурат. "Только мертвые не возвращаются, а настоящий джигит, если жив, какая б дорога ни выпала, в какие б кандалы ни заковали, всегда найдет тропку к дому",— так еще в старину говорили. Скоро вернется. Войне закончиться время. Говорят же, наши вошли уже в земли Кермании.
— Э, кто знает. И немцы вошли в советские земли. До Москвы дошли. Но война на этом не закончилась, наоборот, только разгорелась. Однако, когда двое борцов борются слишком долго и никто никого не пересиливает, а один вдруг найдет в себе скрытые силы, то борьба заканчивается. На это я и надеюсь. О аллах, один ты в силах положить конец этой войне... Ну да что мы тут... солнце встало, пора выгонять овец. — Старый Мамай быстро доел те несколько горсток мяса, что остались от ужина, выпил залпом полную чашку жирного бульона с раствором курта1 и стал подниматься. После двух-трех неудачных попыток ему наконец это удалось. — Елик-тай, день морозный, долго не гуляй, не то обморозишь лицо, как в прошлый раз.
— Милая, ты же знаешь деда, он не хотел сказать ничего плохого. Просто у него такая манера говорить, не принимай близко к сердцу, — сказала старая Орын-кул Анар после того, как дед Мамай, надев поверх шубы армяк из верблюжьей шерсти и подпоясавшись обшарпанным широким ремнем, тяжело волоча ноги, вышел из дома. — И ему, бедному, несладко. Сам даже на коня сесть не может, обязательно на камень встать надо. Боюсь, как бы однажды не остаться ему в степи... Молодым в любой компании заводилой был, охоту любил, сокола и гончих держал. Теперь состарился, почтенным аксакалом стал... В старину говорили: "Если коню худо — у него кости торчат, если мужчине худо — у него высыхает тело". И вот какие ужасные времена настали: ссохшимся стариком он с утра до вечера пасет овец... Лишь бы вернулся Мурат-жан. Все
1 К у р т — кислый твердый сыр в маленьких кусочках из овечьего молока.
позабудется, как сон. Еликтай, почему не ешь? Ешь пшеницу, подбавляй масла побольше.
Едиге посмотрел в свою маленькую деревянную чашку с отбитым краем и поблекшей краской. Чашка полная. Красная пшеница со вздувшимися боками. Сначала мама как следует очистила ее от шелухи. Затем бабушка хорошо зажарила в казане. Самая почетная еда в этом доме. Положена только Едиге.
Шалун Едиге не знает, чего она стоит, эта редкая еда. В чулане есть полосатая длинная сума, сшитая из алаши1 . Она висит у самого края одного из шестов, обоими своими концами прикрепленных рогожей к потолку. Сума наполнена пшеницей. Ежедневно, взяв две-три горстки, бабушка зажаривает ему этой пшеницы. Бывает, что сума пустеет до середины, а той ниже. Однако как только * издалека, с центральной усадьбы колхоза, что расположена в долине на расстоянии трех-четырех кочевий, кто-нибудь приедет, сума уже на следующий день вновь полная. Но Едиге не известно, что один из шестов, на который подвешивают мясо, почти совсем уже не прогибается под тяжестью своего груза. А полосатая сума кажется ему волшебной скатертью-самобранкой, про которую бабушка рассказывает в своих сказках.
...Едиге почувствовал, как кто-то тихонько подтолкнул его в плечи. Кок-Даул, борзой пес. Это он просит есть. Скулит с мольбой, будто говорит: "Ну дай же!" Когда он открывает пасть, то видны желтые корни обломанных старых клыков. Главного оружия охотничьей собаки — длинных, острых передних клыков — нет у него вообще. Шерсть у пасти бурая и вытерлась, как остатки коротко остриженных усов старца. На кончике хвоста и холке полным-полно седых волосков. Совсем постарел пес. А говорят, когда-то волка брал без труда, как зайца. Лису замечал издалека и гнал ее, оказывается, совсем недолго, ловил. Снизу под пастью у него — одинокий волосок, тоже седой. Это знак величия. Дедушка говорит, борзые с такой меткой даже в старые времена встречались редко, а теперь их нет вообще. Но теперь от пса, который в свое время ничего не боялся, не уставал ни от какого гона, выиграл сотни схваток, остались только одни кости да непомерно большая голова. Наполовину оторванное, болтающееся правое ухо, все ец|е не зажившее,— память о последней схватке, схватке, закончившейся для него позорным поражением.
1 А л а ш а — шерстяная материя, сотканная ручным способом.
Молодой сторожевой пес Алыпсок, у которого клыки были как ножи, а сила так и била через край, не знающий о славных победах Кок-Даула, не захотел признать авторитет, каким почему-то пользовалась эта старая развалина, и однажды, когда ему налили бульону меньше, чем Кок-Даулу, не удержал в себе давно клокотавшей яростной злобы, набросился на старика. Беззубая пасть и былая слава не могли противостоять молодой силе. Алыпсок загрыз бы Кок-Даула до смерти, но старого пса спасла бабушка, выбежав на шум борьбы, хрипы и визги. Бедному Алыпсоку досталось по первое число. Всем в доме он был ненавистен, все ополчились против него. Но в ту же ночь кружившиеся возле дома волки утащили Алыпсока, и бабушка с дедушкой очень переживали, что потеряли единственного сторожевого пса. А Едиге тогда вспомнил сказанные как-то бабушкой слова, что не след таить злобу на другого, ибо поплатишься за нее сам, и подумал, что с Алыпсоком так и вышло.
Дней шесть пролежал Кок-Даул под кроватью дедушки в передней комнате. Во двор теперь почти не выходит, только по нужде. Не ест. Иногда вдруг заскулит от боли, причиняемой тяжелыми ранами, и снова лежит молча, жалко глядя налитыми кровью, полуослепшими старческими глазами. Кажется, страдает, что ему пришлось пережить такое позорное поражение от какого-то сторожевого пса, которого в былое время он бы одним ударом уложил насмерть. Так, в общем, объяснила бабушка. Совсем изменился Кок-Даул с тех пор. Свернувшись, выставив свои торчащие кости, лежит и лежит у печки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117