— Вы человек ученый, а наши слюнки... и-и... Наши остатки вам не след пить, — поцокал он языком, как недавно в трамвае, и покачал головой.
— Что за разговор?! — сказал я, по-прежнему протягивая ему бутылку. — Я кончил.
— О-ой, да что же вы... — Мой спутник совершенно искренне заволновался. — Вот что значит толк в слове не знать, не так скажешь... Мне и того хватит, что останется, вы хоть глоток еще сделайте!
— Холодное,— сказал я.
— А чего спешить? Давайте вот на батарею поставим, пусть отойдет немного.
То ли вино, принятое на голодный желудок, хоть и выпил-то я каплю, так подействовало на меня, то ли бесконечное добродушие этого парня, но я вдруг весь так и переполнился непонятным благодушием. В таких случаях даже люди, считающиеся серьезными и рассудительными, становятся легкомысленными, и самые большие умницы, что не скажут впустую ни слова, несут пустопорожнюю чепуху. В подобные минуты человек сочувствует всем и всякому, готов всех назвать другом и братом, всех, кто только подвернется под руку, обнимать и целовать. Поначалу я смутился, увидев, что парень превратно истолковал мое нежелание пить, но на лице его не было никакой обиды, и я успокоился. И теперь уже счел неловким стоять чем-то вроде этакого начальника-истукана, решил занять своего собутыльника разговором. Но человеку, который с самого начала ступил неправильно, трудно выправиться, и я лишь увяз еще больше.
— На какой войне вы сумели отдать эту ногу? — Более дурацкой шутки невозможно было и придумать, я понял это в то же мгновение, как сказал, но что же делать — слово вылетело.
— Э-э, последствия опьянения, — ответил мой спутник, и улыбка с его губ исчезла. — Только не от водки и не от вина опьянение... — Он, видимо, и сам не думал, что так быстро ответит на больной вопрос, и ему стало стыдно перед самим собой. Скулы его заострились еще больше, углы губ опустились, и без того сморщенный, в два пальца лоб его весь собрался мученическими складками — он за секунду как-то весь постарел. Только глубоко посаженные серые глаза почему-то по-прежнему смеялись, совершенно не соответствуя этому общему выражению лица.
Неожиданно, точно в моем мозгу распахнулась заржавленная дверца некоего архива, все мне вспомнилось в одно мгновение.
— Скажите, а как вас зовут? — Это была вторая ошибка, допущенная мною за последнюю минуту.
— Кошим, сказал мой спутник. Он!
2
Тогда я учился в университете на третьем курсе исторического факультета. Безгорестное, беззаботное время. Учеба шла своим установившимся ходом, чуть-чуть, то есть выше среднего,, — лишь бы вытянуть на стипендию. Большего-то ведь и не надо — все один диплом получают. "Двадцать пять не вернутся к тебе опять", — поется в одной старой песенке. Об этом мне было трудно судить, мне тогда исполнилось только двадцать, а я уяснил одно: не возвратится вновь студенческая жизнь, это уж точно, и не следует тратить время впустую. Библиотека, читальные залы... Ну разумеется, раз уж ты студент, то конечно... Во время экзаменов, зачетов. А основное занятие — совсем иного рода. Говоря конкретно — знакомиться с девушками. Себя я считал превосходным знатоком женского сердца. Натянув "стильные", с подошвой в два пальца толщиной туфли и не широкие, но и не узкие, а точно четырнадцать сантиметров внизу, из тонкого сукна брючки (это было время, когда спор между широкими и узкими брюками достиг кульминационной точки, — по моему тогдашнему мнению, это было борьбой между старым, тянущим за подол назад, и смотрящим вперед новым), я, как наступал вечер, обхаживал женский аул — ЖенПИ. Порою сам пренебрегаю девушкой, порой, как говорится, девушка мной пренебрегает — разумеется, об этом мои товарищи не узнавали, для них "покидающим" всегда бывал я; и вот, так или иначе, я понял жизнь, и до меня дошло, что надо бы подумать уже о том, чтобы заиметь кого-то постоянного, с кем впоследствии можно будет соединиться навеки.
Бог не заставил долго ждать, скоро исполнил и это мое желание. Разочаровавшись в ЖенПИ, попытав счастья с представительницами гуманитарных, технических и множества других специальностей, я наконец нашел в медицинском институте. Волосы коротко острижены, телосложением превосходна — как вылепленная рукою мастера скульптура, икры упруго-округлые, точно брюшко белой сельди. В левом углу губ — родинка с просяное зернышко; иногда, начертив карандашом, она ее увеличивала; небольшой прямой нос, острые, как у рыси, глаза и по-калмыцки «кошенные брови, — ее светлое личико было очаровательным и самобытным. В общем, внешностью она походила на японку, хотя и была чистой казашкой. Разве что вот говорила она несколько путано. Звали ее Кульмира.
Когда я познакомился с этой имеющей привычку смотреть тебе прямо в глаза, игривой, увертливой, точно дикая коза, красивой девушкой, я решил, что именно она должна быть тем человеком, кто разожжет очаг в моем доме. Я ей, кажется, тоже понравился — она согласилась тут же вечером пойти со мной в кино. Однако я слишком рано возмечтал о столь далеко идущем продолжении нашего знакомства. После кино она не выразила особого желания прогуляться со мной наедине по свежему воздуху — завтра у нее должен быть семинар. Завтра у меня тоже был семинар, но я даже забыл о нем, и подумаешь — кто же каким-то одним семинаром достигал дна знаний? Однако доказать девушке свою правоту я не смог. И как будто мало мне было этого огорчения; когда мы подошли к общежитию, девушка "моя" сказала: "Не беспокойте себя зря, больше ко мне не приходите". И, оставив меня в дураках, даже не обернувшись ни разу, крепко стуча каблучками, словно очень сожалела о потерянном времени, пошла прочь.
"Не приходите" — всего два слова, но не приходить на самом деле ох каких стоит сил. Говорят же: мужчину убивает честь. Разве это не бесчестие для уважающего себя джигита, когда он, даже не начав еще толком ухаживать, уже оказывается брошенным? Да если к тому же девушка очень понравилась... Через три дня я пришел снова. Вышла. Рассказывая ей о том о сем, о всяких историях, случавшихся бог весть с кем, сделав по пути две-три остановки, чтобы попытаться обнять ее, пройдя в общей сложности что-то километров пять, за двенадцать минут до двенадцати часов я вполне благополучно расстался с нею у дверей общежития — ровно в двенадцать ноль-ноль двери закрывались. Хотя мне и не удалось ничего особенного, но вроде бы дело у нас наладилось. И опять я ошибся — история первого дня повторилась через неделю. На сей раз я уж подумал было, что действительно получил отказ. Но есть ли предел могуществу бога? Не прошло и недели, как мы снова прогуливались с нею по улицам, любуясь луной и звездами. Однако и на этом дело не кончилось, еще через некоторое время мне снова пришлось встретить рассвет без сна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
— Что за разговор?! — сказал я, по-прежнему протягивая ему бутылку. — Я кончил.
— О-ой, да что же вы... — Мой спутник совершенно искренне заволновался. — Вот что значит толк в слове не знать, не так скажешь... Мне и того хватит, что останется, вы хоть глоток еще сделайте!
— Холодное,— сказал я.
— А чего спешить? Давайте вот на батарею поставим, пусть отойдет немного.
То ли вино, принятое на голодный желудок, хоть и выпил-то я каплю, так подействовало на меня, то ли бесконечное добродушие этого парня, но я вдруг весь так и переполнился непонятным благодушием. В таких случаях даже люди, считающиеся серьезными и рассудительными, становятся легкомысленными, и самые большие умницы, что не скажут впустую ни слова, несут пустопорожнюю чепуху. В подобные минуты человек сочувствует всем и всякому, готов всех назвать другом и братом, всех, кто только подвернется под руку, обнимать и целовать. Поначалу я смутился, увидев, что парень превратно истолковал мое нежелание пить, но на лице его не было никакой обиды, и я успокоился. И теперь уже счел неловким стоять чем-то вроде этакого начальника-истукана, решил занять своего собутыльника разговором. Но человеку, который с самого начала ступил неправильно, трудно выправиться, и я лишь увяз еще больше.
— На какой войне вы сумели отдать эту ногу? — Более дурацкой шутки невозможно было и придумать, я понял это в то же мгновение, как сказал, но что же делать — слово вылетело.
— Э-э, последствия опьянения, — ответил мой спутник, и улыбка с его губ исчезла. — Только не от водки и не от вина опьянение... — Он, видимо, и сам не думал, что так быстро ответит на больной вопрос, и ему стало стыдно перед самим собой. Скулы его заострились еще больше, углы губ опустились, и без того сморщенный, в два пальца лоб его весь собрался мученическими складками — он за секунду как-то весь постарел. Только глубоко посаженные серые глаза почему-то по-прежнему смеялись, совершенно не соответствуя этому общему выражению лица.
Неожиданно, точно в моем мозгу распахнулась заржавленная дверца некоего архива, все мне вспомнилось в одно мгновение.
— Скажите, а как вас зовут? — Это была вторая ошибка, допущенная мною за последнюю минуту.
— Кошим, сказал мой спутник. Он!
2
Тогда я учился в университете на третьем курсе исторического факультета. Безгорестное, беззаботное время. Учеба шла своим установившимся ходом, чуть-чуть, то есть выше среднего,, — лишь бы вытянуть на стипендию. Большего-то ведь и не надо — все один диплом получают. "Двадцать пять не вернутся к тебе опять", — поется в одной старой песенке. Об этом мне было трудно судить, мне тогда исполнилось только двадцать, а я уяснил одно: не возвратится вновь студенческая жизнь, это уж точно, и не следует тратить время впустую. Библиотека, читальные залы... Ну разумеется, раз уж ты студент, то конечно... Во время экзаменов, зачетов. А основное занятие — совсем иного рода. Говоря конкретно — знакомиться с девушками. Себя я считал превосходным знатоком женского сердца. Натянув "стильные", с подошвой в два пальца толщиной туфли и не широкие, но и не узкие, а точно четырнадцать сантиметров внизу, из тонкого сукна брючки (это было время, когда спор между широкими и узкими брюками достиг кульминационной точки, — по моему тогдашнему мнению, это было борьбой между старым, тянущим за подол назад, и смотрящим вперед новым), я, как наступал вечер, обхаживал женский аул — ЖенПИ. Порою сам пренебрегаю девушкой, порой, как говорится, девушка мной пренебрегает — разумеется, об этом мои товарищи не узнавали, для них "покидающим" всегда бывал я; и вот, так или иначе, я понял жизнь, и до меня дошло, что надо бы подумать уже о том, чтобы заиметь кого-то постоянного, с кем впоследствии можно будет соединиться навеки.
Бог не заставил долго ждать, скоро исполнил и это мое желание. Разочаровавшись в ЖенПИ, попытав счастья с представительницами гуманитарных, технических и множества других специальностей, я наконец нашел в медицинском институте. Волосы коротко острижены, телосложением превосходна — как вылепленная рукою мастера скульптура, икры упруго-округлые, точно брюшко белой сельди. В левом углу губ — родинка с просяное зернышко; иногда, начертив карандашом, она ее увеличивала; небольшой прямой нос, острые, как у рыси, глаза и по-калмыцки «кошенные брови, — ее светлое личико было очаровательным и самобытным. В общем, внешностью она походила на японку, хотя и была чистой казашкой. Разве что вот говорила она несколько путано. Звали ее Кульмира.
Когда я познакомился с этой имеющей привычку смотреть тебе прямо в глаза, игривой, увертливой, точно дикая коза, красивой девушкой, я решил, что именно она должна быть тем человеком, кто разожжет очаг в моем доме. Я ей, кажется, тоже понравился — она согласилась тут же вечером пойти со мной в кино. Однако я слишком рано возмечтал о столь далеко идущем продолжении нашего знакомства. После кино она не выразила особого желания прогуляться со мной наедине по свежему воздуху — завтра у нее должен быть семинар. Завтра у меня тоже был семинар, но я даже забыл о нем, и подумаешь — кто же каким-то одним семинаром достигал дна знаний? Однако доказать девушке свою правоту я не смог. И как будто мало мне было этого огорчения; когда мы подошли к общежитию, девушка "моя" сказала: "Не беспокойте себя зря, больше ко мне не приходите". И, оставив меня в дураках, даже не обернувшись ни разу, крепко стуча каблучками, словно очень сожалела о потерянном времени, пошла прочь.
"Не приходите" — всего два слова, но не приходить на самом деле ох каких стоит сил. Говорят же: мужчину убивает честь. Разве это не бесчестие для уважающего себя джигита, когда он, даже не начав еще толком ухаживать, уже оказывается брошенным? Да если к тому же девушка очень понравилась... Через три дня я пришел снова. Вышла. Рассказывая ей о том о сем, о всяких историях, случавшихся бог весть с кем, сделав по пути две-три остановки, чтобы попытаться обнять ее, пройдя в общей сложности что-то километров пять, за двенадцать минут до двенадцати часов я вполне благополучно расстался с нею у дверей общежития — ровно в двенадцать ноль-ноль двери закрывались. Хотя мне и не удалось ничего особенного, но вроде бы дело у нас наладилось. И опять я ошибся — история первого дня повторилась через неделю. На сей раз я уж подумал было, что действительно получил отказ. Но есть ли предел могуществу бога? Не прошло и недели, как мы снова прогуливались с нею по улицам, любуясь луной и звездами. Однако и на этом дело не кончилось, еще через некоторое время мне снова пришлось встретить рассвет без сна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117