Милиционера, как видно, подняли с парикмахерского кресла, одна щека у него была не добрита, и на ней белели высохшие остатки мыла. Свои белые пухлые руки милиционер засунул под ремень, плотно охватывающий его шинель, и значительно поигрывал большими пальцами. Если глядеть издали, это ему придавало весьма миролюбивый вид. Вообще никак нельзя было предположить, что у этого человека окажется такой мощный голос.
Адам понимал, почему он так кричал: ведь похищение ребенка дело нешуточное! Ему так сказали, и он примчался сюда. Конечно, он будет кричать, а что же ему еще делать!
Адам хотел объяснить милиционеру, что мальчика он не похищал и лучше бы ему выяснить, почему мальчик сбежал из дому, но вместо этого он продолжал улыбаться. В это время на лестнице появился Гага.
— Гага, иди ко мне, иди! — позвала его Тина.
Гага на секунду заколебался, потом сбежал по лестнице и бросился к Тине.
Адам обернулся к мальчику:
— Гага,— сказал он дрогнувшим голосом, кладя руку ему на плечо.
— Что ты хочешь, что? — подняла на него глаза Тина. Она крепко обнимала мальчика.— Почему ты не оставишь меня в покое, скажи, чего тебе от меня надо!
Она громко заплакала и, неожиданно наступая на Адама, закричала сквозь слезы:
— Откуда ты взялся такой, почему не даешь мне покоя. Оставь меня, разбойник, оставь!
Адам попятился назад. Слезы Тины словно громом его поразили. И тут он ^почувствовал прикосновение чьей-то руки, слава богу, иначе он готов был и сам расплакаться. Это были рабочие, которые играли в домино. Они вышли на шум и стали рядом с Адамом.
— Что случилось, что вы хотите от этого человека? — набросились они на милиционера.
— Не ваше дело! — кричал вконец взбешенный лейтенант.
— Что значит — не наше дело? Ты знаешь, на кого ты кричишь? Это наш инженер! Ты что, не знаешь его?!
— Прошу вас, пройдемте,— сказал милиционер Адаму,— пройдемте с нами.
— Что? — Адам протер глаза.— Что вы сказали?
— Я вас прошу пройти со мной.
Милиционер больше не кричал и был заметно расстроен: Адам и в самом деле не походил на похитителя детей.
— Я вас знаю,— только теперь милиционер узнал Адама, он вспомнил, что несколько раз видел его на строительстве моста,— давайте пройдем и спокойно во всем разберемся.
— Если можно, оставьте меня в покое,— очень мирно попросил Адам и присел на ступеньку. Он весь как-то обмяк и ослаб. Будто ему сразу заложило уши — все доходило до него смутно и неразборчиво. Только одно он услышал ясно и отчетливо:
— Я думал, что кто-то чужой увел ребенка. Если бы знал, не стал беспокоиться...— Это был голос Андро, мужа Тины.
Адам медленно поднял голову и встретился со взглядом Андро, с его холодными, окаменевшими глазами. Они долго смотрели друг на друга. Потом Андро повернулся и пошел догонять Тину и Гагу. Адам понял, что он знает все... все...
Он не заметил, как все разошлись и как опять пошел дождь. В сердце он чувствовал тяжесть, глухую боль. Он был уничтожен и посрамлен. «Разбойник! Разбойник! Оставь меня в покое! Что тебе от меня надо, разбойник...»
Постепенно он пришел в себя, и ему показалось, что он очнулся после долгого сна. Перед ним, прямо в грязной дождевой луже, кто-то стоял. Вначале он увидел рваные ботинки и мокрые заляпанные грязью брюки, затем поднял глаза и узнал Вахо. Подняв воротник пальто и скрестив на груди руки, он что-то бормотал. Адаму показалось, что он видит его впервые — небритый, красные воспаленные веки без ресниц, с печально обвисших усов стекают капли дождя, поверх рубахи в красную полоску — запятнанный, засаленный галстук.
— Не обижайся, братец,— шамкал он,— что мне было делать? Я ведь бродяга. Птичка! Я всего боюсь.
— Чего? — спросил его Адам. Он совершенно не сердился на этого человека.
— Да всего, не знаю...
Вдруг глаза его заблестели:
— Хочешь, сыграем в бильярд, на пари. Дам тебе фору, повеселишься!
— Уходи,— сказал ему Адам,— убирайся отсюда.
— Куда мне идти, куда? — заныл опять Вахо.— Собака я, что ли? А хочешь, залаю? — И он в самом деле залаял: гав-гав-гав!
КАФЕ, СНЕЖНАЯ БАБА. АККОРДЕОНИСТ,
ЗАИРА.
ПАПУНА. ХУЛИГАНЫ.
ЗАЗА РЕШАЕТ ЕХАТЬ В МОСКВУ
Едва проснувшись, Заза подошел к окну и отодвинул занавеску: снег больше не шел!
Мальчишки со школьными сумками шумно бежали по подъему, перебрасываясь снежками. Из-под цепей, надетых на колеса проезжающих автомобилей, летели крупные комья грязноватого снега. Провода провисли под тяжестью снега, и казалось, что до них можно достать рукой. И невзирая на ребячий гомон и шум моторов, в воздухе была разлита непривычная тишина — такая тишина бывает только при большом снеге, который лежит неподвижно и своей холодной синеватой поверхностью поглощает шум. В снегу звуки сразу гаснут, как брошенный в лужу окурок.
День был словно обведен стеной тишины, и в этих стенах, как в церкви, неуместными и странными казались голоса людей и автомобилей.
Заза открыл дверь в коридор. Мужчина все сидел на стуле. Он спал, неловко уронив голову на грудь. В руке его осталась потухшая папироса. Колени побелели от осыпавшегося пепла. Заза взял полотенце и вышел в коридор. На цыпочках, осторожно он обошел спящего и вошел в ванную. Зажег свет и пустил воду. Рядом с зеркалом на гвозде висел журнал с оторванной обложкой. На последней странице — кроссворд, заполненный химическим карандашом. Заза почему-то заинтересовался, мокрыми руками снял журнал с гвоздя и стал читать слова, вписанные в клетки: Архимед... Псков... Гарибальди... Рамзес... Домино... Все клетки были заполнены. Заза снова повесил журнал. Архимед... Псков... Гарибальди... Велосипед... Рамзес... Эти слова с невероятной точностью и в то же время с невероятной бессмысленностью рассекали и дополняли друг друга. Все бук-* вы были на своих местах, все было старательно вписано и завершено. Кто-то уже все досказал, кажущейся сложности клеток напрямик выложил все, что хотел сказать. В клетках, обладающих мгновенной одурманивающей силой наркотика, разложено было все по порядку, как тряпье в сундуке старухи, которое она сама величает имуществом. И Заза как будто только сейчас, в эту минуту понял, что его уважаемый сосед умер, что его больше нет, что он всю свою забитую, запуганную жизнь втиснул в красный деревянный ящик так же, как раньше втискивал написанные химическим карандашом буквы в клетки кроссворда.
«Каких только нет кроссвордов, прекрасных, занимательных,— думал Заза,— и все же они все одинаковые, закупоренные, замкнутые, как яйцо! Если попадешь туда, никак не пробьешься и не выкарабкаешься. А вот цыпленок пробивается... А ты... Им движет инстинкт... А ты... Так и умрешь в яйце... Один... Домино... Рамзес... Архимед...»
— А может быть, и ты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60