Мужчина время от времени украдкой поглаживал эту слабую, нежную руку, будто случайно касался ее, сжимал и внезапно отпускал, словно женщина сама вырывала ее: однако рука оставалась неподвижной и свисала безжизненно, как у манекена.
Заза взглянул на Лизико, решив, что она шутит. Такая молодая женщина не могла быть матерью Магды. Но у Лизико было такое любопытное лицо, так иронически поджимала она губы, что Заза ни о чем не стал спрашивать. Взгляд Лизико был устремлен на эти руки, такие осторожные и все же выдававшие самые сокровенные чувства. Потом, словно прочитав мысли Зазы, Лизико шепнула ему:
— Да, это ее мать!—она улыбнулась, словно хотела что-то еще сказать, но предпочла воздержаться.
— Красивая...
— Да,— Лизико сняла очки и взглянула на Зазу,— красивая...
И повторила:
— Красивая...
От этого многозначительного повтора слово звучало как секретный шифр. Заза должен был разгадать его и понять, что подразумевается под ним.
— А Магда чудачка,— снова сказала Лизико, видимо убедившись, что Заза не разбирается в секретных знаках,— не хотела приезжать в Тбилиси...
— Почему?
— Чудачка...
Лизико не терпелось растолковать все непонятливому собеседнику, но именно непонятливость его мешала ей сделать это.
Заза не владел искусством беседы одними намеками с неуловимой сменой интонаций. Ему надо было все выкладывать прямо. Если бы Заза был из круга Лизико, она говорила бы с ним примерно так:
— Красивая... — сказала бы она, приподняв брови кверху. После короткой паузы она опустила бы брови и повторила уже веселее:
— Красивая...
Потом, помолчав немного, заключила бы очень серьезно:
— Красивая...
И Зазе все стало бы ясно. Но, к сожалению, Заза не понимал этого языка. Поэтому Лизико еще ближе склонилась к нему, приблизилась к самому его уху и прошептала:
— Магда просто ненормальная, она переживает, что ее мать изменяет своему мужу. Ну, скажи — не чудачка?.. Магда сама не знает, чего хочет,— говорила Лизико,— как будто сама...— Она замолчала и с улыбкой добавила:—Моя подружка слишком много на себя берет!
Заза внезапно с поразительной ясностью почувствовал, что Лизико просто-напросто ненавидит Магду.
Нинико жила в новом районе, в новой однокомнатной квартире. Сейчас она сидела перед зеркалом. Тут же на столике стояла маленькая елочка, не елочка, а скорее еловая ветка, которую Нинико убрала разноцветными игрушками. Елочка отражалась в зеркале. Нинико хотелось есть, но усталость так ее одолела, что она была не в силах встать, чтобы приготовить себе еду.
«Так и умру,— думала Нинико,— здесь перед зеркалом...»
Она очень любила зеркало. Оно было ее другом и хранителем всех ее тайн. Нинико положила руки на стол, уронила на них голову. Теперь елочка казалась гораздо выше. И получалось, что лежит она под елью.
— В еловом лесу такая тишина,— послышался ей чей-то шепот,— там лежит белый-белый пушистый снег...
И Нинико шла по снегу. Какой странный снег,— думала она,— как он блестит...
Потом она увидела на снегу разбросанные цветы и совсем не удивилась. Напротив, она была уверена, что увидит цветы. И на самом деле снег был устлан цветами. Нинико принялась собирать: «Вот розмарин — это для памятливости, возьмите, дружок, и помните. А это анютины глазки: это чтоб думать...»
Громкий стук заставил ее встрепенуться и открыть глаза. Кто-то яростно колотил в дверь. Нинико с трудом заставила себя встать, голова ее словно была налита свинцом. Она никак не могла прийти в себя, ей казалось, что она еще идет по снегу, только цветов уже не было видно. Она добралась до двери и открыла ее. Перед ней стоял высокий мужчина в вылинявшем зеленом кителе, в брюках «галифе», заправленных в носки, и в галошах. Сразу было видно, что он живет в том же доме, в таком наряде издалека он прийти не мог.
Мужчина, задрав голову, к чему-то принюхивался.
Когда Нинико открыла дверь, мужчина едва не угодил ей пальцем в глаз:
— Это здесь! — объявил он, бесцеремонно отстранил ее в сторону и вошел в квартиру.
Удивленная Нинико последовала за ним. Мужчина устремился в кухню, закрыл газ и широко распахнул окно. Затем снова подошел к газовой плите, что-то там проверил и только теперь обернулся к Нинико:
— Как так можно, девушка, это же просто недопустимо!
И тут Нинико догадалась: у нее остался открытым газ. Поэтому воздух в комнате показался ей таким тяжелым, когда она вернулась домой. Но ей было не до того, она села перед зеркалом и, наверно, уснула.
Сосед вышел из кухни:
— Окно пусть будет открытым! Я поднимался из подвала и почувствовал запах... Разве так можно!
Нинико стало стыдно: этот незнакомый человек бог знает что может о ней подумать.
Мужчина последовал в комнату:
— И здесь открой окно!
Нинико открыла окно. И ей вдруг стало холодно, она взяла шаль с кушетки набросила себе на плечи.
— Садитесь, пожалуйста! —нерешительно предложила она мужчине. Он стоял вытянувшись и, казалось, о чем-то думал.
— Присядьте, пожалуйста,— повторила Нинико.
Гость не садился и продолжал осматривать комнату.
— Я ваш сосед, живу прямо над вами.
— Очень приятно,— Нинико стало еще холоднее,— можно, я закрою окно?
— Закройте! — тон у него был повелительный. Нинико закрыла окно. Мужчина продолжал стоять, но уходить не собирался.
— Это кто? — ткнул он пальцем в фотографию в рамке, висевшую на стене.
— Сара Бернар!
— Кто-о?
— Сара Бернар... Французская актриса.
— Понятно... А я Платон Курдиани! — неожиданно представился мужчина, будто Нинико назвала ему себя.
Затем он повторил:
— Понятно...
— Что вы сказали?
— Ничего, кушетка, книги, картины, магнитофон,— спокойно перечислял он обстановку, как будто разглядывал предметы через бинокль и докладывал об увиденном присутствующим.
— А куда выходит эта дверь?
— На балкон...— Нинико поражало, почему его так подробно интересовало убранство ее квартиры,
— На балкон... Вы спите на этой кушетке?
— Да...
— Сколько вам лет?
— Двадцать четыре!
— Где-нибудь работаете?
В театре.
— Прекрасно, я очень люблю театр. Так почему же, детка, ты так неосторожна?
Потом он внимательно посмотрел на Нинико:
— Испугалась? — и повернулся к дверям: — Ну, я пошел, а ты будь внимательнее! — Он погрозил ей пальцем.
— Спасибо,— Нинико теперь на самом деле испугалась и почему-то всей душой желала, чтобы сосед поскорее ушел.
Она крепко заперла за ним дверь, прислонилась к ней спиной и облегченно вздохнула.
Она содрогнулась при мысли о том, что могла умереть во сне.
После концерта за сестрой приехал на машине Торнике, Заза не поехал с ними и домой пошел пешком.
Проспект Руставели был завален снегом, казалось, что его только что привезли откуда-то запакованным в вату и еще не распаковали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Заза взглянул на Лизико, решив, что она шутит. Такая молодая женщина не могла быть матерью Магды. Но у Лизико было такое любопытное лицо, так иронически поджимала она губы, что Заза ни о чем не стал спрашивать. Взгляд Лизико был устремлен на эти руки, такие осторожные и все же выдававшие самые сокровенные чувства. Потом, словно прочитав мысли Зазы, Лизико шепнула ему:
— Да, это ее мать!—она улыбнулась, словно хотела что-то еще сказать, но предпочла воздержаться.
— Красивая...
— Да,— Лизико сняла очки и взглянула на Зазу,— красивая...
И повторила:
— Красивая...
От этого многозначительного повтора слово звучало как секретный шифр. Заза должен был разгадать его и понять, что подразумевается под ним.
— А Магда чудачка,— снова сказала Лизико, видимо убедившись, что Заза не разбирается в секретных знаках,— не хотела приезжать в Тбилиси...
— Почему?
— Чудачка...
Лизико не терпелось растолковать все непонятливому собеседнику, но именно непонятливость его мешала ей сделать это.
Заза не владел искусством беседы одними намеками с неуловимой сменой интонаций. Ему надо было все выкладывать прямо. Если бы Заза был из круга Лизико, она говорила бы с ним примерно так:
— Красивая... — сказала бы она, приподняв брови кверху. После короткой паузы она опустила бы брови и повторила уже веселее:
— Красивая...
Потом, помолчав немного, заключила бы очень серьезно:
— Красивая...
И Зазе все стало бы ясно. Но, к сожалению, Заза не понимал этого языка. Поэтому Лизико еще ближе склонилась к нему, приблизилась к самому его уху и прошептала:
— Магда просто ненормальная, она переживает, что ее мать изменяет своему мужу. Ну, скажи — не чудачка?.. Магда сама не знает, чего хочет,— говорила Лизико,— как будто сама...— Она замолчала и с улыбкой добавила:—Моя подружка слишком много на себя берет!
Заза внезапно с поразительной ясностью почувствовал, что Лизико просто-напросто ненавидит Магду.
Нинико жила в новом районе, в новой однокомнатной квартире. Сейчас она сидела перед зеркалом. Тут же на столике стояла маленькая елочка, не елочка, а скорее еловая ветка, которую Нинико убрала разноцветными игрушками. Елочка отражалась в зеркале. Нинико хотелось есть, но усталость так ее одолела, что она была не в силах встать, чтобы приготовить себе еду.
«Так и умру,— думала Нинико,— здесь перед зеркалом...»
Она очень любила зеркало. Оно было ее другом и хранителем всех ее тайн. Нинико положила руки на стол, уронила на них голову. Теперь елочка казалась гораздо выше. И получалось, что лежит она под елью.
— В еловом лесу такая тишина,— послышался ей чей-то шепот,— там лежит белый-белый пушистый снег...
И Нинико шла по снегу. Какой странный снег,— думала она,— как он блестит...
Потом она увидела на снегу разбросанные цветы и совсем не удивилась. Напротив, она была уверена, что увидит цветы. И на самом деле снег был устлан цветами. Нинико принялась собирать: «Вот розмарин — это для памятливости, возьмите, дружок, и помните. А это анютины глазки: это чтоб думать...»
Громкий стук заставил ее встрепенуться и открыть глаза. Кто-то яростно колотил в дверь. Нинико с трудом заставила себя встать, голова ее словно была налита свинцом. Она никак не могла прийти в себя, ей казалось, что она еще идет по снегу, только цветов уже не было видно. Она добралась до двери и открыла ее. Перед ней стоял высокий мужчина в вылинявшем зеленом кителе, в брюках «галифе», заправленных в носки, и в галошах. Сразу было видно, что он живет в том же доме, в таком наряде издалека он прийти не мог.
Мужчина, задрав голову, к чему-то принюхивался.
Когда Нинико открыла дверь, мужчина едва не угодил ей пальцем в глаз:
— Это здесь! — объявил он, бесцеремонно отстранил ее в сторону и вошел в квартиру.
Удивленная Нинико последовала за ним. Мужчина устремился в кухню, закрыл газ и широко распахнул окно. Затем снова подошел к газовой плите, что-то там проверил и только теперь обернулся к Нинико:
— Как так можно, девушка, это же просто недопустимо!
И тут Нинико догадалась: у нее остался открытым газ. Поэтому воздух в комнате показался ей таким тяжелым, когда она вернулась домой. Но ей было не до того, она села перед зеркалом и, наверно, уснула.
Сосед вышел из кухни:
— Окно пусть будет открытым! Я поднимался из подвала и почувствовал запах... Разве так можно!
Нинико стало стыдно: этот незнакомый человек бог знает что может о ней подумать.
Мужчина последовал в комнату:
— И здесь открой окно!
Нинико открыла окно. И ей вдруг стало холодно, она взяла шаль с кушетки набросила себе на плечи.
— Садитесь, пожалуйста! —нерешительно предложила она мужчине. Он стоял вытянувшись и, казалось, о чем-то думал.
— Присядьте, пожалуйста,— повторила Нинико.
Гость не садился и продолжал осматривать комнату.
— Я ваш сосед, живу прямо над вами.
— Очень приятно,— Нинико стало еще холоднее,— можно, я закрою окно?
— Закройте! — тон у него был повелительный. Нинико закрыла окно. Мужчина продолжал стоять, но уходить не собирался.
— Это кто? — ткнул он пальцем в фотографию в рамке, висевшую на стене.
— Сара Бернар!
— Кто-о?
— Сара Бернар... Французская актриса.
— Понятно... А я Платон Курдиани! — неожиданно представился мужчина, будто Нинико назвала ему себя.
Затем он повторил:
— Понятно...
— Что вы сказали?
— Ничего, кушетка, книги, картины, магнитофон,— спокойно перечислял он обстановку, как будто разглядывал предметы через бинокль и докладывал об увиденном присутствующим.
— А куда выходит эта дверь?
— На балкон...— Нинико поражало, почему его так подробно интересовало убранство ее квартиры,
— На балкон... Вы спите на этой кушетке?
— Да...
— Сколько вам лет?
— Двадцать четыре!
— Где-нибудь работаете?
В театре.
— Прекрасно, я очень люблю театр. Так почему же, детка, ты так неосторожна?
Потом он внимательно посмотрел на Нинико:
— Испугалась? — и повернулся к дверям: — Ну, я пошел, а ты будь внимательнее! — Он погрозил ей пальцем.
— Спасибо,— Нинико теперь на самом деле испугалась и почему-то всей душой желала, чтобы сосед поскорее ушел.
Она крепко заперла за ним дверь, прислонилась к ней спиной и облегченно вздохнула.
Она содрогнулась при мысли о том, что могла умереть во сне.
После концерта за сестрой приехал на машине Торнике, Заза не поехал с ними и домой пошел пешком.
Проспект Руставели был завален снегом, казалось, что его только что привезли откуда-то запакованным в вату и еще не распаковали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60