Правда, что он был крепок пить, но, должно быть, выпито было столько, что мозг работал плохо, и советы были невпопад. Положим, ловкая Анна Ивановна не слушала внушений, но один раз машинально поставила по подсказке Андрея Матвеевича и потеряла; неудовольствие заметно для всех исказило её прекрасные черты. А Апраксин, не замечая, что он её подвёл, счёл именно это-то время лучшим, чтобы завести речь о предмете посещения. Ему показалось, что Анна Ивановна откинулась назад от жару и скучает игрою. На самом деле партия была кончена и начались расчёты. Потерянная ставка повлияла, разумеется, на уменьшение куша выигрыша, и Анна Ивановна про себя считала, а Апраксин не заметил и завёл речь.
- Вы не отгадаете, зачем мы у вас?
- Может быть! - рассеянно ответила красавица.
- А хотите знать?
- После… теперь недосуг… - И сама, сбиваясь, продолжала считать по пальцам.
«Ну, ладно… После так после. А я думал, теперь!» - про себя сказал, хмелея, Апраксин.
- Шесть рублёв осьмнадцать алтын четыре деньги вашей чести причитаются, Анна Ивановна, - выговорил занятый расчётом дьяк Автоном Иванович Иванов.
- А я читал шесть рублей тващеть тва алтин шесть тенег, - ответила, рассчитывая, хозяйка.
Автоном принялся пересчитывать.
- Да брось ты его, сутягу, Анна Ивановна, меня лучше слушай, я не четыре алтына, а целую полтину набавлю, - отрезал Апраксин.
Анна Ивановна обиделась.
- Не просит ваш польтин.
Автоном пересчитал снова и выкрикнул с досадою прежний итог.
- Он не даёт альтин; давай твой польтин! - подскочила бойкая Матрёна Ивановна к Апраксину.
- Ну, ладно, красавица… дам. Сестрёнка твоя нос дует попусту. А мы по душе поговорим.
Матрёна незастенчиво села и положила на колени ему свою разжатую руку, готовую принять подачку. Апраксин полез в шаровары. Достал кошелёк и вынул ефимок. Держа его между пальцами, он заговорил:
- Твоё не уйдёт… Слушай. Надо бы молодца устроить в полки. Попроси Адама Адамыча принять участие… Сегодня он сержант, - Апраксин кивнул головой на Балакирева. Матрёна Ивановна взглянула на него свысока, с миною покровительства, - завтра получай от меня шестьдесят рублевиков. Я ответчик.
- Мало! - ответила Матрёна, заливаясь хохотом. В хохоте слышалась ехидность, если не злоба, а частию жадность; но слова звучали высокомерно, поскольку она чувствовала свою силу и нужду в ней искателя милости.
Балакирева передёрнуло. Ему стало обидно за себя и за Апраксина, с которым, как он понял, обходилась презрительно не боярышня какая, а кабатчикова дочка, только что немка. А уж какая, не спрашивай… диво бы путная?.. Несмотря на презрительный хохот и ехидство, Матрёна вынула из пальцев Апраксина один ефимок. Поспешно вставая с места, она его положила к себе в кошелёк.
Предложение сестре слышала, разумеется, Анна Ивановна. Она соблаговолила занять её место и, очевидно, с намерением сгладить сколько-нибудь выходку Матрёны, оборотила к охмелевшему Апраксину лицо своё, освещённое самою доброю улыбкою.
- Теперь я готова слушать вас, - сказала она.
- А я уж забыл, - зевая, совсем осоловелый, медленно протянул Апраксин. - Вот разве он скажет, - и торкнул чуть не в нос Балакирева.
Анна Ивановна обратилась к нему. Алексей был гневен, но взгляд красавицы расположил его к уступке, если не к полной сдаче.
- Ви знаить Антрей Матвеич… он такий шалюн…- сказала Балакиреву Анна Ивановна ломаным языком с такою добродушною и смиренною интонацией в голосе, которую употребляла только в редких случаях, ожидая крупную поживу.
Алёша не нашёл слов и только встряхнул кудрями.
- Ваш батышка воевода… пиль? - попробовала спросить фаворитка, желая ободрить несмелого, как думала она, юношу.
- Да! - поспешил прихвастнуть Алёша. - Полковой и пребедовый. Смею заверить.
- Поместьи ваши там, - указала фаворитка рукою на восток, - должно быть?
- Да, так, пожалуй, придутся… - поспешил ответить оправившийся Балакирев, начиная пользоваться свойственным ему нахальством.
- И патишка шиф? - продолжает допрос немка, соображая, как ей заломить.
- Нет… померши… Я один, как перст… Готов твоей милости всякую службу сослужить… готов.
- Потелишься тостаток?
- Коли бы получил все, что надлежит… почему ж не так, поделимся… Нужно попрежде к полкам пристроиться… чтобы считаться хошь… да, сержантом покудова бы.
- Адам Адамыш, - вдруг произнесла Анна Ивановна, перестроив покровительственную улыбку на дружественную и вставая с места навстречу вошедшему Вейде.
Полковник Вейде, в недалёком будущем генерал, уже перебежал пространство от дверей до места, где сидела девица Монс, и схватил очень ловко в одну свою руку обе её ладони, не снимая своей замшевой жёсткой рукавицы.
Балакирев счёл за благо встать и отойти за стул, на котором уселся Адам Адамыч.
Это был в полном смысле живчик, человек лет тридцати с лишком, не толст, не худощав, не мал, не велик, а средственный из себя, с плутовскими, немного косившими глазами. Он умел одинаково всем угодить: с русскими пить и немцев бранить, с немцами - русских осмеивать. С купцами сетовать о худых временах.
В доме Монсов Адам Адамыч Вейде был принят на дружеской ноге, и как с другом дома с ним обращались без чинов, но тем не менее при посторонних - со всеми подобающими церемониями. Посторонними на этот раз были Апраксин со своим спутником, о котором по его ответам Анна Ивановна составила понятие, совсем расходившееся с подлинным положением Алёши.
Вейде, чванно раскланявшись с Апраксиным, с которым никогда и потом близко не сходился, по-немецки поспешил спросить девицу Монс: что за лицо, с которым она вела беседу при его приходе. Вейде показалось, что неспроста он уступил стул и удалился назад.
Анна Ивановна на ухо шепнула Вейде, что это какой-то воеводский сын, богач, явившийся искать при её посредстве милости у него, Адама Адамыча.
- Как називаешьси? - прямо задал вопрос Адам Адамыч Балакиреву.
- Балакирев.
- Де слушиль?
- По кумпанствам, у Протасьева, - неохотно ответил Алёша.
- Плют, снашит… - не долго думая, решил Адам Адамыч, не взглянув больше на говорившего и не ожидая возражений.
Алёша почувствовал себя так скверно, как только может чувствовать человек, считая для себя все потерянным и испытывая горечь обиды, но понимая, что обидеться нельзя за горькую истину. Апраксин немного ободрился. Хмель уже скатил с него, а с отрезвлением явилось сознание, для чего он приехал к фаворитке. Он попытался завести разговор с Анною Ивановною и Вейде.
- О чём, смею спросить, шептаться бы вам?
- О свой теле, - ответила девица Монс.
- О тшом немци кафарят, московски тшеловек не понят, - отрезал Вейде.
- А ну-кась, попытаем… Может, грехом, и поймём? - будто смешком, а на самом деле не думая пасовать, отозвался Апраксин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230