А пока ему всякий раз каким-то образом удается вызвать у меня чувство вины и неуверенности.
Найти бы хоть трещинку в броне Хамфри – тогда ему несдобровать!
Оказывается, наш маленький спарринг в присутствии Картрайта был только прелюдией к настоящему бою. И он разгорелся через несколько минут в моем кабинете, после того как мы, храня ледяное молчание, поднялись на лифте и миновали бесконечный лабиринт коридоров.
Едва за нами закрылась дверь, Хамфри заявил мне, что я не должен просто так шататься по министерству, и выразил искреннюю надежду, что «подобное больше не повторится».
Я не поверил своим ушам и, естественно, потребовал у него объяснений.
– Господин министр, как я могу давать вам правильные советы, не зная, кто кому что говорит? Я должен быть полностью в курсе происходящего. У вас не может быть сугубо частных бесед с сотрудниками министерства. А если вам передадут ложную информацию?
– Если она окажется ложной, вы внесете соответствующие коррективы.
– Но она может быть и не ложной…
– В таком случае… – торжествующе начал я.
Он перебил меня:
– То есть не совсем ложной. Вводящей в заблуждение. Допускающей превратное толкование.
Я решил спросить его в лоб:
– Все дело в том, что вы пытаетесь скрыть от меня информацию, не так ли, Хамфри?
Он возмутился:
– Конечно, нет, господин министр! Как вам могло такое прийти в голову? Мы должны вести документальный учет всего, что здесь происходит. Ни вы, ни мы не вечны. Через несколько лет для кого-то может оказаться жизненно важным знать, что именно вам сказали сегодня. Предположим, Картрайта завтра уберут отсюда – как нам тогда проверить достоверность вашей информации?
Явно надуманный аргумент.
– Завтра Картрайта не уберут, – заявил я.
– Не будем загадывать, – последовал многозначительный ответ.
Наш спор прервал заглянувший в кабинет Бернард. Алекс Эндрюс из «Мейл» интересуется, смогу ли я завтра его принять. Я, само собой разумеется, согласился и попросил Бернарда зайти, чтобы застенографировать нашу беседу с Хамфри. Мой постоянный заместитель высказал свою точку зрения на частные встречи министра. Теперь пусть выслушает мою.
Прежде всего я повторил то, что узнал от доктора Картрайта. По его мнению – а это мнение разделяют все, кто хоть как-нибудь разбирается в проблемах местного самоуправления, – совет графства Дербишир – самый эффективный в стране.
– Уверен, вы хотели сказать «самый неэффективный», господин министр.
– Эффективный, Хамфри, очень эффективный. И самый экономичный. Просто их не особенно интересуют синие формы Уайтхолла.
– Господин министр, речь идет не просто о синих формах, а о формах государственной отчетности.
Кажется, они все-таки должны присылать эти чертовы синие формы. По словам Хамфри, того требует закон. Даже если всем прекрасно известно, кому он нужен, этот закон.
Но ведь в каких-то случаях можно и закрыть глаза, можно сделать исключение, не настаивать слепо на применении закона. Поэтому я спросил Хамфри, что случится, если совет Дербишира не пришлет синих форм. Работает-то он хорошо, это очевидно.
Хамфри, как часто с ним бывает, совершенно не понял (или не захотел понять) мою мысль.
– Если они не будут присылать нам требуемую отчетность и прочую документацию на утверждение, то для чего же тогда здесь мы?
Отличный вопрос!
– Вот именно, для чего?
– Чтобы сопоставлять поступающие сведения, проверять исполнение, давать разрешения на субсидии, отказывать в них…
– А если бы мы всего этого не делали? – перебил я.
Он уставился на меня, будто я с луны свалился.
– Простите, господин министр, я вас не понимаю.
– Если бы мы всего этого не делали… – повторил я. – Если бы нас вообще не было, что бы тогда произошло?
– Простите, господин министр, мне кажется, вы меня плохо поняли.
Вся беда Хамфри в том, что его заботят только средства, но не цель.
(Многие государственные служащие того периода, когда речь заходила о целях и средствах, легкомысленно заявляли, что единственно возможная цель администрации – это полное отсутствие цели. Конечно, если администрацию рассматривать в вакууме, так оно и есть. Цели у администрации не может быть по определению, потому она и вечна. Ныне, и присно, и во веки веков. Аминь! – Ред.)
– Хватит, устал я от бесконечных споров и не намерен применять дисциплинарные меры против самого эффективного совета во всей стране. Я же буду выглядеть последним идиотом, если соглашусь.
– Это ваша обязанность, – заявил сэр Хамфри.
Думаю, мой постоянный заместитель имел в виду обязанность принимать меры, а не выглядеть идиотом, но не уверен… Он добавил, что у меня нет выбора, никакие исключения тут недопустимы и к тому же на дисциплинарных мерах настаивают казначейство и кабинет.
(Под кабинетом сэр Хамфри, естественно, подразумевал не премьер-министра, а секретаря кабинета. Сказать об этом открыто он, конечно, не мог: необходимо было всячески поддерживать миф, что Британией правят министры. И это они дают указания государственным служащим, а не наоборот. – Ред.)
Видя, что его доводы меня не убеждают, сэр Хамфри сказал:
– Господин министр, мне кажется, вы чего-то недопонимаете. В данном случае, решать не вам и не мне. Этого требует закон.
На том мы и расстались. Я чувствовал себя, словно пес, которого силой тащат на прогулку, он скулит, упирается лапами, а его волокут на поводке…
Должен же быть какой-нибудь выход! Чем больше я думаю обо всем этом, тем меньше мне хочется применять меры против совета Дербишира… Если, конечно, выбора действительно нет.
И еще, чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что все-таки Бернард сообщил Хамфри о моем намерении побеседовать с Картрайтом.
18 ноября
Вчера у меня не нашлось времени потолковать с Бернардом наедине. Сегодня же утром во время разбора корреспонденции я напрямик спросил его, откуда Хамфри узнал о моем визите к Картрайту.
– Пути господни неисповедимы, – серьезно ответил он.
– Послушайте, Бернард, давайте-ка сразу внесем ясность: сэр Хамфри – не господь бог. Договорились?
Бернард кивнул.
– Господин министр, а кто ему скажет об этом – вы или я?
Очень остроумно! Пришлось повторить свой вопрос: откуда Хамфри узнал, где меня искать?
К счастью, как выяснилось позднее, я забыл выключить диктофон, поэтому сейчас имею возможность документально запечатлеть ответ Бернарда в своем дневнике.
– Между нами, господин министр, все, что вы мне говорите, остается строго между нами. В равной мере – и я уверен, вы оцените это, хотя под словом «оцените» я, собственно, имею в виду не столько «оцените», сколько «поймете», – все, что мне говорит сэр Хамфри, тоже остается строго между нами. И конечно же, все, что я говорю вам и соответственно сэру Хамфри, тоже остается строго между нами…
– Ну и?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Найти бы хоть трещинку в броне Хамфри – тогда ему несдобровать!
Оказывается, наш маленький спарринг в присутствии Картрайта был только прелюдией к настоящему бою. И он разгорелся через несколько минут в моем кабинете, после того как мы, храня ледяное молчание, поднялись на лифте и миновали бесконечный лабиринт коридоров.
Едва за нами закрылась дверь, Хамфри заявил мне, что я не должен просто так шататься по министерству, и выразил искреннюю надежду, что «подобное больше не повторится».
Я не поверил своим ушам и, естественно, потребовал у него объяснений.
– Господин министр, как я могу давать вам правильные советы, не зная, кто кому что говорит? Я должен быть полностью в курсе происходящего. У вас не может быть сугубо частных бесед с сотрудниками министерства. А если вам передадут ложную информацию?
– Если она окажется ложной, вы внесете соответствующие коррективы.
– Но она может быть и не ложной…
– В таком случае… – торжествующе начал я.
Он перебил меня:
– То есть не совсем ложной. Вводящей в заблуждение. Допускающей превратное толкование.
Я решил спросить его в лоб:
– Все дело в том, что вы пытаетесь скрыть от меня информацию, не так ли, Хамфри?
Он возмутился:
– Конечно, нет, господин министр! Как вам могло такое прийти в голову? Мы должны вести документальный учет всего, что здесь происходит. Ни вы, ни мы не вечны. Через несколько лет для кого-то может оказаться жизненно важным знать, что именно вам сказали сегодня. Предположим, Картрайта завтра уберут отсюда – как нам тогда проверить достоверность вашей информации?
Явно надуманный аргумент.
– Завтра Картрайта не уберут, – заявил я.
– Не будем загадывать, – последовал многозначительный ответ.
Наш спор прервал заглянувший в кабинет Бернард. Алекс Эндрюс из «Мейл» интересуется, смогу ли я завтра его принять. Я, само собой разумеется, согласился и попросил Бернарда зайти, чтобы застенографировать нашу беседу с Хамфри. Мой постоянный заместитель высказал свою точку зрения на частные встречи министра. Теперь пусть выслушает мою.
Прежде всего я повторил то, что узнал от доктора Картрайта. По его мнению – а это мнение разделяют все, кто хоть как-нибудь разбирается в проблемах местного самоуправления, – совет графства Дербишир – самый эффективный в стране.
– Уверен, вы хотели сказать «самый неэффективный», господин министр.
– Эффективный, Хамфри, очень эффективный. И самый экономичный. Просто их не особенно интересуют синие формы Уайтхолла.
– Господин министр, речь идет не просто о синих формах, а о формах государственной отчетности.
Кажется, они все-таки должны присылать эти чертовы синие формы. По словам Хамфри, того требует закон. Даже если всем прекрасно известно, кому он нужен, этот закон.
Но ведь в каких-то случаях можно и закрыть глаза, можно сделать исключение, не настаивать слепо на применении закона. Поэтому я спросил Хамфри, что случится, если совет Дербишира не пришлет синих форм. Работает-то он хорошо, это очевидно.
Хамфри, как часто с ним бывает, совершенно не понял (или не захотел понять) мою мысль.
– Если они не будут присылать нам требуемую отчетность и прочую документацию на утверждение, то для чего же тогда здесь мы?
Отличный вопрос!
– Вот именно, для чего?
– Чтобы сопоставлять поступающие сведения, проверять исполнение, давать разрешения на субсидии, отказывать в них…
– А если бы мы всего этого не делали? – перебил я.
Он уставился на меня, будто я с луны свалился.
– Простите, господин министр, я вас не понимаю.
– Если бы мы всего этого не делали… – повторил я. – Если бы нас вообще не было, что бы тогда произошло?
– Простите, господин министр, мне кажется, вы меня плохо поняли.
Вся беда Хамфри в том, что его заботят только средства, но не цель.
(Многие государственные служащие того периода, когда речь заходила о целях и средствах, легкомысленно заявляли, что единственно возможная цель администрации – это полное отсутствие цели. Конечно, если администрацию рассматривать в вакууме, так оно и есть. Цели у администрации не может быть по определению, потому она и вечна. Ныне, и присно, и во веки веков. Аминь! – Ред.)
– Хватит, устал я от бесконечных споров и не намерен применять дисциплинарные меры против самого эффективного совета во всей стране. Я же буду выглядеть последним идиотом, если соглашусь.
– Это ваша обязанность, – заявил сэр Хамфри.
Думаю, мой постоянный заместитель имел в виду обязанность принимать меры, а не выглядеть идиотом, но не уверен… Он добавил, что у меня нет выбора, никакие исключения тут недопустимы и к тому же на дисциплинарных мерах настаивают казначейство и кабинет.
(Под кабинетом сэр Хамфри, естественно, подразумевал не премьер-министра, а секретаря кабинета. Сказать об этом открыто он, конечно, не мог: необходимо было всячески поддерживать миф, что Британией правят министры. И это они дают указания государственным служащим, а не наоборот. – Ред.)
Видя, что его доводы меня не убеждают, сэр Хамфри сказал:
– Господин министр, мне кажется, вы чего-то недопонимаете. В данном случае, решать не вам и не мне. Этого требует закон.
На том мы и расстались. Я чувствовал себя, словно пес, которого силой тащат на прогулку, он скулит, упирается лапами, а его волокут на поводке…
Должен же быть какой-нибудь выход! Чем больше я думаю обо всем этом, тем меньше мне хочется применять меры против совета Дербишира… Если, конечно, выбора действительно нет.
И еще, чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что все-таки Бернард сообщил Хамфри о моем намерении побеседовать с Картрайтом.
18 ноября
Вчера у меня не нашлось времени потолковать с Бернардом наедине. Сегодня же утром во время разбора корреспонденции я напрямик спросил его, откуда Хамфри узнал о моем визите к Картрайту.
– Пути господни неисповедимы, – серьезно ответил он.
– Послушайте, Бернард, давайте-ка сразу внесем ясность: сэр Хамфри – не господь бог. Договорились?
Бернард кивнул.
– Господин министр, а кто ему скажет об этом – вы или я?
Очень остроумно! Пришлось повторить свой вопрос: откуда Хамфри узнал, где меня искать?
К счастью, как выяснилось позднее, я забыл выключить диктофон, поэтому сейчас имею возможность документально запечатлеть ответ Бернарда в своем дневнике.
– Между нами, господин министр, все, что вы мне говорите, остается строго между нами. В равной мере – и я уверен, вы оцените это, хотя под словом «оцените» я, собственно, имею в виду не столько «оцените», сколько «поймете», – все, что мне говорит сэр Хамфри, тоже остается строго между нами. И конечно же, все, что я говорю вам и соответственно сэру Хамфри, тоже остается строго между нами…
– Ну и?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158