Я стыдилась открыться вам и постоянно принуждала себя к притворству – вот и вся причина. Теперь вы знаете мою слабость, от вас зависит сделать меня счастливой или обречь на горе и отчаяние, которое кончится лишь вместе с жизнью. Но как бы вы ни решили мою судьбу, я буду вам покорна.
Окончив эту маленькую речь, которую у меня не хватало духа прервать, дочка бросила на меня взгляд, в котором выражались и ожидание и страх.
Я уже сказал, дочь моя, – ответил я, целуя ее, – что одобряю твою любовь к де Боссону и очень рад, что он любит тебя. Я согласен на ваш союз. Не сомневайся в моей искренности. Но я не могу сразу уступить твоим и моим собственным желаниям. Ведь ты затронула еще одно сердце, которое следует щадить. Мысль о твоем кузене велит мне отсрочить вашу свадьбу с Боссоном.
Мы вместе отправились в покои моей жены, и я рассказал ей обо всем происшедшем; она была этим весьма довольна, но не одобрила моего решения щадить чувства племянника.
– Чего вы боитесь? – сказала она, – И на что рассчитываете! Или вы желаете, чтобы ваш племянник сохранил надежды? Раз вы уверены, что страсть его преступна, то не должны давать ему никаких поблажек. Напротив, надо ускорить развязку. Отняв у него всякую надежду, вы скорее вернете его на стезю разума; пламя, лишенное пищи, скоро гаснет, даже если перед концом даст несколько бурных вспышек.
Я признал справедливость этих доводов и твердо решил ускорить свадьбу дочери с Боссоном. Я просил немедленно прислать ко мне Боссона, имея в виду уведомить его о нашем решении; но, как оказалось, жена, не зная, что Боссон будет так нужен нам здесь, просила молодого человека съездить в Париж, чтобы встретить моего брата: тот сегодня должен был приехать.
Меня огорчил этот поспешный отъезд: ведь моя долгая беседа с дочерью не могла не поселить в сердце влюбленного тревогу. Я решил, что успокою его при первой же встрече, ибо и сам собирался ехать в Париж; но оказалось, что Боссону пришлось куда-то отлучиться по собственным делам, и это надолго отложило наше объяснение.
Несколько часов спустя мы всей семьей уехали в Париж. Наши сыновья возвращались вместе с нами. Старший веселил меня всю дорогу. Право, мне не приходилось видеть другого такого живого и всем довольного молодого человека. Надо сказать, что он бывал особенно весел, когда я посылал нарочного в Париж и когда тот возвращался из города с почтой, – и я не сомневался что у юноши завелись какие-то сердечные тайны, которые постоянно поддерживали в нем радостное настроение. Я даже не раз любопытствовал на этот счет, но сын обычно отшучивался: если его радость не причиняет мне горя, то незачем торопиться с объяснениями.
– Скоро наступит время, – сказал он мне в день нашего отъезда, – когда и мне придется открыть вам свое сердце.
Я пока не видел в его поведении ничего предосудительного и оставил его в покое; как выяснилось впоследствии, я правильно сделал: действительно, он любил и был любим, и любовь его не заслуживала ничего, кроме одобрения. Но видно, так уж было записано в книге судеб, что, несмотря на все мои старания завоевать доверие сыновей и племянников, я всегда узнавал об их сердечных делах от посторонних людей. Вернувшись в Париж, я застал там своего брата: он приехал потолковать о делах своего сына-офицера. Молодой человек оказался достоин забот, которые я ему уделял. Если не считать невыносимой заносчивости, он обладал многими прекрасными качествами, которые частенько терпели ущерб от этого недостатка.
Вместе с братом я отправился к господину д'Орсану, чтобы получить у этого сеньора некоторые сведения, касающиеся женитьбы моего племянника. Граф сказал, что знает девицу, о которой шла речь; ее звали мадемуазель де Селенвиль, она была богата и хороша собой. Мы послали племяннику наше согласие, которое граф, собираясь в полк, вызвался лично передать, добавив, что его присутствие отнюдь не повредит молодому человеку в такую ответственную минуту. Мы просили графа привезти молодую чету с собой в Париж, на что он охотно согласился.
Покончив с этим делом, я стал думать, как бы поскорее сообщить Боссону об ответе моей дочери и о нашем с женой согласии, но к сожалению узнал, что личные дела вынудили его уехать в провинцию и что он вернется лишь через несколько дней.
Все это время племянник не появлялся, причем даже в те дни, когда у нас гостил его отец; это крайне удивляло меня; ведь брат мой, нежно любивший своих детей, был глубоко уязвлен тем, что с самого его приезда сын едва уделил ему четверть часа. Огорчение брата не оставило меня равнодушным, но были и другие, более веские основания беспокоиться о молодом человеке. С отъездом Боссона мне не с кем было поделиться своими опасениями. Я решил сам поговорить с племянником, и потому однажды велел разбудить меня пораньше, чтобы застать его еще в постели. Сказано – сделано.
– Как понять твое поведение? – сказал я ему. – Ни я, ни твой отец совсем тебя не видим. Или ты все еще упорствуешь в своих чувствах и стыд мешает тебе явиться нам на глаза?
– Нет, дядюшка, – отвечал он. – Не упрекайте меня за то, что прелести моей кузины затуманили на время мой рассудок. Ваши советы не прошли даром, хотя я вначале никак не верил, что смогу им последовать. Я отдаю должное вашей дочери, но я ей изменил.
– Как это, изменил! – воскликнул я, – Неужели благоразумие можно назвать изменой? Но если я верно тебя понял, ты избрал себе новый предмет страсти; а она любит тебя?
– О да, дядюшка, – ответил он, – и ваш старший сын тоже нашел счастье в этой семье.
– Кто же эти девицы, – спросил я, – которые пленили сразу вас обоих? Скажи мне это, и ты увидишь, как охотно я помогу твоему счастью; лишь самые важные, самые серьезные причины могли меня заставить противиться твоим желаниям.
– Наши избранницы – две сестры, барышни де Фекур; это они завоевали наши сердца, – ответил он. – После смерти тетушки им досталось огромное наследство. Мой кузен смело может рассчитывать на успех, а вот я… на что я могу надеяться? Вы ведь знаете Фекура! А у меня нет ни денег, ни самостоятельного положения.
– Успокойся, – сказал я, – я ничего не пожалею, чтобы ты был доволен. Но у тебя остался портрет моей дочери. Отдай его мне, я вручу его Боссону, который скоро станет ее мужем.
Он без колебаний отдал мне портрет и пояснил, что это копия того, что находится у меня в кабинете, и что вещица эта случайно попала ему в руки. Племянник признался также, что письмо, которое было найдено на столе дочери, написал тоже он, но, боясь рассердить мою дочь и не желая, чтобы это дошло до меня, он попросил чужого человека переписать это письмо.
Вы легко поймете, как мне был приятен весь этот разговор. Я снова обрел своего племянника, и мне от души хотелось устроить его счастье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Окончив эту маленькую речь, которую у меня не хватало духа прервать, дочка бросила на меня взгляд, в котором выражались и ожидание и страх.
Я уже сказал, дочь моя, – ответил я, целуя ее, – что одобряю твою любовь к де Боссону и очень рад, что он любит тебя. Я согласен на ваш союз. Не сомневайся в моей искренности. Но я не могу сразу уступить твоим и моим собственным желаниям. Ведь ты затронула еще одно сердце, которое следует щадить. Мысль о твоем кузене велит мне отсрочить вашу свадьбу с Боссоном.
Мы вместе отправились в покои моей жены, и я рассказал ей обо всем происшедшем; она была этим весьма довольна, но не одобрила моего решения щадить чувства племянника.
– Чего вы боитесь? – сказала она, – И на что рассчитываете! Или вы желаете, чтобы ваш племянник сохранил надежды? Раз вы уверены, что страсть его преступна, то не должны давать ему никаких поблажек. Напротив, надо ускорить развязку. Отняв у него всякую надежду, вы скорее вернете его на стезю разума; пламя, лишенное пищи, скоро гаснет, даже если перед концом даст несколько бурных вспышек.
Я признал справедливость этих доводов и твердо решил ускорить свадьбу дочери с Боссоном. Я просил немедленно прислать ко мне Боссона, имея в виду уведомить его о нашем решении; но, как оказалось, жена, не зная, что Боссон будет так нужен нам здесь, просила молодого человека съездить в Париж, чтобы встретить моего брата: тот сегодня должен был приехать.
Меня огорчил этот поспешный отъезд: ведь моя долгая беседа с дочерью не могла не поселить в сердце влюбленного тревогу. Я решил, что успокою его при первой же встрече, ибо и сам собирался ехать в Париж; но оказалось, что Боссону пришлось куда-то отлучиться по собственным делам, и это надолго отложило наше объяснение.
Несколько часов спустя мы всей семьей уехали в Париж. Наши сыновья возвращались вместе с нами. Старший веселил меня всю дорогу. Право, мне не приходилось видеть другого такого живого и всем довольного молодого человека. Надо сказать, что он бывал особенно весел, когда я посылал нарочного в Париж и когда тот возвращался из города с почтой, – и я не сомневался что у юноши завелись какие-то сердечные тайны, которые постоянно поддерживали в нем радостное настроение. Я даже не раз любопытствовал на этот счет, но сын обычно отшучивался: если его радость не причиняет мне горя, то незачем торопиться с объяснениями.
– Скоро наступит время, – сказал он мне в день нашего отъезда, – когда и мне придется открыть вам свое сердце.
Я пока не видел в его поведении ничего предосудительного и оставил его в покое; как выяснилось впоследствии, я правильно сделал: действительно, он любил и был любим, и любовь его не заслуживала ничего, кроме одобрения. Но видно, так уж было записано в книге судеб, что, несмотря на все мои старания завоевать доверие сыновей и племянников, я всегда узнавал об их сердечных делах от посторонних людей. Вернувшись в Париж, я застал там своего брата: он приехал потолковать о делах своего сына-офицера. Молодой человек оказался достоин забот, которые я ему уделял. Если не считать невыносимой заносчивости, он обладал многими прекрасными качествами, которые частенько терпели ущерб от этого недостатка.
Вместе с братом я отправился к господину д'Орсану, чтобы получить у этого сеньора некоторые сведения, касающиеся женитьбы моего племянника. Граф сказал, что знает девицу, о которой шла речь; ее звали мадемуазель де Селенвиль, она была богата и хороша собой. Мы послали племяннику наше согласие, которое граф, собираясь в полк, вызвался лично передать, добавив, что его присутствие отнюдь не повредит молодому человеку в такую ответственную минуту. Мы просили графа привезти молодую чету с собой в Париж, на что он охотно согласился.
Покончив с этим делом, я стал думать, как бы поскорее сообщить Боссону об ответе моей дочери и о нашем с женой согласии, но к сожалению узнал, что личные дела вынудили его уехать в провинцию и что он вернется лишь через несколько дней.
Все это время племянник не появлялся, причем даже в те дни, когда у нас гостил его отец; это крайне удивляло меня; ведь брат мой, нежно любивший своих детей, был глубоко уязвлен тем, что с самого его приезда сын едва уделил ему четверть часа. Огорчение брата не оставило меня равнодушным, но были и другие, более веские основания беспокоиться о молодом человеке. С отъездом Боссона мне не с кем было поделиться своими опасениями. Я решил сам поговорить с племянником, и потому однажды велел разбудить меня пораньше, чтобы застать его еще в постели. Сказано – сделано.
– Как понять твое поведение? – сказал я ему. – Ни я, ни твой отец совсем тебя не видим. Или ты все еще упорствуешь в своих чувствах и стыд мешает тебе явиться нам на глаза?
– Нет, дядюшка, – отвечал он. – Не упрекайте меня за то, что прелести моей кузины затуманили на время мой рассудок. Ваши советы не прошли даром, хотя я вначале никак не верил, что смогу им последовать. Я отдаю должное вашей дочери, но я ей изменил.
– Как это, изменил! – воскликнул я, – Неужели благоразумие можно назвать изменой? Но если я верно тебя понял, ты избрал себе новый предмет страсти; а она любит тебя?
– О да, дядюшка, – ответил он, – и ваш старший сын тоже нашел счастье в этой семье.
– Кто же эти девицы, – спросил я, – которые пленили сразу вас обоих? Скажи мне это, и ты увидишь, как охотно я помогу твоему счастью; лишь самые важные, самые серьезные причины могли меня заставить противиться твоим желаниям.
– Наши избранницы – две сестры, барышни де Фекур; это они завоевали наши сердца, – ответил он. – После смерти тетушки им досталось огромное наследство. Мой кузен смело может рассчитывать на успех, а вот я… на что я могу надеяться? Вы ведь знаете Фекура! А у меня нет ни денег, ни самостоятельного положения.
– Успокойся, – сказал я, – я ничего не пожалею, чтобы ты был доволен. Но у тебя остался портрет моей дочери. Отдай его мне, я вручу его Боссону, который скоро станет ее мужем.
Он без колебаний отдал мне портрет и пояснил, что это копия того, что находится у меня в кабинете, и что вещица эта случайно попала ему в руки. Племянник признался также, что письмо, которое было найдено на столе дочери, написал тоже он, но, боясь рассердить мою дочь и не желая, чтобы это дошло до меня, он попросил чужого человека переписать это письмо.
Вы легко поймете, как мне был приятен весь этот разговор. Я снова обрел своего племянника, и мне от души хотелось устроить его счастье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132