Все это было сказано задушевным тоном, растрогавшим меня до слез.
Я вышел из дому и направился прежде всего к госпоже д'Орвиль. Она снова заговорила о беспокоившей ее истории с кошельком. Я спросил, где именно она его нашла и почему так тревожится насчет его владельца. Она ответила, что после нашего ухода ее матушка нашла кошелек на туалетном столике.
– В таком случае, – сказал я, – вы можете не сомневаться, что владелец кошелька положил его туда именно потому, что хотел оказать вам помощь, оставаясь неизвестным. Не трудитесь разыскивать это лицо, вы ничего не узнаете; на вашем месте и в ваших обстоятельствах, я не колеблясь принял бы дар, преподнесенный столь деликатным образом. Так сделать мог только друг, который опасался отказа.
Хотя мои доводы убедили ее быстрее, чем я надеялся накануне, она все же продолжала сомневаться и согласилась со мной только тогда, когда я заверил ее, что если кто-нибудь спросит о забытом кошельке, то я приду ей на помощь по первому ее зову.
Довольный успешным ходом своего посредничества, я немедленно отправился к господину д'Орсану и обрадовал его несказанно. Он не находил слов, чтобы отблагодарить меня. Я еще раз его спас! Счастье в любви, как видно, значило для него больше, чем сама жизнь.
– Не можете ли вы мне более подробно рассказать о делах д'Орвилей? Я знаю теперь, как зовут ее и ее мужа, но каким образом люди их звания впали в такую нищету?
– Я знаю только, – ответил я, – что эту семью разорил судебный процесс. У них была тяжба за права на владение поместьями, которые кто-то у них оспаривал. У противника были деньги, и золото одержало верх над справедливостью; проиграв процесс, д'Орвиль вынужден был уехать в Париж и искать места, чтобы прокормить себя и свою жену.
– Нет ли, – продолжал граф, – еще каких-нибудь сведений об этом процессе? Надо найти способ вернуть семье д'Орвилей утраченные права!
– Нет, сударь, – ответил я. – Я даже не знаю, как называется это поместье.
– Я все это узнаю, – заключил граф, – и если есть хоть малейшие возможности, постараюсь добиться в суде справедливого решения в пользу очаровательной вдовы.
После этого краткого разговора я расстался с графом д'Орсаном и отправился к своему брату. Он был дома и встретил меня со слезами на глазах, то ли от радости, что увидел меня, то ли от печали, что вынужден принимать меня в такой запущенной и неуютной комнате. Думаю, что его слезы были вызваны и тем и другим. Не успел я сесть, как брат сказал, что жена его уже приехала из Пасси. Я попросил представить меня. Брат послал слугу уведомить ее о моем визите, тот сейчас же вернулся и передал, что она просит меня подняться в ее «апартаменты».
Брат пошел со мной; я говорю «пошел со мной», ибо полагаю, что без меня ему не разрешили бы к ней войти. Признаюсь, запущенный вид нижней комнаты не так поразил меня, как богатство и даже роскошь маленькой передней и будуара хозяйки дома.
Я не мог понять, почему в нижнем этаже совершенно пусто, а наверху трудно было пройти, не наткнувшись на мебель; в углу, один на другом, громоздились сложенные ковры.
Моя невестка принимала визиты, лежа в кровати, точно знатная дама. Я ожидал увидеть красавицу, но она оказалась мещаночкой с весьма заурядным лицом, а речь ее скорее выдавала самомнение, чем ум.
– Я счастлив, дорогая сестра, – сказал я, – что могу вас увидеть и обнять. Знакомство с вами делает для меня встречу с братом вдвойне радостной.
Хотя ответ ее был лаконичен, в нем не содержалось ничего нелюбезного; единственное, чем он отличался от моего сердечного тона, были слова «господин» и «госпожа» по отношению ко мне и моей жене.
Такого тона она держалась все время, пока в комнате присутствовал мой брат, и то и дело бросала на него недоуменный взгляд, как бы спрашивая: «А вы что тут делаете?» Меня не обманули все эти штуки. Я отлично понимал, что она со мной вежлива только потому, что я прилично одет, а отнюдь не потому, что я брат ее мужа.
Так как моя невестка, по-видимому, не решалась дать волю своему дурному настроению, пока брат был здесь, чтобы не вызвать с его стороны каких-либо упреков, которые поставили бы меня в положение судьи между ними, она чрезвычайно нежным тоном попросила его спуститься вниз. Он так поспешно выполнил ее просьбу, что я сразу увидел, как велика ее власть над мужем; это еще больше восстановило меня против нее.
Как только брат ушел, невестка моя нахмурилась и сказала полу-развязным, полу-ханжеским тоном – тем самым тоном, который говорит, что при малейшем возражении вы получите отпор:
– Я очень несчастна! Ваш брат разоряет меня. В делах у него полный беспорядок; еще немного, и придется закрывать дело. Меня лично это мало коснется, но в интересах мужа я бы хотела, чтобы заведение наше могло существовать.
Я дал ей понять, что меня весьма огорчает такая перспектива и, как бы обращаясь к воображаемому третьему лицу, я сказал, что каждый из супругов должен в равной мере прилагать усилия ради процветания торговли, составляющей основу их общего состояния.
– Вы правы, – сказала она, – я делала все, что в моих силах; но теперь мое решение принято. Я больше не могу жить с вашим братом.
Обратите внимание на это словечко: «ваш брат»! Во все время разговора они ни разу не назвала его «мужем», – вероятно, боялась, что покраснеет от стыда.
– Я уеду к матери, – продолжала она, – если он не согласится на раздел имущества.
Я не совсем ясно себе представлял, что это означает, и осторожно задал несколько вопросов, стараясь не обнаружить свою неосведомленность. Из ее ответов я кое-что уразумел, так как она упомянула о каких-то надеждах, от которых еще не отказалась.
Слова эти сильно огорчили меня; но я понял, что она не изменит своих намерений, раз держится за них с таким упорством. Я не стал ей возражать, тем более, что она как будто предоставляла решение этого вопроса своему мужу, а я не думал, что тот согласится.
– Но какова же будет участь моего брата? – вот все, что я сказал.
– Он может остаться со мной, если пойдет на раздел имущества, – ответила она. – Я обеспечу его всем необходимым, но он уже не будет хозяином надо мной.
Это было сказано с убежденностью, которая и предопределила мой ответ:
– Вы правы, – сказал я, – в счастливом браке ни один из супругов не должен властвовать над другим и давать чувствовать, большая или малая часть имущества ему принадлежит.
– Я только этого и хочу, дорогой брат, – перебила она меня, не уловив истинного смысла моих слов и потому почувствовав ко мне расположение. – Мне нужна свобода,· – продолжала она, – я не злоупотребляю ею. Я слушаю проповеди, иногда невинно развлекаюсь. Если я не встаю рано утром, значит, не могу. Ваш брат знает меня, разве он не должен считаться с моими привычками?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Я вышел из дому и направился прежде всего к госпоже д'Орвиль. Она снова заговорила о беспокоившей ее истории с кошельком. Я спросил, где именно она его нашла и почему так тревожится насчет его владельца. Она ответила, что после нашего ухода ее матушка нашла кошелек на туалетном столике.
– В таком случае, – сказал я, – вы можете не сомневаться, что владелец кошелька положил его туда именно потому, что хотел оказать вам помощь, оставаясь неизвестным. Не трудитесь разыскивать это лицо, вы ничего не узнаете; на вашем месте и в ваших обстоятельствах, я не колеблясь принял бы дар, преподнесенный столь деликатным образом. Так сделать мог только друг, который опасался отказа.
Хотя мои доводы убедили ее быстрее, чем я надеялся накануне, она все же продолжала сомневаться и согласилась со мной только тогда, когда я заверил ее, что если кто-нибудь спросит о забытом кошельке, то я приду ей на помощь по первому ее зову.
Довольный успешным ходом своего посредничества, я немедленно отправился к господину д'Орсану и обрадовал его несказанно. Он не находил слов, чтобы отблагодарить меня. Я еще раз его спас! Счастье в любви, как видно, значило для него больше, чем сама жизнь.
– Не можете ли вы мне более подробно рассказать о делах д'Орвилей? Я знаю теперь, как зовут ее и ее мужа, но каким образом люди их звания впали в такую нищету?
– Я знаю только, – ответил я, – что эту семью разорил судебный процесс. У них была тяжба за права на владение поместьями, которые кто-то у них оспаривал. У противника были деньги, и золото одержало верх над справедливостью; проиграв процесс, д'Орвиль вынужден был уехать в Париж и искать места, чтобы прокормить себя и свою жену.
– Нет ли, – продолжал граф, – еще каких-нибудь сведений об этом процессе? Надо найти способ вернуть семье д'Орвилей утраченные права!
– Нет, сударь, – ответил я. – Я даже не знаю, как называется это поместье.
– Я все это узнаю, – заключил граф, – и если есть хоть малейшие возможности, постараюсь добиться в суде справедливого решения в пользу очаровательной вдовы.
После этого краткого разговора я расстался с графом д'Орсаном и отправился к своему брату. Он был дома и встретил меня со слезами на глазах, то ли от радости, что увидел меня, то ли от печали, что вынужден принимать меня в такой запущенной и неуютной комнате. Думаю, что его слезы были вызваны и тем и другим. Не успел я сесть, как брат сказал, что жена его уже приехала из Пасси. Я попросил представить меня. Брат послал слугу уведомить ее о моем визите, тот сейчас же вернулся и передал, что она просит меня подняться в ее «апартаменты».
Брат пошел со мной; я говорю «пошел со мной», ибо полагаю, что без меня ему не разрешили бы к ней войти. Признаюсь, запущенный вид нижней комнаты не так поразил меня, как богатство и даже роскошь маленькой передней и будуара хозяйки дома.
Я не мог понять, почему в нижнем этаже совершенно пусто, а наверху трудно было пройти, не наткнувшись на мебель; в углу, один на другом, громоздились сложенные ковры.
Моя невестка принимала визиты, лежа в кровати, точно знатная дама. Я ожидал увидеть красавицу, но она оказалась мещаночкой с весьма заурядным лицом, а речь ее скорее выдавала самомнение, чем ум.
– Я счастлив, дорогая сестра, – сказал я, – что могу вас увидеть и обнять. Знакомство с вами делает для меня встречу с братом вдвойне радостной.
Хотя ответ ее был лаконичен, в нем не содержалось ничего нелюбезного; единственное, чем он отличался от моего сердечного тона, были слова «господин» и «госпожа» по отношению ко мне и моей жене.
Такого тона она держалась все время, пока в комнате присутствовал мой брат, и то и дело бросала на него недоуменный взгляд, как бы спрашивая: «А вы что тут делаете?» Меня не обманули все эти штуки. Я отлично понимал, что она со мной вежлива только потому, что я прилично одет, а отнюдь не потому, что я брат ее мужа.
Так как моя невестка, по-видимому, не решалась дать волю своему дурному настроению, пока брат был здесь, чтобы не вызвать с его стороны каких-либо упреков, которые поставили бы меня в положение судьи между ними, она чрезвычайно нежным тоном попросила его спуститься вниз. Он так поспешно выполнил ее просьбу, что я сразу увидел, как велика ее власть над мужем; это еще больше восстановило меня против нее.
Как только брат ушел, невестка моя нахмурилась и сказала полу-развязным, полу-ханжеским тоном – тем самым тоном, который говорит, что при малейшем возражении вы получите отпор:
– Я очень несчастна! Ваш брат разоряет меня. В делах у него полный беспорядок; еще немного, и придется закрывать дело. Меня лично это мало коснется, но в интересах мужа я бы хотела, чтобы заведение наше могло существовать.
Я дал ей понять, что меня весьма огорчает такая перспектива и, как бы обращаясь к воображаемому третьему лицу, я сказал, что каждый из супругов должен в равной мере прилагать усилия ради процветания торговли, составляющей основу их общего состояния.
– Вы правы, – сказала она, – я делала все, что в моих силах; но теперь мое решение принято. Я больше не могу жить с вашим братом.
Обратите внимание на это словечко: «ваш брат»! Во все время разговора они ни разу не назвала его «мужем», – вероятно, боялась, что покраснеет от стыда.
– Я уеду к матери, – продолжала она, – если он не согласится на раздел имущества.
Я не совсем ясно себе представлял, что это означает, и осторожно задал несколько вопросов, стараясь не обнаружить свою неосведомленность. Из ее ответов я кое-что уразумел, так как она упомянула о каких-то надеждах, от которых еще не отказалась.
Слова эти сильно огорчили меня; но я понял, что она не изменит своих намерений, раз держится за них с таким упорством. Я не стал ей возражать, тем более, что она как будто предоставляла решение этого вопроса своему мужу, а я не думал, что тот согласится.
– Но какова же будет участь моего брата? – вот все, что я сказал.
– Он может остаться со мной, если пойдет на раздел имущества, – ответила она. – Я обеспечу его всем необходимым, но он уже не будет хозяином надо мной.
Это было сказано с убежденностью, которая и предопределила мой ответ:
– Вы правы, – сказал я, – в счастливом браке ни один из супругов не должен властвовать над другим и давать чувствовать, большая или малая часть имущества ему принадлежит.
– Я только этого и хочу, дорогой брат, – перебила она меня, не уловив истинного смысла моих слов и потому почувствовав ко мне расположение. – Мне нужна свобода,· – продолжала она, – я не злоупотребляю ею. Я слушаю проповеди, иногда невинно развлекаюсь. Если я не встаю рано утром, значит, не могу. Ваш брат знает меня, разве он не должен считаться с моими привычками?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132