я понимаю, что такое землевладелец; да, конечно, его семья заслуживает всяческого уважения; против этого ничего нельзя возразить.
– И я, – сказала госпожа де Ферваль, – содействовала этому браку.
– Правда? Вы? – воскликнула госпожа де Фекур. – Но в таком случае эта благочестивая барышня перед вами в долгу. Я очень высокого мнения о вашем подопечном; достаточно на него взглянуть; еще понюшку табаку, не откажите, господин де Ля Валле! Вы женились очень молодым, милое дитя; несомненно, с такой наружностью вы могли бы жениться и позже и взять очень богатую невесту. Но зато вы сразу обосновались в Париже и не будете обузой для своих родных. Сударыня, – обратилась она к госпоже де Ферваль, – у вас большие связи, он так мил, надо помочь ему сделать первые шаги.
– Как раз об этом я и думаю, – отозвалась госпожа де Ферваль, – скажу больше: перед самым вашим приходом я дала ему письмо к вам, с рекомендацией. Господин де Фекур, ваш деверь, мог бы оказать ему содействие; замолвите словечко за Ля Валле.
– С величайшим удовольствием, – отвечала госпожа де Фекур, – да, сударь, необходимо, чтобы господин де Фекур позаботился о вас. Как я сама не подумала об этом? Но он уехал на несколько дней в Версаль; если хотите, я напишу ему, а потом сама с ним поговорю. Постойте! Я живу в двух шагах отсюда; заедемте ко мне на минуту, я напишу деверю записку, и господин де Ля Валле завтра же сам отвезет ее в Версаль. Поверьте, сударь, – сказала она, вставая, – я очень рада, что госпожа де Ферваль вспомнила обо мне; пойдемте; я должна сделать еще несколько визитов, не будем терять время; прощайте, сударыня; я покидаю вас раньше, чем хотелось бы, но вы сами видите, почему я ухожу.
С этими словами она поцеловала благодарившую ее госпожу де Ферваль, потом без церемоний оперлась на мою руку, увела меня из дома, усадила с собой в карету, и, пока мы ехали, говорила мне то «сударь», то «милое дитя», так непринужденно, будто мы были знакомы лет десять; перед глазами моими все время маячил ее пышный бюст; наконец, мы прибыли к ней.
Входим; дама ведет меня в свой будуар.
– Садитесь, – говорит она мне, – я напишу господину де Фекуру всего несколько слов, но настоятельных.
И правда, через какую-нибудь минуту письмо было готово.
– Вот, возьмите, – сказала она, протягивая мне записку, – с моей рекомендацией вас примут очень любезно; я пишу, чтобы он устроил вас в Париже, вы должны остаться тут, чтобы не терять связи со своими Друзьями. Было бы жаль отправить вас в провинцию, похоронить где-нибудь в захолустье; мы рады видеть вас в столице. Я, по крайней мере, не хочу, чтобы на этом закончилось наше с вами знакомство, господин Де Ля Валле. А вы как думаете? Вам оно доставляет хоть немного удовольствия?
– О, еще бы! И к тому же большую честь! – воскликнул я.
– Бог с ней, с честью, разве об этом я говорю? – возразила госпожа де Фекур. – Я не люблю церемоний, особенно с теми, кто мне нравится, кто мне мил, господин де Ля Валле, а вы очень милы, очень! Мой первый возлюбленный был удивительно похож на вас; право, я как будто вижу его и снова люблю! Знаете, я говорила ему «ты» – такая у меня манера – и уже подумала, не называть ли и вас на ты; со временем так и будет, если вы не против. Хотите, чтобы я обращалась с вами, как с ним? – добавила она, выставляя бюст; на нем и остановилось в эту минуту мое внимание, причем настолько, что я отвлекся и ответил не сразу; она это заметила и несколько мгновений наблюдала за мной.
– Ну же! – рассмеялась она. – О чем вы думаете?
– О вас, сударыня, – ответил я тихо, по-прежнему не отводя глаз от поразившего меня предмета.
– Обо мне? – сказала она. – Правда ли это, господин де Ля Валле? А чувствуете вы, как я к вам расположена? Это заметить нетрудно, и если вы сомневаетесь, то я не виновата. Как видите, я не скрытничаю и люблю, когда другие со мной так же откровенны. Вы поняли меня, прелестный юноша? Иметь такие глаза и быть робким!.. Послушайте меня, господин де Ля Валле, я хочу дать вам совет; вы только что из провинции и еще не избавились от провинциальной застенчивости; для такого молодого человека, как вы, это не годится. С вашей наружностью надо быть смелым, ведь вы в Париже. Чего вы робеете? Кому же и быть дерзким, если не вам? Дитя мое, вы так всем нравитесь!
В словах ее было столько искренности, столько ласки, что я совсем растаял. Но тут во дворе послышался стук колес.
– Кто-то едет ко мне, – сказала она, – спрячьте письмо, прекрасный юноша; когда вы придете навестить меня?
– Как только вручу письмо, сударыня, – ответил я.
– Ну, так прощайте, – сказала она, протягивая мне руку, которую я с жаром поцеловал, – и вот что: в следующий раз будьте смелее; вы нравитесь, не сомневайтесь в этом. Жаль, я не велела говорить, что меня нет дома; я бы никуда не выезжала и мы провели бы вместе весь вечер. Ничего, еще увидимся; я вас жду, не забудьте.
– В какие часы вы принимаете, сударыня? – спросил я.
– Для тебя я дома в любое время, – ответила она, – утром, вечером, когда хочешь; но вернее всего меня можно застать утром. Прощай, черноглазый (при этом она потрепала меня по подбородку); в дальнейшем советую тебе быть со мной непринужденней.
Не успела она договорить, как вошел лакей и доложил, что трое посетителей ждут ее в гостиной; она отправилась к визитерам, а я ушел.
Дела мои, как видите, шли неплохо. Одна победа за другой; было от чего закружиться голове.
Вообразите, что должен чувствовать молодой деревенский малый, который на протяжении каких-нибудь двух дней стал мужем богатой девицы и возлюбленным двух знатных дам. Какая огромная перемена в одной лишь одежде! Ведь костюм тоже имеет немалое значение. А чего стоило звание «господин», которым меня теперь величали! Ведь всего десять – двенадцать дней тому назад я был просто Жакоб. Не буду уже говорить о нежных заигрываниях обеих дам и особенно о восхитительных, хотя и порочных чарах, которые пустила в ход госпожа де Ферваль, чтобы обольстить меня. Ее прелестная, искусно обутая ножка, которой мне дали вволю полюбоваться, ее нежные белые руки, которые я целовал без помехи, ее полные истомы взгляды и вообще весь воздух, каким дышишь только в будуаре знатной дамы, – это ли не изощряет ум и сердце? Судите сами, какую школу изнеженности, сладострастия, порока и, следовательно, умения любить я прошел в эти два дня. Ибо чем мы испорченней, тем утонченней. Я закружился в вихре тщеславия; никогда еще я не испытывал подобных ощущений, никогда не вкушал столь упоительной радости бытия. С этого дня я изменился до неузнаваемости: я приобрел опыт и постиг очарование жизни.
Итак, я вернулся домой, не чуя под собой ног от счастья и самодовольства; но польщенное тщеславие выражалось у меня в хорошем настроении, я не важничал и не рисовался;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
– И я, – сказала госпожа де Ферваль, – содействовала этому браку.
– Правда? Вы? – воскликнула госпожа де Фекур. – Но в таком случае эта благочестивая барышня перед вами в долгу. Я очень высокого мнения о вашем подопечном; достаточно на него взглянуть; еще понюшку табаку, не откажите, господин де Ля Валле! Вы женились очень молодым, милое дитя; несомненно, с такой наружностью вы могли бы жениться и позже и взять очень богатую невесту. Но зато вы сразу обосновались в Париже и не будете обузой для своих родных. Сударыня, – обратилась она к госпоже де Ферваль, – у вас большие связи, он так мил, надо помочь ему сделать первые шаги.
– Как раз об этом я и думаю, – отозвалась госпожа де Ферваль, – скажу больше: перед самым вашим приходом я дала ему письмо к вам, с рекомендацией. Господин де Фекур, ваш деверь, мог бы оказать ему содействие; замолвите словечко за Ля Валле.
– С величайшим удовольствием, – отвечала госпожа де Фекур, – да, сударь, необходимо, чтобы господин де Фекур позаботился о вас. Как я сама не подумала об этом? Но он уехал на несколько дней в Версаль; если хотите, я напишу ему, а потом сама с ним поговорю. Постойте! Я живу в двух шагах отсюда; заедемте ко мне на минуту, я напишу деверю записку, и господин де Ля Валле завтра же сам отвезет ее в Версаль. Поверьте, сударь, – сказала она, вставая, – я очень рада, что госпожа де Ферваль вспомнила обо мне; пойдемте; я должна сделать еще несколько визитов, не будем терять время; прощайте, сударыня; я покидаю вас раньше, чем хотелось бы, но вы сами видите, почему я ухожу.
С этими словами она поцеловала благодарившую ее госпожу де Ферваль, потом без церемоний оперлась на мою руку, увела меня из дома, усадила с собой в карету, и, пока мы ехали, говорила мне то «сударь», то «милое дитя», так непринужденно, будто мы были знакомы лет десять; перед глазами моими все время маячил ее пышный бюст; наконец, мы прибыли к ней.
Входим; дама ведет меня в свой будуар.
– Садитесь, – говорит она мне, – я напишу господину де Фекуру всего несколько слов, но настоятельных.
И правда, через какую-нибудь минуту письмо было готово.
– Вот, возьмите, – сказала она, протягивая мне записку, – с моей рекомендацией вас примут очень любезно; я пишу, чтобы он устроил вас в Париже, вы должны остаться тут, чтобы не терять связи со своими Друзьями. Было бы жаль отправить вас в провинцию, похоронить где-нибудь в захолустье; мы рады видеть вас в столице. Я, по крайней мере, не хочу, чтобы на этом закончилось наше с вами знакомство, господин Де Ля Валле. А вы как думаете? Вам оно доставляет хоть немного удовольствия?
– О, еще бы! И к тому же большую честь! – воскликнул я.
– Бог с ней, с честью, разве об этом я говорю? – возразила госпожа де Фекур. – Я не люблю церемоний, особенно с теми, кто мне нравится, кто мне мил, господин де Ля Валле, а вы очень милы, очень! Мой первый возлюбленный был удивительно похож на вас; право, я как будто вижу его и снова люблю! Знаете, я говорила ему «ты» – такая у меня манера – и уже подумала, не называть ли и вас на ты; со временем так и будет, если вы не против. Хотите, чтобы я обращалась с вами, как с ним? – добавила она, выставляя бюст; на нем и остановилось в эту минуту мое внимание, причем настолько, что я отвлекся и ответил не сразу; она это заметила и несколько мгновений наблюдала за мной.
– Ну же! – рассмеялась она. – О чем вы думаете?
– О вас, сударыня, – ответил я тихо, по-прежнему не отводя глаз от поразившего меня предмета.
– Обо мне? – сказала она. – Правда ли это, господин де Ля Валле? А чувствуете вы, как я к вам расположена? Это заметить нетрудно, и если вы сомневаетесь, то я не виновата. Как видите, я не скрытничаю и люблю, когда другие со мной так же откровенны. Вы поняли меня, прелестный юноша? Иметь такие глаза и быть робким!.. Послушайте меня, господин де Ля Валле, я хочу дать вам совет; вы только что из провинции и еще не избавились от провинциальной застенчивости; для такого молодого человека, как вы, это не годится. С вашей наружностью надо быть смелым, ведь вы в Париже. Чего вы робеете? Кому же и быть дерзким, если не вам? Дитя мое, вы так всем нравитесь!
В словах ее было столько искренности, столько ласки, что я совсем растаял. Но тут во дворе послышался стук колес.
– Кто-то едет ко мне, – сказала она, – спрячьте письмо, прекрасный юноша; когда вы придете навестить меня?
– Как только вручу письмо, сударыня, – ответил я.
– Ну, так прощайте, – сказала она, протягивая мне руку, которую я с жаром поцеловал, – и вот что: в следующий раз будьте смелее; вы нравитесь, не сомневайтесь в этом. Жаль, я не велела говорить, что меня нет дома; я бы никуда не выезжала и мы провели бы вместе весь вечер. Ничего, еще увидимся; я вас жду, не забудьте.
– В какие часы вы принимаете, сударыня? – спросил я.
– Для тебя я дома в любое время, – ответила она, – утром, вечером, когда хочешь; но вернее всего меня можно застать утром. Прощай, черноглазый (при этом она потрепала меня по подбородку); в дальнейшем советую тебе быть со мной непринужденней.
Не успела она договорить, как вошел лакей и доложил, что трое посетителей ждут ее в гостиной; она отправилась к визитерам, а я ушел.
Дела мои, как видите, шли неплохо. Одна победа за другой; было от чего закружиться голове.
Вообразите, что должен чувствовать молодой деревенский малый, который на протяжении каких-нибудь двух дней стал мужем богатой девицы и возлюбленным двух знатных дам. Какая огромная перемена в одной лишь одежде! Ведь костюм тоже имеет немалое значение. А чего стоило звание «господин», которым меня теперь величали! Ведь всего десять – двенадцать дней тому назад я был просто Жакоб. Не буду уже говорить о нежных заигрываниях обеих дам и особенно о восхитительных, хотя и порочных чарах, которые пустила в ход госпожа де Ферваль, чтобы обольстить меня. Ее прелестная, искусно обутая ножка, которой мне дали вволю полюбоваться, ее нежные белые руки, которые я целовал без помехи, ее полные истомы взгляды и вообще весь воздух, каким дышишь только в будуаре знатной дамы, – это ли не изощряет ум и сердце? Судите сами, какую школу изнеженности, сладострастия, порока и, следовательно, умения любить я прошел в эти два дня. Ибо чем мы испорченней, тем утонченней. Я закружился в вихре тщеславия; никогда еще я не испытывал подобных ощущений, никогда не вкушал столь упоительной радости бытия. С этого дня я изменился до неузнаваемости: я приобрел опыт и постиг очарование жизни.
Итак, я вернулся домой, не чуя под собой ног от счастья и самодовольства; но польщенное тщеславие выражалось у меня в хорошем настроении, я не важничал и не рисовался;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132