Беда, в которую мы попали, ничуть ее не тронула; сострадание к ближнему не было в числе ее слабостей. Она молчала лишь потому, что так ей удобнее было наблюдать за нами и посмеиваться, глядя на наши заплаканные физиономии. Я видел по ее лицу, что эта небольшая катавасия крайне забавляет ее и что она злорадствует, хотя и напускает на себя горестный вид.
Немало на свете таких людей: им приятнее, когда их друзья в печали, а не в радости; если у вас случилось что-нибудь хорошее, они поздравляют вас лишь по обязанности, но если вам плохо, они с удовольствием утешают вас.
Однако, садясь за стол, Агата все же сказала нам несколько слов утешения – под стать ее лицемерному участию; человек невольно выдает себя каждым словом и жестом; наша юная недоброжелательница вместо того, чтобы сказать: «Не обращайте внимания на эти пустяки», – воскликнула: «Ах, как все это неприятно!» Так выражают сочувствие недобрые люди; такова их повадка.
Кухарка вошла, мадемуазель Абер осушила слезы и стала потчевать нас: госпожу д'Ален, ее дочь и меня. У всех нас был неплохой аппетит, особенно у меня; но я старался хоть отчасти скрыть его, чтобы не оскорблять чувств моей невесты; она ела очень мало и, чего доброго, могла обвинить меня в бессердечии, если я налягу на ужин. Когда человек расстроен, ему должно быть не до еды.
Поэтому, приличия ради, я умерял свой аппетит, так что мне даже несколько раз напоминали: «Кушайте, пожалуйста». Сама мадемуазель Абер упрашивала меня есть побольше. В конце концов я сдался на уговоры, сытно поужинал, и притом никто не мог бы ни в чем меня укорить.
Беседа наша не содержала ничего достойного упоминания. Мадам д’Ален, по своему обыкновению, разглагольствовала о всяких пустяках, говорила о нашей истории в весьма завуалированных, как ей казалось, но на деле вполне ясных выражениях; потом она заметила, что кухарка, подававшая на стол, прислушивается к ее словам, и сказала: «Прислуге не полагается слушать, что говорят господа».
Словом, мадам д'Ален была верна себе. После ужина она расцеловала мадемуазель Абер, обещав ей дружескую помощь, поддержку, чуть ли не покровительство; хотя мы не совсем утешились, но все же немного успокоились.
– Раз господин Дусен уперся, – сказала она, – мы найдем другого священника, и он завтра же обвенчает вас.
Мы поблагодарили ее за участие, и она ушла вместе с Агатой, которая на сей раз ограничилась общим поклоном, не уделив из него ни одной частички для меня лично.
Пока Като (так звали нашу кухарку) убирала со стола, мадемуазель Абер шепнула мне совсем тихо:
– Господин де Ля Валле, тебе лучше удалиться. Нехорошо, если эта женщина увидит, что мы с тобой остались в комнате наедине. И вот еще что: припомни, нет ли у тебя в Париже хоть какого-нибудь покровителя. Боюсь, сестра начнет нам вредить. Готова поручиться, что господин Дусен уже насплетничал ей. Я ее знаю и не надеюсь, что она оставит нас в покое.
– Ах, кузина, – возразил я, – лишь бы вы от меня не отвернулись. Что может мне сделать ваша сестра? Пока я владею вашим сердцем, мне ничего больше не надо. В конце концов, я не совершил никакого преступления. Я сын честных родителей; отец мой согласен; вы согласны; я тоже согласен – чего же еще?
– Главное, – сказала она, – не давай себя запугать, что бы ни случилось; вот что важно. У сестры моей большие связи; возможно, тебе будут угрожать; у тебя нет житейского опыта; тебя припугнут, и ты покинешь меня по слабости характера.
– Я покину вас? – воскликнул я. – Да, когда умру; только смерть нас разлучит. Но пока я и моя душа не расстались, мы будем всюду следовать за вами, понятно ли вам, кузина? Я не из робкого десятка. Честному человеку бояться некого. Пусть только сунутся. Я люблю вас, вы достойны любви, – уж этого никто не станет отрицать; любовь существует для всех. Вы любите, я люблю; кто не любил? Когда мужчина и женщина любят друг друга, они женятся, так заведено у всех честных людей, так поступаем и мы. Только и всего.
– Ты прав, – согласилась она, – твоя твердость радует меня; сам господь ниспослал тебе ее. Небо указует нам путь, и колебаться грешно. Ничего, друг мой; будем уповать на милосердие божие, возблагодарим господа за столь явные знаки его благоволения. Господи, благослови внушенный тобою союз! Прощай, Ля Валле, чем больше препятствий на нашем пути, тем сильнее я тебя люблю.
– Прощайте, кузина; чем больше козней строят против нас, тем вы мне дороже, – ответил я ей в тон. – Увы, скорей бы наступило завтра! Скорей бы рука, которую я сейчас держу, принадлежала мне всецело! Я надеялся, что сегодня не только рука, но и вся эта милая женщина будет моей; сколько зла причинил нам священник! – прибавил я, сжимая ее руки; она же смотрела на меня, и глаза ее повторяли вслед за мной: «Сколько зла причинил он нам!» Они выражали многое – и целомудрие, и горячую любовь, а ведь нелегко совместить пылкую любовь со скромностью!
– Ступай, – сказала она все так же тихо и при этом вздохнула, – ступай, нам не подобает предаваться нежным чувствам; правда, сегодня мы должны были стать супругами, но что делать, Ля Валле? Приходится отложить до завтра. Иди же!
Като в это время стояла к нам спиной, я воспользовался этим и поцеловал руку моей нареченной. Мне случалось видеть, как влюбленные кавалеры целуют руку даме; выучиться этому совсем нетрудно. Наградой мне был еще один вздох, после чего я встал и распрощался.
Она наказала мне помолиться богу на сон грядущий; я так и сделал и молился с небывалым жаром; все мы душой преданы господу, когда нуждаемся в его помощи.
Лег я спать, очень довольный своей набожностью и, в полной уверенности, что мне полагается за нее награда. Наутро я проснулся часов в семь.
Было около девяти, когда я вошел в комнату мадемуазель Абер; она тоже встала позже обычного; не успел я пожелать ей доброго утра, как явилась Като и доложила, что кто-то хочет меня видеть.
Я удивился; у меня не было решительно никого знакомых в Париже.
– Кто-нибудь из живущих в этом доме? – спросила мадемуазель Абер. Она удивилась не меньше моего.
– Нет, мадемуазель, – ответила Като, – этот человек откуда-то пришел.
Я встал, чтобы выйти к нему.
– Подождите, – сказала мадемуазель Абер, – вам не следует выходить. Пусть поднимется сюда.
Като ввела посетителя. Это был довольно хорошо одетый человек, при шпаге, по виду лакей из хорошего дома.
– Вы господин де Ля Валле? – спросил он меня.
– Да, сударь, – ответил я, – чем могу служить?
– У меня к вам поручение от господина председателя… (следовало имя одного из первых лиц парижского суда). Он желает побеседовать с вами, – сказал он.
– Со мной? – воскликнул я. – Не может быть; вероятно, вам нужен какой-нибудь другой де Ля Валле; я не знаком с господином председателем и даже в глаза его не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132