– Да. Нечто очень важное. – Он выжидательно, почти ласково смотрел на нас.
«Будет удивительно, – подумала я, – если речь пойдет действительно о чем-то важном».
– Тебя, Джоанна, это касается больше Оливии. Странно, что вообще что-то может касаться меня.
– Я не твой настоящий отец. Я стремительно выдохнула.
– Слава богу!
Оливия рядом со мной пискнула:
– Что ты сказала? Я откашлялась.
– Сказала, что это несколько неожиданно.
– Да, я знаю, для тебя это шок. Я сам узнал это только недавно. – Он махнул рукой, показывая на открытый конверт на углу стола. Я взяла его, посмотрела, что написано на конверте, отметила отсутствие обратного адреса и вообще любых указаний на отправителя, потом достала единственный листок. Действительно, на нем было написано, что я не его дочь. Никакой подписи.
– Есть другие доказательства? – спросила я, махнув листком в его направлении.
– Думаю, доказательств достаточно.
Он имел в виду не письмо, а это значит, что говорил правду. Я откинулась, выпустив письмо. Оно упало на пол.
– Но, папа… – начала Оливия.
– Не волнуйся, Оливия, дорогая. Я на этой неделе проделал все тесты. У нас с тобой одна кровь.
Я хотела заметить, что она не очень тревожилась об этом и сейчас не выглядит обрадованной, но Оливия, ломая руки, затараторила:
– Но… Но мы ведь родные сестры? – Я посмотрела на нее. – Ну пусть… даже сводные.
Будь она благословенна. Милая, чувствительная Оливия. Она лучше нас, взятых вместе. Я положила руку ей на руку, давая знать, что это не имеет значения.
– Да, у вас одна мать.
– У нее есть имя! – выпалила я, и его голова дернулась, снова напомнив мне быка. – Зоя!
– Я знаю ее имя. – Он поднялся из-за стола. Обычная властная поза. – Оливия, прости, но мне нужно кое-что обсудить с Джоанной наедине.
Оливия не шевельнулась, неуверенно прикусила нижнюю губу и покосилась на меня. Я снова потрепала ее по руке. Ксавье побагровел, ноздри его расширились, единственная бровь высоко поднялась. Я ожидала фырканья и топота копыт.
– Оливия!
– Да, папа. – Она встала.
Я бросила ей успокаивающий взгляд.
– Все обсудим позже.
Дверь за ней закрылась с легким щелчком. В наступившей тишине этот щелчок прозвучал как выстрел.
– Кто он? – без всякого предисловия осведомилась я. Теперь притворяться нет смысла.
– О ком ты? – Он включил увлажнитель рядом со столом.
– Кто меня зачал? Мой настоящий отец?
Ксавье срезал «кохибу», закурил и дважды выпустил дым, прежде чем посмотреть мне в глаза.
– Не знаю и не хочу знать. Мне все равно. Вот это правда. Ему всегда было все равно.
– Итак, ты с этим покончил. Избавился от меня. Избавился от разочарования в семейной династии Арчеров.
– Не будь мелодраматичной, Джоанна. И помни: виновата твоя мать, а не я.
– ноты должен испытывать облегчение, – продолжала я; мои слова были проникнуты медовым сарказмом. – Больше никакого притворства. Никаких чопорных наставлений, неловкого молчания в День Благодарения. Ты можешь больше никогда меня не видеть.
– Это верно, – сказал он, и я вопреки своему желанию вздрогнула, тут же возненавидев себя за это. – Очевидно, ты лишаешься наследства. Вчера я уже изменил документы. Я не собираюсь содержать ребенка другого мужчины. Оливия получит все. – Он смотрел на меня; между нами символически висела дымовая завеса. – Ты не моя дочь.
– Но, Ксавье. – Я тоже встала и, наклонившись над столом, разогнала дым. – Как это будет выглядеть?
Он уже подумал об этом.
– Для всего мира ты останешься моей дочерью. Отстраненной, но моей. Понятно?
«Всего лишь имущество, – подумала я, – небрежно отброшенное в сторону».
– Поскольку моя дочь к тебе как будто хорошо относится, ты сохранишь свой дом, свою машину и небольшое ежемесячное содержание, но семейный бизнес, все дома и вложения – все это принадлежит Оливии, и по справедливости.
– А имя? – негромко спросила я. – Имя я могу сохранить?
Он колебался.
– Это имя и твоей матери.
– Которое она явно высоко ценила. Он застыл.
– Теперь ты можешь идти.
Я едва не рассмеялась. Да я давно ушла. Он просто никогда этого не замечал.
– Да, Джоанна. – Его голос остановил меня, когда я уже взялась за дверную ручку. Он уже снова сидел за столом, направляя вверх струю дыма. И заговорил углом рта: – Держись подальше от «Валгаллы». Если я услышу еще об одном инциденте, наносящем ущерб репутации моей собственности, я лично выкину тебя прочь.
Я использовала единственное оставшееся оружие.
– Неудивительно, что она тебя бросила.
Он взял ручку и принялся писать, не глядя на меня.
– Тебя она тоже бросила.
Что ж, это и есть самое трудное, верно? Моя мать меня бросила. Конечно, она бросила Ксавье и Оливию тоже, но они не приходили в себя после нападения, угрожавшего их жизни. Они не почувствовали ее уход так, как я. Не нуждались в ней, как я.
«Нет смысла все это повторять себе», – подумала я. Мать ушла из семьи – только и всего, и, как остальная часть моего радостного прошлого, это теперь позади. Покидая кабинет Ксавье, я представляла себе, что топчу воспоминания, которые вызвало упоминание имени моей матери, каблуками загоняю их назад в могилу сознания, где покоятся все мои прежние боли. Я больше не подросток с уязвимой и уставшей душой и с искалеченным телом. Мне в моей жизни больше не нужна мать, и я не хочу ее.
Я добралась до фойе и стреляла воображаемыми пулями в большой портрет Ксавье, когда услышала легкий звук. Он был приглушенным, и в нем легко было узнать биение моего сердца. Оливия стояла перед большим окном, выходящим на боковую лужайку, она отражалась в стекле, и изгибы ее тела резко контрастировали со строгими линиями окна. Она скрестила руки, словно пыталась удержать себя… «Она давно пытается это делать», – подумала я. При виде этой хрупкой и очень красивой фигуры сердце мое дрогнуло, и я быстро спустилась в гостиную. Я знала, что Оливия меня заметила: она наклонила голову, но не обернулась.
– Эй. – Я положила руку ей на плечо. – А где Чудо Номер Один?
– Снаружи. – Плохо дело: Оливия не попросила меня называть Шер по имени. – Ждет в машине.
– Ты опоздаешь на ужин, – сказала я, поворачивая ее к себе и обнимая. Когда я вижу слезы на глазах сестры, во мне просыпаются вес спящие материнские инстинкты. Конечно, я часто дразню ее по таким поводам, которые – мы обе это знаем – не имеют значения, но когда что-то действительно затрагивает ее сердце, я ощетиниваюсь, как волчица, защищающая детеныша.
– Ты уверена, что не можешь пойти с нами? – спросила она, умоляюще глядя мне в глаза. Мы с ней одного роста, но сегодня она возвышается на четырехдюймовых «маноло». – Я очень хочу немного побыть с тобой.
– У меня свидание, – ответила я, и она упала с лица. – С Беном.
Она с удивленным и радостным возгласом свела руки, и в глазах ее, кроме слез, загорелось что-то еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112