И вдруг Тулаева как кольнуло что изнутри.
- Ребята, - обратился он сразу и к оператору, и к тележурналисту. - У меня к вам небольшая просьба. Вы не сделаете две-три панорамки той стороны шоссе? По минуте. Не больше.
- А зачем? - зевнул оператор, а Тулаеву послышалось, что
он сказал: "А за сколько?"
- Я не знаю ваших расценок, - потер он шею. - Но это
нужно для следствия, - и показал гэбэшную ксиву.
Оператор был родом из застоя и сразу стал серьезнее.
- А когда снимать? - с готовностью делать эту работу хоть сутки спросил он.
- Ну вот сейчас... И... и с паузой минут в пять еще два... - Тулаев посомневался, но изменившееся лицо оператора разрешило увеличить частоту съемки, - ну, три или четыре раза...
- Сделаем, - по-солдатски ответил оператор.
- Если штурм не начнется, - влез тележурналист и поправил очки, за толстыми линзами которых ягодками смотрелись хитрые серенькие глазки. Он был лет на десять моложе своего напарника и ничего не видел, кроме перестройки и всего последующего.
Тулаев пропустил сказанное мимо ушей, записал фамилию оператора, утяжелившего плечо камерой, и уже в спину попросил его:
- Только не так явно. Вроде как просто камеру проверяете.
От затылка оператора струилась такая преданность, что Тулаев не стал ждать ответа и отошел в сторону.
Из омоновского автобуса донесся рык милицейского полковника:
- Та-ащ генерал, я им что только не обещал, а они как попугаи уже тридцать минут твердят одно и то же: "Миллион долларов сотенными купюрами и вертолет на крышу. Иначе всем кранты. До тех пор, пока не сядет вертолет, никаких переговоров не ведем..." Я уже эту галиматью выучил как "Отче наш..." Что? Да. Одну и ту же фразу. Что? Пусть дадут трубку американке? Есть! Сейчас свяжусь с ними!
Вместо этого он высунулся из автобуса и гаркнул:
- Егор! Егор!.. А-а, ты здесь, - обрадовался он
подбежавшему офицеру с витязевским краповым беретом на стриженой голове. - Какого хрена здесь так гудит? Аэродром тут, что ли?
- Никак нет, та-ащ полковник! - крикнул Егор. - Это
вентиляшка в подъезде пашет на всю мощность, а стекол на техническом этаже нету. Вот оно и слышно...
- Так выруби ее на хрен!
- Есть! - с радостью человека, которого наконец-то заняли
делом, прокричал квадратный Егор и закосолапил к семнадцатиэтажке.
- Надо ж так гудеть! - возмутился милицейский полковник.
- Как самолет садится. Что, пресса, скучаете? - неожиданно спросил у Тулаева.
- Скучаю, - ответил он, не став разубеждать полковника в
том, что он журналист. - Эта песня, наверно, до утра?
- Может, и дольше, - промокнул полковник лоб темным от
пота платком. - А может, и нет.
- Они что: действительно уже полчаса слова во фразе не
меняют?
- А вам-то что? - напрягся полковник. - Это не ваше дело.
- Не спорю, - ответил Тулаев. - Просто интересно... А
скажите, в трубке щелчка перед началом фразы нет?
Полковник нервно отвернулся. Он уже не рад был, что решил подбодрить скучающего журналиста. С минуты на минуту ожидались эмвэдэшные генералы, а у него видок в зеркале смахивал на портрет бомжа после стакана дерьмовой водки: рожа сизо-бурая, под глазами круги, рубашка взмокла и смотрится дерюгой, на которую вывернули бадью воды.
Всхлебнув последний глоток воздуха, затих вентилятор над подъездом дома. Как будто невидимый отсюда охотник вогнал пулю в глотку так долго ревевшему динозавру. Движение по той стороне дороги наконец-то перекрыли, и стало до противного тихо. До того тихо, что этой тишиной можно было отравиться. Ведь внутри нее жило ожидание штурма. И после нахлынувшей тишины показалось, что теперь-то как раз и произойдет самое худшее.
Полковник вспомнил вопрос лысеющего журналиста и поймал себя на мысли, что и его тревожил безупречный порядок слов в ответах налетчиков. В этом было какое-то издевательство, какая-то тайна, которая ускользала от него, пока ему приходилось делать красивые глазки первому секретарю американского посольства.
Тишина сдавливала сердце, тишина, как жажда, требовала утоления, но он не знал, чем ее усмирить. Высокого начальства все не было, а сам он боялся сделать что-нибудь не так. На его сердце уже остался рубцом штурм пункта обмена валюты на набережной Москвы-реки. Тогда захватившие его студенты требовали денег и транспорта, угрожая застрелить девчонку-кассиршу. У девчонки было имя его дочери, и он не сдержался, послал омоновцев под прикрытием БТРа на штурм. В итоге - два трупа. Студенты так и не стали, кажется, строителями. Или врачами. Он точно уже не помнил кем. Девчонка не получила ни царапины, но он не захотел с ней встречаться. Он сразу отпросился у генерала из УВД и уехал домой.
У девчонки-американки было совсем чудное имя - Селлестина.
И почему-то не было чувства, что она обречена. Может, потому, что звали ее совсем иначе, чем его дочь.
Дрожащим пальцем полковник набрал уже намертво въевшийся в память номер этой клятой мебельной фабрички, послушал три гудка и до отвращения монотонную фразу: "Миллион долларов сотенными купюрами и вертолет на крышу. Иначе всем кранты. До тех пор, пока не сядет вертолет, никаких переговоров не ведем", - и снова в уши иголками закололи гудки.
Сотенными купюрами? Вертолет? Полковник поймал усталый взгляд американца, на шее которого уже вылезал двумя мокрыми уголками из-за узлов галстука расстегнутый воротничок рубашки, и вдруг ощутил, что ему мало воздуха. Полковник расстегнул еще одну пуговицу, уже на животе, даже не заметив, как брезгливо посмотрел на клок седых волос на его тугом брюхе американец, собрал морщины у широкого мужицкого переносья и еще раз вспомнил услышанное. Послушный магнитофон в мозгу медленно повторил ее и, полковник впервые услышал, что под фразой идет фон. Шипящий - как звук испуганной кобры. Гул вентиляции скрывал этот фон, маскировал под собой. Фон?
Полковник злыми торопливыми тычками оживил телефон сотовой связи, опять прослушал речитатив террориста и сразу стал застегивать пуговицы рубашки.
- Егор! - соединился он уже по рации с офицером из "Витязя". Штурмовой группе готовность номер один!
Прокричал - и обернулся на шоссе. Генералов все не было. И принимать решение не хотелось. Но потерять должность за три года до положенного срока ухода на пенсию тоже не хотелось.
4
От взрыва металлическая плита двери тупо, как боксер от нокаутирующего удара, дернулась и, впервые ощутив, что у нее больше нет петель, плашмя грохнулась на ступени. В квадраты вентиляционных отверстий полетели светошумовые гранаты.
Снаружи звуки их разрывов напоминали стоны огромного животного, получающего рану за раной.
Штурмовики из "Витязя", прикрывая лица бронированными щитами, по одному ныряли сквозь желтую пыль в темное чрево подвала, но, ни секунды не теряясь, бросались по трое каждый на свое направление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
- Ребята, - обратился он сразу и к оператору, и к тележурналисту. - У меня к вам небольшая просьба. Вы не сделаете две-три панорамки той стороны шоссе? По минуте. Не больше.
- А зачем? - зевнул оператор, а Тулаеву послышалось, что
он сказал: "А за сколько?"
- Я не знаю ваших расценок, - потер он шею. - Но это
нужно для следствия, - и показал гэбэшную ксиву.
Оператор был родом из застоя и сразу стал серьезнее.
- А когда снимать? - с готовностью делать эту работу хоть сутки спросил он.
- Ну вот сейчас... И... и с паузой минут в пять еще два... - Тулаев посомневался, но изменившееся лицо оператора разрешило увеличить частоту съемки, - ну, три или четыре раза...
- Сделаем, - по-солдатски ответил оператор.
- Если штурм не начнется, - влез тележурналист и поправил очки, за толстыми линзами которых ягодками смотрелись хитрые серенькие глазки. Он был лет на десять моложе своего напарника и ничего не видел, кроме перестройки и всего последующего.
Тулаев пропустил сказанное мимо ушей, записал фамилию оператора, утяжелившего плечо камерой, и уже в спину попросил его:
- Только не так явно. Вроде как просто камеру проверяете.
От затылка оператора струилась такая преданность, что Тулаев не стал ждать ответа и отошел в сторону.
Из омоновского автобуса донесся рык милицейского полковника:
- Та-ащ генерал, я им что только не обещал, а они как попугаи уже тридцать минут твердят одно и то же: "Миллион долларов сотенными купюрами и вертолет на крышу. Иначе всем кранты. До тех пор, пока не сядет вертолет, никаких переговоров не ведем..." Я уже эту галиматью выучил как "Отче наш..." Что? Да. Одну и ту же фразу. Что? Пусть дадут трубку американке? Есть! Сейчас свяжусь с ними!
Вместо этого он высунулся из автобуса и гаркнул:
- Егор! Егор!.. А-а, ты здесь, - обрадовался он
подбежавшему офицеру с витязевским краповым беретом на стриженой голове. - Какого хрена здесь так гудит? Аэродром тут, что ли?
- Никак нет, та-ащ полковник! - крикнул Егор. - Это
вентиляшка в подъезде пашет на всю мощность, а стекол на техническом этаже нету. Вот оно и слышно...
- Так выруби ее на хрен!
- Есть! - с радостью человека, которого наконец-то заняли
делом, прокричал квадратный Егор и закосолапил к семнадцатиэтажке.
- Надо ж так гудеть! - возмутился милицейский полковник.
- Как самолет садится. Что, пресса, скучаете? - неожиданно спросил у Тулаева.
- Скучаю, - ответил он, не став разубеждать полковника в
том, что он журналист. - Эта песня, наверно, до утра?
- Может, и дольше, - промокнул полковник лоб темным от
пота платком. - А может, и нет.
- Они что: действительно уже полчаса слова во фразе не
меняют?
- А вам-то что? - напрягся полковник. - Это не ваше дело.
- Не спорю, - ответил Тулаев. - Просто интересно... А
скажите, в трубке щелчка перед началом фразы нет?
Полковник нервно отвернулся. Он уже не рад был, что решил подбодрить скучающего журналиста. С минуты на минуту ожидались эмвэдэшные генералы, а у него видок в зеркале смахивал на портрет бомжа после стакана дерьмовой водки: рожа сизо-бурая, под глазами круги, рубашка взмокла и смотрится дерюгой, на которую вывернули бадью воды.
Всхлебнув последний глоток воздуха, затих вентилятор над подъездом дома. Как будто невидимый отсюда охотник вогнал пулю в глотку так долго ревевшему динозавру. Движение по той стороне дороги наконец-то перекрыли, и стало до противного тихо. До того тихо, что этой тишиной можно было отравиться. Ведь внутри нее жило ожидание штурма. И после нахлынувшей тишины показалось, что теперь-то как раз и произойдет самое худшее.
Полковник вспомнил вопрос лысеющего журналиста и поймал себя на мысли, что и его тревожил безупречный порядок слов в ответах налетчиков. В этом было какое-то издевательство, какая-то тайна, которая ускользала от него, пока ему приходилось делать красивые глазки первому секретарю американского посольства.
Тишина сдавливала сердце, тишина, как жажда, требовала утоления, но он не знал, чем ее усмирить. Высокого начальства все не было, а сам он боялся сделать что-нибудь не так. На его сердце уже остался рубцом штурм пункта обмена валюты на набережной Москвы-реки. Тогда захватившие его студенты требовали денег и транспорта, угрожая застрелить девчонку-кассиршу. У девчонки было имя его дочери, и он не сдержался, послал омоновцев под прикрытием БТРа на штурм. В итоге - два трупа. Студенты так и не стали, кажется, строителями. Или врачами. Он точно уже не помнил кем. Девчонка не получила ни царапины, но он не захотел с ней встречаться. Он сразу отпросился у генерала из УВД и уехал домой.
У девчонки-американки было совсем чудное имя - Селлестина.
И почему-то не было чувства, что она обречена. Может, потому, что звали ее совсем иначе, чем его дочь.
Дрожащим пальцем полковник набрал уже намертво въевшийся в память номер этой клятой мебельной фабрички, послушал три гудка и до отвращения монотонную фразу: "Миллион долларов сотенными купюрами и вертолет на крышу. Иначе всем кранты. До тех пор, пока не сядет вертолет, никаких переговоров не ведем", - и снова в уши иголками закололи гудки.
Сотенными купюрами? Вертолет? Полковник поймал усталый взгляд американца, на шее которого уже вылезал двумя мокрыми уголками из-за узлов галстука расстегнутый воротничок рубашки, и вдруг ощутил, что ему мало воздуха. Полковник расстегнул еще одну пуговицу, уже на животе, даже не заметив, как брезгливо посмотрел на клок седых волос на его тугом брюхе американец, собрал морщины у широкого мужицкого переносья и еще раз вспомнил услышанное. Послушный магнитофон в мозгу медленно повторил ее и, полковник впервые услышал, что под фразой идет фон. Шипящий - как звук испуганной кобры. Гул вентиляции скрывал этот фон, маскировал под собой. Фон?
Полковник злыми торопливыми тычками оживил телефон сотовой связи, опять прослушал речитатив террориста и сразу стал застегивать пуговицы рубашки.
- Егор! - соединился он уже по рации с офицером из "Витязя". Штурмовой группе готовность номер один!
Прокричал - и обернулся на шоссе. Генералов все не было. И принимать решение не хотелось. Но потерять должность за три года до положенного срока ухода на пенсию тоже не хотелось.
4
От взрыва металлическая плита двери тупо, как боксер от нокаутирующего удара, дернулась и, впервые ощутив, что у нее больше нет петель, плашмя грохнулась на ступени. В квадраты вентиляционных отверстий полетели светошумовые гранаты.
Снаружи звуки их разрывов напоминали стоны огромного животного, получающего рану за раной.
Штурмовики из "Витязя", прикрывая лица бронированными щитами, по одному ныряли сквозь желтую пыль в темное чрево подвала, но, ни секунды не теряясь, бросались по трое каждый на свое направление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112