"Девятка" взлетела по ней и исчезла из виду.
Под крик Межинского по рации Четверик направил "Волгу" на трамплин из сетки, с ужасом подумав, что забыл пристегнуться, и очнулся только тогда, когда после удара машины о землю увидел уменьшающиеся вдали буквы "SONY". Межинский все еще кричал, словно воочию видел его полет, и Четверик уже решил сжалиться над начальником, но тут парень швырнул "девятку" на встречную полосу, между идущих к Москве трейлеров.
Впереди наплывало очередное стальное чудовище затора, и Четверик оценил безрассудство парня. Он тоже бросился за ним, сразу попав в ущелье между трейлерами. Истеричный гул клаксонов разорвал желтый полуденный воздух над шоссе. Уходя от столкновения с бешеной "девяткой", трейлеры уступали ей дорогу, а Четверик шел за ней, как за ледоколом, разваливающим льды.
Когда они обогнали мычащее двигателями стадо затора, парень взял вправо, на свою полосу, но не понявший его маневра встречный трейлер тоже бросил руль в эту же сторону. Тупой удар и скрежет металла перекрыли все звуки шоссе.
Четверик на полном ходу свернул влево, к лесу, сгорбившись над рулем, уловил тупые удары сталкивающихся легковушек на встречной полосе и, уже ничего, ну совершенно ничего не видя, нажал на тормоз. "Волгу" развернуло, задом перебросило через кювет, она ударилась боком о ствол дуба, еще раз повернулась вдоль оси, нырнула в кусты, взлетела вверх, потом нырнула передом вниз, уткнулась во что-то твердое, жесткое и замерла. Окаменевшими ногами, упершимися в кузов, Четверик смягчил удар, но руль все равно вмялся ему в грудь. Лоб с размаху врезался в стойку двери, и левый глаз сразу стал мокрым и слепым.
Снизу, от ног, все еще что-то орал из упавшей рации Межинский. Мог бы и не вопить так громко. Заезд уже закончился. Четверик его не выиграл. Но и, кажется, не проиграл.
Дрожащей ладонью Четверик провел по мокрому глазу. Она сразу стала такой же мокрой и красной. Но зато прояснившимся глазом он разглядел столпившихся у "Волги" людей. Они стояли и будто бы ждали, сумеет водитель сам выбраться из машины или нет. Злость на зрителей заставила Четверика толкнуть левую дверь плечом. Она не поддалась. Перегнувшись над рулем, он дернул за ручку правой дверцы. Она испуганно открылась. Кто-то, наконец, догадался распахнуть ее.
Размазывая ладонью кровь по лобовому стеклу и креслам, Четверик выкарабкался из салона. Ноги оставались каменными. Ногам казалось, что он все еще летит навстречу страшным толстым стволам деревьев.
- У вас радио работает, - сказали ему сбоку.
- Да... дай его сю... сюда, - потребовал от голоса
Четверик.
Черный брикет рации сунули ему в руку. Он сразу стал красно-бурым, как будто тоже получил ранение от удара, но только сейчас из черной морщинистой кожи рации проступила кровь.
- До... до... докладывает Се... Се... - слово "Седьмой"
никак не получалось, и он назвал себя по фамилии: - Че... Четверик до... докладыв-вает...
- Ты где, мать твою?! - гаркнула окровавленная черная кожа
и добавила еще пару-тройку такой нецензурщины, что кто-то
рядом хихикнул.
- Пре... преследовал об... об-бабъект по... по Минс...
Минскому шоссе...
- Хана твоему объекту! - нагло крикнул кто-то сбоку.
Дрожащим задымленным взглядом Четверик нашел губы, произнесшие эти слова. От них пахло водкой и сигаретами. Губы не могли врать.
- Что... что ты сказал? - спросил эти губы Четверик.
- Разбился в лепешку тот пацан, за которым ты гнался. Я сам видел. Токо из пивнухи вышел, а он ш-шмяк об трейлер. Кизяк, а не машина. А ты молоток! Счастливый, видать...
12
После обеда Тулаева пригласил в свою каюту особист. Пятьдесят граммов венгерского ризлинга - суточная норма подводника-атомщика, выпитые перед наваристым борщом и бефстрогановым, вместо подразумеваемого от их употребления взбадривания вызвали липкую сонливость. Веки стали килограммовыми. И еще - очень клейкими. Им очень хотелось часа на два плотненько прилипнуть друг к дружке.
- Извините, что отвлекаю от адмиральского часа, - со странной угодливостью заглядывая ему в глаза, протараторил особист, щупленький капитан-лейтенант. - Но для вас есть сообщение.
Тулаев стоял посредине его просторной каюты и смотрел на стол, на котором совершенно ничего не было. Даже фотографий жены и детей. За час с лишним он уже обошел многие каюты, знакомясь с офицерами. Таких пустых столов не было ни у кого.
- А что такое адмиральский час? - заплетающимся языком спросил Тулаев.
- Это время послеобеденного сна. Введен еще во времена парусного флота.
- Чтоб жирок завязывался?
- Примерно.
- Так какое сообщение?
Несмотря на приглашение, Тулаев упрямо не садился. Как будто если бы сел, то веки потяжелели бы еще на кило, и у него не хватило бы никаких сил разлепить их.
- Сообщение?.. Да-да, сообщение, - быстро потер пальцами о пальцы особист.
Он все делал быстро и порывисто, точно боялся забыть, что же именно нужно сделать.
- Начальник особого отдела передал для вас телеграмму по
ЗАСу, то есть по засекреченной связи... Вот. Сообщение касается Комарова...
- Правда?
Веки стали чуть полегче. Кажется, уже можно было и сесть, но Тулаев всего лишь сложил руки крест накрест на груди. Прямо Наполеон, принимающий сообщение о ходе битвы.
- И что там говорится о Комарове?
- Я не хочу пересказывать. Еще запутаюсь. Прочтите сами.
Он резко нагнулся к левой стойке стола, оказавшейся сейфом, вонзил в нее ключ, беззвучно провернул его, достал широкий блокнот с перфорацией поверху и протянул его Тулаеву.
"На ваш запрос сообщаю, что Комаров Э.Э., старший помощник командира в/ч ..., неоднократно выезжал в Мурманск для подрабатывания частным извозом на личном автомобиле. Комаров
Э.Э. имеет большое количество долгов, но никому их не возвращает. Одновременно сообщаю, что жена Комарова Э.Э. регулярно выезжает в Мурманск, где занимается продажей джинсов на вещевом рынке. По сведениям, полученным из женсовета, жена Комарова Э.Э. собирает деньги на покупку собственного дома в Краснодарском крае, так как, по ее устным заявлениям, в этом дерьме больше жить нельзя, а на государство нет надежды никакой".
Под сообщением стояли фамилии начальника особого отдела, радиотелеграфиста, передавшего текст, его собрата, принявшего текст, и особиста лодки. "Для Корнеева", - наконец-то заметил Тулаев пометку над текстом и сразу спросил:
- Мне расписываться нужно?
- Да. Вот здесь.
Небрежными каракулями, похожими на сочетание "Кор", Тулаев перечеркнул уголок блокнота, отдал его особисту, и тот спрятал документ в сейф с быстротой фокусника.
После получения новых фактов нужно было думать, думать, думать, а вместо мыслей в голове плавали, как вещи в невесомости, какие-то желтые початки, огромные кувалды, исцелованные вдоль и поперек, буквы "Ка" и "Дэ", написанные красной краской на картоне, черные дырчатые сандалии адмирала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Под крик Межинского по рации Четверик направил "Волгу" на трамплин из сетки, с ужасом подумав, что забыл пристегнуться, и очнулся только тогда, когда после удара машины о землю увидел уменьшающиеся вдали буквы "SONY". Межинский все еще кричал, словно воочию видел его полет, и Четверик уже решил сжалиться над начальником, но тут парень швырнул "девятку" на встречную полосу, между идущих к Москве трейлеров.
Впереди наплывало очередное стальное чудовище затора, и Четверик оценил безрассудство парня. Он тоже бросился за ним, сразу попав в ущелье между трейлерами. Истеричный гул клаксонов разорвал желтый полуденный воздух над шоссе. Уходя от столкновения с бешеной "девяткой", трейлеры уступали ей дорогу, а Четверик шел за ней, как за ледоколом, разваливающим льды.
Когда они обогнали мычащее двигателями стадо затора, парень взял вправо, на свою полосу, но не понявший его маневра встречный трейлер тоже бросил руль в эту же сторону. Тупой удар и скрежет металла перекрыли все звуки шоссе.
Четверик на полном ходу свернул влево, к лесу, сгорбившись над рулем, уловил тупые удары сталкивающихся легковушек на встречной полосе и, уже ничего, ну совершенно ничего не видя, нажал на тормоз. "Волгу" развернуло, задом перебросило через кювет, она ударилась боком о ствол дуба, еще раз повернулась вдоль оси, нырнула в кусты, взлетела вверх, потом нырнула передом вниз, уткнулась во что-то твердое, жесткое и замерла. Окаменевшими ногами, упершимися в кузов, Четверик смягчил удар, но руль все равно вмялся ему в грудь. Лоб с размаху врезался в стойку двери, и левый глаз сразу стал мокрым и слепым.
Снизу, от ног, все еще что-то орал из упавшей рации Межинский. Мог бы и не вопить так громко. Заезд уже закончился. Четверик его не выиграл. Но и, кажется, не проиграл.
Дрожащей ладонью Четверик провел по мокрому глазу. Она сразу стала такой же мокрой и красной. Но зато прояснившимся глазом он разглядел столпившихся у "Волги" людей. Они стояли и будто бы ждали, сумеет водитель сам выбраться из машины или нет. Злость на зрителей заставила Четверика толкнуть левую дверь плечом. Она не поддалась. Перегнувшись над рулем, он дернул за ручку правой дверцы. Она испуганно открылась. Кто-то, наконец, догадался распахнуть ее.
Размазывая ладонью кровь по лобовому стеклу и креслам, Четверик выкарабкался из салона. Ноги оставались каменными. Ногам казалось, что он все еще летит навстречу страшным толстым стволам деревьев.
- У вас радио работает, - сказали ему сбоку.
- Да... дай его сю... сюда, - потребовал от голоса
Четверик.
Черный брикет рации сунули ему в руку. Он сразу стал красно-бурым, как будто тоже получил ранение от удара, но только сейчас из черной морщинистой кожи рации проступила кровь.
- До... до... докладывает Се... Се... - слово "Седьмой"
никак не получалось, и он назвал себя по фамилии: - Че... Четверик до... докладыв-вает...
- Ты где, мать твою?! - гаркнула окровавленная черная кожа
и добавила еще пару-тройку такой нецензурщины, что кто-то
рядом хихикнул.
- Пре... преследовал об... об-бабъект по... по Минс...
Минскому шоссе...
- Хана твоему объекту! - нагло крикнул кто-то сбоку.
Дрожащим задымленным взглядом Четверик нашел губы, произнесшие эти слова. От них пахло водкой и сигаретами. Губы не могли врать.
- Что... что ты сказал? - спросил эти губы Четверик.
- Разбился в лепешку тот пацан, за которым ты гнался. Я сам видел. Токо из пивнухи вышел, а он ш-шмяк об трейлер. Кизяк, а не машина. А ты молоток! Счастливый, видать...
12
После обеда Тулаева пригласил в свою каюту особист. Пятьдесят граммов венгерского ризлинга - суточная норма подводника-атомщика, выпитые перед наваристым борщом и бефстрогановым, вместо подразумеваемого от их употребления взбадривания вызвали липкую сонливость. Веки стали килограммовыми. И еще - очень клейкими. Им очень хотелось часа на два плотненько прилипнуть друг к дружке.
- Извините, что отвлекаю от адмиральского часа, - со странной угодливостью заглядывая ему в глаза, протараторил особист, щупленький капитан-лейтенант. - Но для вас есть сообщение.
Тулаев стоял посредине его просторной каюты и смотрел на стол, на котором совершенно ничего не было. Даже фотографий жены и детей. За час с лишним он уже обошел многие каюты, знакомясь с офицерами. Таких пустых столов не было ни у кого.
- А что такое адмиральский час? - заплетающимся языком спросил Тулаев.
- Это время послеобеденного сна. Введен еще во времена парусного флота.
- Чтоб жирок завязывался?
- Примерно.
- Так какое сообщение?
Несмотря на приглашение, Тулаев упрямо не садился. Как будто если бы сел, то веки потяжелели бы еще на кило, и у него не хватило бы никаких сил разлепить их.
- Сообщение?.. Да-да, сообщение, - быстро потер пальцами о пальцы особист.
Он все делал быстро и порывисто, точно боялся забыть, что же именно нужно сделать.
- Начальник особого отдела передал для вас телеграмму по
ЗАСу, то есть по засекреченной связи... Вот. Сообщение касается Комарова...
- Правда?
Веки стали чуть полегче. Кажется, уже можно было и сесть, но Тулаев всего лишь сложил руки крест накрест на груди. Прямо Наполеон, принимающий сообщение о ходе битвы.
- И что там говорится о Комарове?
- Я не хочу пересказывать. Еще запутаюсь. Прочтите сами.
Он резко нагнулся к левой стойке стола, оказавшейся сейфом, вонзил в нее ключ, беззвучно провернул его, достал широкий блокнот с перфорацией поверху и протянул его Тулаеву.
"На ваш запрос сообщаю, что Комаров Э.Э., старший помощник командира в/ч ..., неоднократно выезжал в Мурманск для подрабатывания частным извозом на личном автомобиле. Комаров
Э.Э. имеет большое количество долгов, но никому их не возвращает. Одновременно сообщаю, что жена Комарова Э.Э. регулярно выезжает в Мурманск, где занимается продажей джинсов на вещевом рынке. По сведениям, полученным из женсовета, жена Комарова Э.Э. собирает деньги на покупку собственного дома в Краснодарском крае, так как, по ее устным заявлениям, в этом дерьме больше жить нельзя, а на государство нет надежды никакой".
Под сообщением стояли фамилии начальника особого отдела, радиотелеграфиста, передавшего текст, его собрата, принявшего текст, и особиста лодки. "Для Корнеева", - наконец-то заметил Тулаев пометку над текстом и сразу спросил:
- Мне расписываться нужно?
- Да. Вот здесь.
Небрежными каракулями, похожими на сочетание "Кор", Тулаев перечеркнул уголок блокнота, отдал его особисту, и тот спрятал документ в сейф с быстротой фокусника.
После получения новых фактов нужно было думать, думать, думать, а вместо мыслей в голове плавали, как вещи в невесомости, какие-то желтые початки, огромные кувалды, исцелованные вдоль и поперек, буквы "Ка" и "Дэ", написанные красной краской на картоне, черные дырчатые сандалии адмирала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112