Я подумал немного, а потом позвонил мистеру Трибблу, потому что он перед уходом на пенсию сколотил приличный капитал в бизнесе. Он был рад, что я позвонил, и сказал, что прилетит ближайшим рейсом.
И вот через неделю он прибыл, и сказал, что нам нужно посовещаться.
-- Форрест. -- сказал он, -- то, что ты сделал - это просто потрясающе, но тебе пора серьезно подумать о финансовом планировании.
Я спросил его, что это такое, а он отвечает.
-- Инвестиции! Диверсификация! Насколько я могу судить, в будущем году ты сделаешь около 190 тысяч долларов. Еще через год - почти четверть миллиона. Такую прибыль ты просто обязан реинвестировать, иначе налоговая инспекция пустит тебя по миру. Реинвестирование - вот суть американского бизнеса!
И так мы и поступили.
Мистер Триббл лично взялся аз дело, и скоро мы сформировали несколько дочерних корпораций. Первой была "Компания "Раки Гампа"", вторая - "Концерн "Фаршированные крабы Сью"", третья - "АО "Мамины рачки"".
В общем, четверть миллиона долларов через год превратились в полмиллиона, потом в миллион, и в итоге через четыре года наш бизнес давал пять миллионов долларов в год. На нас работало около трехсот человек, в том числе закончившие с реслингом Какашка и Растение, они занимались погрузкой на складе. Я попытался найти Дэна, но не получилось - он бесследно пропал. Зато я нашел старину Майка, и он возглавил паблик рилейшенз и рекламу, и даже, по совету мистера Триббла, нанял для телешоу Рэйчел Уэльч - она танцевала в костюме краба и припевала: "Если крабов ешь не Сью, Твои денежки тютю!"
В общем, дело стало приобретать солидный масштаб. У нас появилась рыбацкая флотилия и парк рефрижераторов, мы завели свою консервную фабрику, и офисное здание, начали инвестировать в жилищное строительство, магазины, и торговлю нефтью и газом. Мы наняли старину профессора Квакенбуша, того самого преподавателя английского, его у тому времени выгнали из университета за совращение студентки, и он стал поваром на фабрике у мамы. Еще мы наняли полковника Гуча, которого после нашего рекламного тура выперли в отставку, и мистер Триббл поручил ему "секретные операции".
Мама построила нам большой дом, потому что, сказала она, не пристало такому руководителю, как я. жить в какойто хижине. Сью же она оставила в хижине, чтобы он контролировал процесс. Теперь мне каждый день приходилось ходить в костюме и с портфелем, словно адвокату какомунибудь. Все время приходилось сидеть на какихто совещаниях и выслушивать массу чуши, похожей на лопотание пигмеев, а меня все называли "мистер Гамп" и все такое. Мне вручили почетный ключ от Мобайла, и пригласили меня в совет попечителей госпиталя и симфонического оркестра.
И вот както приходят ко мне в офис какието люди и говорят, что хотят выдвинуть меня в Сенат США.
-- Вы просто созданы для Сената, -- говорит один парень - в костюме с бабочкой и сигарой во рту. -- Футбольный кумир "Медведей Брайанта", герой войны, знаменитый космонавт и доверенное лицо президентов - чего еще можно требовать от кандидата? -- Звали его мистер Клакстон.
-- Послушайте, -- говорю я ему. -- Да ведь я - идиот. Я не разбираюсь в политике!
-- Вот это и хорошо! -- говорит мистер Клакстон. -- Такие люди нам и нужны! Вы - соль земли, скажу я вам. Соль земли!
Эта идея мне не понравилась, как и вообще всякие идеи относительно меня, потому что именно изза них я и попадал во всякие переделки. Но когда я рассказал об этом маме, у нее в глазах. само собой, появились слезы и она сказала, что гордится мной, и что ее заветная мечта - чтобы ее сын восседал в Сенате США.
Ладно, подошел день для объявления в выдвижении в кандидаты. Мистер Клакстон и его команда сняла зал в Мобайле, и вытащила меня на сцену перед аудиторией, заплатившей по полдоллара, чтобы послушать, какую чушь я буду толкать. Сначала было несколько длинных речей, а потом настала моя очередь.
-- Дорогие сограждане, -- начал я. Мистер Клакстон заранее дал мне речь, которую я должен был произнести, и кроме того, его люди должны были задавать мне вопросы из зала. Тут же засветились огоньки телекамер. а репортеры заскрипели перьями. Я прочел всю речь, не очень длинную и бессмысленную - впрочем, как я могу об этом судить? Я ведь всего лишь идиот.
А когда я кончил, встает одна дамочка из газеты и заглядывает в свой блокнот:
-- Мы стоим на грани ядерной катастрофы, -- говорит она, -- экономика в кризисе, нас ненавидят во всем мире. в наших городах царит насилие, каждый день люди умирают от голода, повсюду царит неверие и жажда наживы, иностранцы наводнили нашу страну и отбирают работу у наших граждан, профсоюзы прогнили, черные дети умирают в гетто. налоги чрезмерны, в школах царит хаос и страх, голод, отчаяние и призрак гражданской войны нависли над страной. Что же по вашему, является наиболее насущной потребностью момента, что бы вы хотели сделать в первую очередь? -- Зал затих, так что было услышать, как летит муха.
-- Я хочу писать, -- говорю я.
И тут публика взорвалась! Люди вопили и размахивали руками, а ктото в задних рядах начал скандировать мои слова, пока весь зал не подхватил их:
-- МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! -- орали они.
Мама сидела позади меня в президиуме, она подскочила и оттащила меня от микрофона.
-- Как тебе не стыдно, -- прошипела она, -- так себя вести на людях!
-- Ничего, ничего, -- говорит ей мистер Клакстон. -- Отлично! Им это нравится! Мы сделаем их этого лозунг нашей избирательной компании!
-- Что это?! -- поразилась мама. Глаза у нее превратились в щелки.
-- МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! -- отвечает мистер Клакстон. -- Вы только вслушайтесь! Ни у кого еще не было такого прочного контакта с аудиторией!
Но маму на это не купишь.
-- Где это вы слышали, чтобы такие слова становились лозунгом избирательной компании?! -- спрашивает она. -- Это просто отвратительно, непристойно - и кроме того, какой в этом смысл?
-- Это просто символ, -- отвечает мистер Клакстон. -- Понимаете, мы наделаем массу всяких плакатов, значков, наклеек. Привлечем радио и телевидение. Да это просто гениальное выражение! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ - это символ неподчинения гнету государства - символ удаления всего нечистого, что накопилось в нашей стране.... Этот образ сочетает в себе фрустрация и одновременно воплощение желания!
-- Да вы что! -- воскликнула мама. -- Вы что, спятили?
-- Форрест, -- сказал мистер Клакстон, -- вы уже на пути в Вашингтон!
По крайней мере, так казалось поначалу. Кампания под лозунгом "Мы хотим писать" пошла очень хорошо, эта фраза стала поговоркой. Люди выкраивали его на улицах и из машин, телекомментаторы и журналисты не жалели сил, разъясняя народу, что это значит. Проповедники оглашали ее с амвонов, а школьники скандировали на уроках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
И вот через неделю он прибыл, и сказал, что нам нужно посовещаться.
-- Форрест. -- сказал он, -- то, что ты сделал - это просто потрясающе, но тебе пора серьезно подумать о финансовом планировании.
Я спросил его, что это такое, а он отвечает.
-- Инвестиции! Диверсификация! Насколько я могу судить, в будущем году ты сделаешь около 190 тысяч долларов. Еще через год - почти четверть миллиона. Такую прибыль ты просто обязан реинвестировать, иначе налоговая инспекция пустит тебя по миру. Реинвестирование - вот суть американского бизнеса!
И так мы и поступили.
Мистер Триббл лично взялся аз дело, и скоро мы сформировали несколько дочерних корпораций. Первой была "Компания "Раки Гампа"", вторая - "Концерн "Фаршированные крабы Сью"", третья - "АО "Мамины рачки"".
В общем, четверть миллиона долларов через год превратились в полмиллиона, потом в миллион, и в итоге через четыре года наш бизнес давал пять миллионов долларов в год. На нас работало около трехсот человек, в том числе закончившие с реслингом Какашка и Растение, они занимались погрузкой на складе. Я попытался найти Дэна, но не получилось - он бесследно пропал. Зато я нашел старину Майка, и он возглавил паблик рилейшенз и рекламу, и даже, по совету мистера Триббла, нанял для телешоу Рэйчел Уэльч - она танцевала в костюме краба и припевала: "Если крабов ешь не Сью, Твои денежки тютю!"
В общем, дело стало приобретать солидный масштаб. У нас появилась рыбацкая флотилия и парк рефрижераторов, мы завели свою консервную фабрику, и офисное здание, начали инвестировать в жилищное строительство, магазины, и торговлю нефтью и газом. Мы наняли старину профессора Квакенбуша, того самого преподавателя английского, его у тому времени выгнали из университета за совращение студентки, и он стал поваром на фабрике у мамы. Еще мы наняли полковника Гуча, которого после нашего рекламного тура выперли в отставку, и мистер Триббл поручил ему "секретные операции".
Мама построила нам большой дом, потому что, сказала она, не пристало такому руководителю, как я. жить в какойто хижине. Сью же она оставила в хижине, чтобы он контролировал процесс. Теперь мне каждый день приходилось ходить в костюме и с портфелем, словно адвокату какомунибудь. Все время приходилось сидеть на какихто совещаниях и выслушивать массу чуши, похожей на лопотание пигмеев, а меня все называли "мистер Гамп" и все такое. Мне вручили почетный ключ от Мобайла, и пригласили меня в совет попечителей госпиталя и симфонического оркестра.
И вот както приходят ко мне в офис какието люди и говорят, что хотят выдвинуть меня в Сенат США.
-- Вы просто созданы для Сената, -- говорит один парень - в костюме с бабочкой и сигарой во рту. -- Футбольный кумир "Медведей Брайанта", герой войны, знаменитый космонавт и доверенное лицо президентов - чего еще можно требовать от кандидата? -- Звали его мистер Клакстон.
-- Послушайте, -- говорю я ему. -- Да ведь я - идиот. Я не разбираюсь в политике!
-- Вот это и хорошо! -- говорит мистер Клакстон. -- Такие люди нам и нужны! Вы - соль земли, скажу я вам. Соль земли!
Эта идея мне не понравилась, как и вообще всякие идеи относительно меня, потому что именно изза них я и попадал во всякие переделки. Но когда я рассказал об этом маме, у нее в глазах. само собой, появились слезы и она сказала, что гордится мной, и что ее заветная мечта - чтобы ее сын восседал в Сенате США.
Ладно, подошел день для объявления в выдвижении в кандидаты. Мистер Клакстон и его команда сняла зал в Мобайле, и вытащила меня на сцену перед аудиторией, заплатившей по полдоллара, чтобы послушать, какую чушь я буду толкать. Сначала было несколько длинных речей, а потом настала моя очередь.
-- Дорогие сограждане, -- начал я. Мистер Клакстон заранее дал мне речь, которую я должен был произнести, и кроме того, его люди должны были задавать мне вопросы из зала. Тут же засветились огоньки телекамер. а репортеры заскрипели перьями. Я прочел всю речь, не очень длинную и бессмысленную - впрочем, как я могу об этом судить? Я ведь всего лишь идиот.
А когда я кончил, встает одна дамочка из газеты и заглядывает в свой блокнот:
-- Мы стоим на грани ядерной катастрофы, -- говорит она, -- экономика в кризисе, нас ненавидят во всем мире. в наших городах царит насилие, каждый день люди умирают от голода, повсюду царит неверие и жажда наживы, иностранцы наводнили нашу страну и отбирают работу у наших граждан, профсоюзы прогнили, черные дети умирают в гетто. налоги чрезмерны, в школах царит хаос и страх, голод, отчаяние и призрак гражданской войны нависли над страной. Что же по вашему, является наиболее насущной потребностью момента, что бы вы хотели сделать в первую очередь? -- Зал затих, так что было услышать, как летит муха.
-- Я хочу писать, -- говорю я.
И тут публика взорвалась! Люди вопили и размахивали руками, а ктото в задних рядах начал скандировать мои слова, пока весь зал не подхватил их:
-- МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! -- орали они.
Мама сидела позади меня в президиуме, она подскочила и оттащила меня от микрофона.
-- Как тебе не стыдно, -- прошипела она, -- так себя вести на людях!
-- Ничего, ничего, -- говорит ей мистер Клакстон. -- Отлично! Им это нравится! Мы сделаем их этого лозунг нашей избирательной компании!
-- Что это?! -- поразилась мама. Глаза у нее превратились в щелки.
-- МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! -- отвечает мистер Клакстон. -- Вы только вслушайтесь! Ни у кого еще не было такого прочного контакта с аудиторией!
Но маму на это не купишь.
-- Где это вы слышали, чтобы такие слова становились лозунгом избирательной компании?! -- спрашивает она. -- Это просто отвратительно, непристойно - и кроме того, какой в этом смысл?
-- Это просто символ, -- отвечает мистер Клакстон. -- Понимаете, мы наделаем массу всяких плакатов, значков, наклеек. Привлечем радио и телевидение. Да это просто гениальное выражение! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ - это символ неподчинения гнету государства - символ удаления всего нечистого, что накопилось в нашей стране.... Этот образ сочетает в себе фрустрация и одновременно воплощение желания!
-- Да вы что! -- воскликнула мама. -- Вы что, спятили?
-- Форрест, -- сказал мистер Клакстон, -- вы уже на пути в Вашингтон!
По крайней мере, так казалось поначалу. Кампания под лозунгом "Мы хотим писать" пошла очень хорошо, эта фраза стала поговоркой. Люди выкраивали его на улицах и из машин, телекомментаторы и журналисты не жалели сил, разъясняя народу, что это значит. Проповедники оглашали ее с амвонов, а школьники скандировали на уроках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52