Циничная отчужденность Джима, с которой тот относился к происходящему, прибавила остроты газетным материалам на эту тему. Журнал «Ю.С.» («Скандал, который потряс Саванну») писал, что Уильямс своим высокомерием похож на фон Бюлова. Издатели фотоальбома «День в жизни Америки» послали в Саванну фотографа, который должен был запечатлеть на пленку дом Уильямса как образец южного декаданса. Фотограф Герд Людвиг включил осветители в Мерсер-хауз и начал снимать.
– Он пробыл у меня весь день, – жаловался впоследствии Уильямс, – изо всех сил стараясь не упустить ни одной детали моего «декаданса». Если бы он попросил, то я с удовольствием облегчил бы ему жизнь и показал недавно приобретенную реликвию – кинжал князя Юсупова, которым он пытался убить Распутина. Каково, а? Показать ему кинжал и сказать, что этим оружием Распутину отрезали член с яйцами.
Уильямс не проявлял почти никакого интереса к юридической стороне своего процесса, занимаясь исключительно «потусторонними» вещами – беспрерывно играл в психологические кости и позволял Минерве призраком бродить вокруг Мерсер-хауз. Достойная дама творила какие-то ритуалы, чтобы снять с дома порчу, если таковая имелась, и насылала заклятья на людей, которые, как подозревал Уильямс, желали ему всяческих недугов. Совершенно случайно мне пришлось стать свидетелем такой церемонии. Дело было в марте, в полдень. В самом разгаре был «Тур домов». Как обычно, Уильямс отказался пускать в Мерсер-хауз каких бы то ни было туристов, зато с большим удовольствием распахнули двери своего дома Эмма и Ли Адлер. Уильямс; стоя у окна, курил сигару и сопровождал едкими замечаниями появление визитеров у подъезда дома Адлеров. Кивком головы он подозвал меня к окну. В это время две хорошо одетые супружеские пары как раз поднимались по ступенькам подъезда. Минерва двигалась за ними по пятам, неся в руке свой фирменный знак – пластиковый пакет. Поднявшись по ступенькам, она не пошла за остальными, а осталась перед дверью и несколько раз оглянулась. Убедившись, что никто не смотрит в ее сторону, она сунула руку в мешок, достала оттуда что-то похожее на чернозем и высыпала две пригоршни в палисадник, а одну – прямо на ступени. Уильямс рассмеялся.
– Это кладбищенская земля? – спросил я.
– А что же еще? – вопросом на вопрос ответил Джим.
– Взятая на кладбище в полночь? – не отставал я. – А как же!
Минерва вошла в дом Адлеров.
– Что она собирается делать там? – недоумевал я. – Будет заниматься своим обычным мумбо-юмбо, как мне кажется, – пояснил Уильямс. – Сучья, ветки, листья, экзотические порошки, куриные кости. Я сказал ей, что Ли Адлер руководит действиями окружного прокурора, контролирует его. Этого оказалось вполне достаточно. В последнее время Минерва стала очень занятой колдуньей. Она несколько раз ездила в Вернонбург, где обработала дом Спенсера Лоутона, сегодня нанесла визит судье Оливеру в его коттедже на Тайби. Она разбрасывает кладбищенскую землю в лучших домах города, благослови ее Бог.
Пока Джим Уильямс тешил себя мистическими манипуляциями, Сонни Зейлер не жалел усилий для юридического обоснования защиты. Он попытался опротестовать улики, обнаруженные в Мерсер-хауз в ночь перестрелки, ссылаясь на то, что полиция не имела ордера на обыск; протест был отклонен Верховным судом Джорджии. Отклонено было также и ходатайство о рассмотрении дела в другом судебном округе. Дата третьего разбирательства приближалась, а Зейлеру не оставалось ничего другого, как придерживаться той же стратегии, что и на втором процессе. На этот раз он не станет придираться к составу жюри – от этого нет практически никакой пользы; но новых улик и новых свидетелей у Зейлера не нашлось. Он решил не использовать двух дружков Хэнсфорда с их историей о планах убийства Уильямса, боясь, что в ходе суда они откажутся от своих показаний. К тому же склонность Хэнсфорда к насилию подтверждалась массой других свидетелей. Самой тяжелой головной болью по-прежнему оставалось отсутствие на руках Дэнни следов пороха. Именно данное обстоятельство решило исход процессов в ходе двух предыдущих разбирательств, несмотря на все попытки защиты объяснить его. Эксперт Ирвинг Стоун, выступивший на суде свидетелем защиты, показал, что угол между рукой и стволом пистолета, кровь на руке Хэнсфорда и двенадцатичасовая задержка со взятием соскобов с кожи, являются достаточными для уменьшения содержания пороховых остатков на поверхности кожи на семьдесят процентов, но не больше. Вероятность того, что остальные тридцать процентов стерты во время транспортировки, была очень низка, поскольку руки Хэнсфорда прикрыли бумажным мешком. Зейлер еще раз позвонил доктору Стоуну и спросил, не может ли тот как-то объяснить полное отсутствие продуктов выстрела на руках Дэнни.
– Нет, – ответил Стоун, – по имеющейся информации не могу.
Кроме отсутствия остатков пороха на руках Хэнсфорда, Зейлера занимала и другая проблема – свидетельские показания самого Уильямса. Со времени последнего допроса прошло почти четыре года, и Зейлер опасался, что мелкие детали могли стереться в памяти подсудимого и на новом процессе он даст противоречивые показания. За две недели до суда адвокат заставил Уильямса заново перечитать протоколы суда. Малейшие расхождения дали бы Лоутону возможность поставить вопрос о доверии к показаниям в целом. Зейлер обещал Уильямсу, что привезет протоколы в Мерсер-хауз днем в субботу, и они вместе их просмотрят. Джим Уильямс позвонил мне в субботу утром и пригласил присутствовать на этом просмотре.
– Приходите на полчаса пораньше, – попросил он, – мне надо вам кое-что сказать.
По виду Уильямса, открывшего мне дверь, я понял: он сознает, что все улики против него – Джим сбрил усы. Собственно говоря, Сонни настаивал на этом еще до второго суда – без усов Уильямс выглядел бы более доступным – но подсудимый отказался, и вот теперь он вынужден был согласиться на умасливание жюри.
Джим сразу перешел к делу.
– Сонни еще ничего не знает, но я решил изменить версию и хочу рассказать, как все происходило на самом деле. Это мой единственный шанс выиграть процесс.
– Вы не говорили об этом Сонни Зейлеру? – спросил я.
– Я расскажу ему все, как только он приедет.
Вот и отлично, пусть Сонни разбирается во всем сам. Не мое это дело – консультировать Уильямса, и я поспешил перевести разговор на нейтральную тему, заметив, что без усов у него более добродушный вид – присяжным должно понравиться. Я выглянул в окно в надежде увидеть Зейлера, но вместо него обнаружил Минерву, сидящую на лавочке.
– Она наводит на кого-нибудь порчу? – поинтересовался я.
– Вероятно, – ответил Уильямс. – Я плачу ей двадцать пять долларов в день и не задаю никаких вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Он пробыл у меня весь день, – жаловался впоследствии Уильямс, – изо всех сил стараясь не упустить ни одной детали моего «декаданса». Если бы он попросил, то я с удовольствием облегчил бы ему жизнь и показал недавно приобретенную реликвию – кинжал князя Юсупова, которым он пытался убить Распутина. Каково, а? Показать ему кинжал и сказать, что этим оружием Распутину отрезали член с яйцами.
Уильямс не проявлял почти никакого интереса к юридической стороне своего процесса, занимаясь исключительно «потусторонними» вещами – беспрерывно играл в психологические кости и позволял Минерве призраком бродить вокруг Мерсер-хауз. Достойная дама творила какие-то ритуалы, чтобы снять с дома порчу, если таковая имелась, и насылала заклятья на людей, которые, как подозревал Уильямс, желали ему всяческих недугов. Совершенно случайно мне пришлось стать свидетелем такой церемонии. Дело было в марте, в полдень. В самом разгаре был «Тур домов». Как обычно, Уильямс отказался пускать в Мерсер-хауз каких бы то ни было туристов, зато с большим удовольствием распахнули двери своего дома Эмма и Ли Адлер. Уильямс; стоя у окна, курил сигару и сопровождал едкими замечаниями появление визитеров у подъезда дома Адлеров. Кивком головы он подозвал меня к окну. В это время две хорошо одетые супружеские пары как раз поднимались по ступенькам подъезда. Минерва двигалась за ними по пятам, неся в руке свой фирменный знак – пластиковый пакет. Поднявшись по ступенькам, она не пошла за остальными, а осталась перед дверью и несколько раз оглянулась. Убедившись, что никто не смотрит в ее сторону, она сунула руку в мешок, достала оттуда что-то похожее на чернозем и высыпала две пригоршни в палисадник, а одну – прямо на ступени. Уильямс рассмеялся.
– Это кладбищенская земля? – спросил я.
– А что же еще? – вопросом на вопрос ответил Джим.
– Взятая на кладбище в полночь? – не отставал я. – А как же!
Минерва вошла в дом Адлеров.
– Что она собирается делать там? – недоумевал я. – Будет заниматься своим обычным мумбо-юмбо, как мне кажется, – пояснил Уильямс. – Сучья, ветки, листья, экзотические порошки, куриные кости. Я сказал ей, что Ли Адлер руководит действиями окружного прокурора, контролирует его. Этого оказалось вполне достаточно. В последнее время Минерва стала очень занятой колдуньей. Она несколько раз ездила в Вернонбург, где обработала дом Спенсера Лоутона, сегодня нанесла визит судье Оливеру в его коттедже на Тайби. Она разбрасывает кладбищенскую землю в лучших домах города, благослови ее Бог.
Пока Джим Уильямс тешил себя мистическими манипуляциями, Сонни Зейлер не жалел усилий для юридического обоснования защиты. Он попытался опротестовать улики, обнаруженные в Мерсер-хауз в ночь перестрелки, ссылаясь на то, что полиция не имела ордера на обыск; протест был отклонен Верховным судом Джорджии. Отклонено было также и ходатайство о рассмотрении дела в другом судебном округе. Дата третьего разбирательства приближалась, а Зейлеру не оставалось ничего другого, как придерживаться той же стратегии, что и на втором процессе. На этот раз он не станет придираться к составу жюри – от этого нет практически никакой пользы; но новых улик и новых свидетелей у Зейлера не нашлось. Он решил не использовать двух дружков Хэнсфорда с их историей о планах убийства Уильямса, боясь, что в ходе суда они откажутся от своих показаний. К тому же склонность Хэнсфорда к насилию подтверждалась массой других свидетелей. Самой тяжелой головной болью по-прежнему оставалось отсутствие на руках Дэнни следов пороха. Именно данное обстоятельство решило исход процессов в ходе двух предыдущих разбирательств, несмотря на все попытки защиты объяснить его. Эксперт Ирвинг Стоун, выступивший на суде свидетелем защиты, показал, что угол между рукой и стволом пистолета, кровь на руке Хэнсфорда и двенадцатичасовая задержка со взятием соскобов с кожи, являются достаточными для уменьшения содержания пороховых остатков на поверхности кожи на семьдесят процентов, но не больше. Вероятность того, что остальные тридцать процентов стерты во время транспортировки, была очень низка, поскольку руки Хэнсфорда прикрыли бумажным мешком. Зейлер еще раз позвонил доктору Стоуну и спросил, не может ли тот как-то объяснить полное отсутствие продуктов выстрела на руках Дэнни.
– Нет, – ответил Стоун, – по имеющейся информации не могу.
Кроме отсутствия остатков пороха на руках Хэнсфорда, Зейлера занимала и другая проблема – свидетельские показания самого Уильямса. Со времени последнего допроса прошло почти четыре года, и Зейлер опасался, что мелкие детали могли стереться в памяти подсудимого и на новом процессе он даст противоречивые показания. За две недели до суда адвокат заставил Уильямса заново перечитать протоколы суда. Малейшие расхождения дали бы Лоутону возможность поставить вопрос о доверии к показаниям в целом. Зейлер обещал Уильямсу, что привезет протоколы в Мерсер-хауз днем в субботу, и они вместе их просмотрят. Джим Уильямс позвонил мне в субботу утром и пригласил присутствовать на этом просмотре.
– Приходите на полчаса пораньше, – попросил он, – мне надо вам кое-что сказать.
По виду Уильямса, открывшего мне дверь, я понял: он сознает, что все улики против него – Джим сбрил усы. Собственно говоря, Сонни настаивал на этом еще до второго суда – без усов Уильямс выглядел бы более доступным – но подсудимый отказался, и вот теперь он вынужден был согласиться на умасливание жюри.
Джим сразу перешел к делу.
– Сонни еще ничего не знает, но я решил изменить версию и хочу рассказать, как все происходило на самом деле. Это мой единственный шанс выиграть процесс.
– Вы не говорили об этом Сонни Зейлеру? – спросил я.
– Я расскажу ему все, как только он приедет.
Вот и отлично, пусть Сонни разбирается во всем сам. Не мое это дело – консультировать Уильямса, и я поспешил перевести разговор на нейтральную тему, заметив, что без усов у него более добродушный вид – присяжным должно понравиться. Я выглянул в окно в надежде увидеть Зейлера, но вместо него обнаружил Минерву, сидящую на лавочке.
– Она наводит на кого-нибудь порчу? – поинтересовался я.
– Вероятно, – ответил Уильямс. – Я плачу ей двадцать пять долларов в день и не задаю никаких вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113