– Судом еще не установлено, было ли совершено преступление, – говорит он.
Судья Оливер не слышит возражений Зейлера. Он дремлет. Глаза судьи закрыты, подбородок безвольно опущен к груди. Своими вздохами, зевотой и дремотой судья дает всем понять, что ему смертельно наскучил этот повторный процесс. Его сон во время заседаний стал притчей во языцех. Как бы то ни было, он не реагирует на протест Зейлера. Меньше, чем через минуту, очередной свидетель употребляет словосочетание «место преступления». На этот раз Зейлер промолчал.
Выйдя в коридор во время перерыва, я заметил знакомые пурпурные очки. Минерва сидит на банкетке у стены и держит на коленях пластиковый мешок. Я сел радом, и она рассказала мне, что ее вызвали в суд для дачи показаний о характере Уильямса. Защита надеется, что ей удастся тронуть сердца семерых черных присяжных. Минерва представится прачкой, каковой на самом деле и является, но свое положение на месте свидетеля использует для того, чтобы посмотреть в глаза окружному прокурору, судье и присяжным. Это поможет ей навести порчу на любого из них.
Ожидая вызова, она сидит, что-то гортанно бормоча себе под нос. Иногда она приоткрывает дверь и заглядывает в зал суда.
Мать Дэнни Хэнсфорда – Эмили Баннистер – тоже сидит в коридоре. Сонни Зейлер, вслед за Бобби Ли Куком, ввели ее в число свидетелей защиты, чтобы не пустить в зал судебного заседания. Она спокойна и собранна, и меня вдруг озаряет: Зейлер боится отнюдь не сцены, которую она может устроить. Он опасается, что женщина может возбудить жалость в сердцах присяжных. Как бы то ни было, она по-прежнему отказывается общаться с прессой (и со мной). Пока идет суд, миссис Баннистер сидит в коридоре и либо читает, либо что-то записывает в записной книжке, либо чистит ногти.
В первое же субботнее заседание Сонни Зейлер и судья Оливер одинаково бодры. Оба обеспокоены исходом матча Миссисипи – Джорджия, который проходит сегодня в Афинах. Зейлер посадил в коридоре своего помощника и поручил ему слушать трансляцию матча по радио. Оливер, бывший президент Футбольного клуба Университета Джорджии, просит Зейлера держать его в курсе. Сонни так и делает, время от времени подходя к Оливеру и что-то шепча ему на ухо. Джорджия побеждает – 20:7.
Понедельник. Утреннее заседание. К месту свидетеля вызывается Уильямс. Перед заседанием, стоя в коридоре, Джим выглядел абсолютно спокойным.
– Сонни звонил мне вчера и убеждал изобразить смирение и раскаяние, – сказал Уильямс. – Не знаю, как у меня это получится, но я искренне старался выглядеть нищим. На мне тот же блейзер, в котором я был в пятницу. Присяжные подумают, что мне нечего надеть. Правда, они никогда не узнают, что пиджак сшит на заказ у Данхилла, а в каждой пуговице восемнадцать карат чистого золота.
Зейлер начал выполнять свой план. Перед тем, как Джим вышел к месту свидетеля, его сестра проводила миссис Уильямс к выходу. Вслед за этим Зейлер попросил Джима охарактеризовать свои отношения с Дэнни Хэнсфордом.
– Он был чудесный парень, – говорит Уильямс. – Мог быть просто очаровательным. У него имелась подруга, у меня тоже. Но мне кажется, что секс – это совершенно нормальное явление. Мы с Дэнни несколько раз им занимались. Это не смущало ни его, ни меня. У нас с ним были подруги. То, что произошло, обычное, естественное дело.
По выражению лиц присяжных стало ясно, что они не считают такие дела обычными и естественными.
К допросу Уильямса приступает Лоутон. Джим смотрит на окружного прокурора с нескрываемым вызовом.
– Согласно вашим показаниям, вы с Хэнсфордом время от времени имели половые контакты, – говорит Лоутон. – Это верно?
– М-м-м-мм.
– И вы искренне полагаете, что такой секс – вполне нормальное явление.
– Видите ли, это не только вполне нормальное явление. В то время, когда я его знал, Дэнни зарабатывал на жизнь проституцией, предлагая себя за деньги всем желающим.
– Именно так, – подтверждает Лоутон. – Все верно. Итак, он был уличным мальчишкой с четырнадцати лет. Вы это знали?
– О, да.
– Его исключили из школы в восьмом классе, а к моменту смерти ему было около двадцати лет, так?
– Двадцать один год. Дэнни был уже совершеннолетним.
– Естественно, я не стану оспаривать ваше право иметь такие половые отношения, какие вы находите приемлемыми. Но вам было пятьдесят два года, а ел двадцать один. Это что, нормальные естественные отношения?
– М-м-м-ммм. Видите ли, мне действительно пятьдесят два года, но Дэнни столько испытал на своем веку, что по опыту он был гораздо старше.
– У меня нет больше вопросов, – говорит Лоутон. Благодарю вас.
Уильямс выбрал явно не те слова, которых ожидал от него Зейлер, но искренность, с которой он говорил, неi позволит Лоутону вызвать в суд двух приятелей Хэнсфорда для опровержения показаний Уильямса. По мнению Зейлера в этом залог успешного исхода процесса.
Во время перерыва Зейлер сказал мне, что судья Оливер – старый и усталый человек, который больше всего на свете боится нового протеста Верховного суда и нового пересмотра дела и поэтому позволил защите привлечь больше свидетельств о склонности Дэнни Хэнсфорда к насилию, чем их было привлечено к разбирательству в прошлый раз.
– Мы не получили бы и половины таких возможностей, будь судья помоложе и поэнергичнее, – говорит Зейлер.
Барри Томас, бригадир из мастерской Уильямса, как раз один из тех свидетелей, которые должны дать показания о склонности Хэнсфорда к насилию. Томас, хрупкого сложения шотландец, вспоминает, как за два месяца до смерти Дэнни Хэнсфорд без всякой видимой причины напал на него в Мерсер-хауз.
– Дело было в конце рабочего дня, – рассказал Томас, – я собирался домой и уже шел к двери, когда услышал сзади чьи-то шаги. Я обернулся и увидел, что ко мне приближается мистер Хэнсфорд. Он подбежал и ударил меня в живот. Джим оттащил его в сторону и обратился ко мне: «Лучше уходи, Дэнни не в себе». Через пару дней мистер Хэнсфорд извинился за то, что ударил меня, и предложил мне стукнуть его в живот, но я отказался. Я до сих пор не могу понять, почему он на меня напал. Видимо, таков был его характер.
Томас спускается с трибуны и направляется к выходу. В коридоре чья-то рука хватает его за ухо. Он вскрикивает от боли, и дверь закрывается. Я выхожу в коридор и вижу, что за ухо беднягу держит Минерва.
– Зачем ты это сказал? – шипит она.
– Сказал что? – спрашивает Томас, стараясь оторвать руку Минервы от своего уха.
– Зачем ты наговорил все это про мертвого мальчика? – спрашивает женщина, снова дергая Барри за ухо. – Зачем ты это сказал?
– Потому что это правда, – отвечает Томас. – Он ударил меня в живот без всякой причины.
– Это не имеет никакого значения, – утверждает Минерва и отпускает злополучное ухо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113