– Дэнни развалился в кресле напротив, взял со стола серебряную пивную кружку и стал внимательно ее рассматривать. Потом он сказал: «Знаешь, по-моему эта кружка не возражает, чтобы пройтись по картине, которая здесь висит». Картина принадлежит кисти мастера из школы Дрейка, старинная работа размером восемь с половиной на десять футов. В глазах Дэнни вспыхнуло безумие.
– Я встал, ткнул в его сторону пальцем и сказан «Дэнни Хэнсфорд, ты больше не будешь безобразничать в этом доме! Убирайся отсюда немедленно!» Тогда Дэнни вскочил и выбежал в холл, откуда послышался треск ломаемой мебели. Он вернулся с пистолетом и руке и закричал: «Я уйду завтра, но ты покинешь этот мир сегодня». – В то мгновение, когда я увидел «люгер», я вскочил и потянулся к ящику стола. Дэнни выстрелил, и пуля просвистела в полудюйме от моей правой руки.
Между двадцатью и двадцатью пятью минутами третьего Уильямс снова позвонил Джо Гудмену и на этот раз сообщил ему, что застрелил Дэнни Хэнсфорда.
Спенсер Лоутон приступил к допросу обвиняемого. Для начала он попросил Джима Уильямса описать оружие, которое хранилось в «Мерсер-хауз»: в нижнем холле, в вестибюле, в кабинете и в гостиной. Уильямс сидел на скамье, высоко вздернув подбородок. Он смотрел на Лоутона с выражением ледяного недовольства, четко и раздельно отвечая на вопросы. Лоутон вновь вернул Уильямса к событиям той злополучной ночи, к тому моменту, когда Джим почувствовал, как пуля просвистела возле его правой руки.
– Помните ли вы, – спросил подсудимого Лоутон, – что в своем интервью Альберту Скардино для «Джорджия газетт» четыре дня спустя после инцидента вы сказали, будто пуля просвистела около вашей левой руки?
– Мистер Лоутон, – ответил Уильямс, – в таких положениях я не делаю заметок на память.
– Могут ли быть ваши сомнения связаны с тем, что вы стреляли в кипу бумаг на столе, стоя по другую его сторону и, таким образом, не могли быть уверены, с какой стороны от вас должна была пролететь пуля?
– Я не стрелял в бумаги на своем столе и вообще не понимаю, о чем вы говорите.
– И что, следовательно, именно вследствие такой неуверенности вы спутали руки? – продолжал Лоутон, словно не слыша ответа.
Уильямс взглянул на прокурора с невыразимым отвращением. В его поведении не было даже намека на оборону; он наступал. Лицо Уильямса выглядело жестким и повелительным. Он впитал в себя всю царственную скуку монархов и аристократов, портреты и безделушки которых украшали Мерсер-хауз. Джим вел себя, как царь, в своих запонках работы Фаберже, или как император Максимилиан, восседающий на золотом троне.
Лоутон сменил тему.
– Вы довольно много свидетельствовали о своих отношениях с Дэнни Хэнсфордом. Кроме того, о чем вы говорили – я имею в виду его попытку напасть на вас – не было ли у вас других причин желать его смерти?
– Абсолютно никаких.
– Не испытывали ли вы по отношению к убитому какой-то особой неприязни или озлобления?
– Если бы я их испытывал, то не приблизил бы Дэнни к себе. Я пытался исправить его, помочь ему, и, мне кажется, он делал в этом направлении некоторые успехи.
– Должен заметить, – продолжал Лоутон, – из ваших слов следует, что вы весьма сочувствовали нуждам убитого. Не испытывали ли вы каких-либо необычных чувств по отношению к Дэнни Хэнсфорду, потому что… – Что вы имеете в виду под необычными чувствами? – перебил прокурора Джим.
– У меня сложилось впечатление, что вы считали своим персональным долгом спасти его от самого себя.
– Я просто пытался помочь ему стать полноценным человеком. Дэнни не раз говорил мне: «Вы единственный человек, который действительно пытается мне помочь. Вы единственный, кто не использует меня».
– Ну хорошо, – сказал Лоутон, – я не хочу казаться слишком придирчивым, но я должен понять природу ваших отношений и…
– Это просто прекрасно, – произнес Уильямс.
– Что он делал для вас? Водил машину?
– Да.
– Помнится мне, вы утверждали в своих показаниях, что он выступал в двух других качествах – как работник на неполной ставке и как сиделка, ухаживавшая за вами во время болезни. Это так?
– Да. Он приходил, чтобы посидеть со мной. Иногда он ночевал в моем доме. Бывало, что он проводил у меня ночь со своей подругой.
– Платили ли вы ему деньги за какие-либо услуги, отличные от только что упомянутых?
– Он часто помогал грузить мебель в пикап.
– Не привлекали ли вы его к выполнению каких-либо иных работ или исполнению других обязанностей?
– Что вы имеете в виду? – холодно осведомился Джим. – Какую еще работу он мог выполнять?
– Я просто спрашиваю, чтобы быть уверенным, что все правильно понимаю.
Теперь Лоутон пытался играть с подсудимым, как кошка с мышкой. Чем более упрямым и уклончивым становился Уильямс, тем больше подзадоривал его прокурор. Он вовсе не хотел подцепить подсудимого на крючок, нет, его целью было вывести Уильямса из себя мелочными придирками и выиграть поединок с ним и присяжными. Он еще раз спросил Уильямса, может ли тот сказать еще что-то о своих отношениях с Дэнни. – То, что мы только что обсудили, полностью исчервает ваши отношения с Дэнни Хэнсфордом?
– У-гу.
– Это надо понимать, как «да»?
– Да.
Казалось, Уильямс едва сдерживает усмешку, чувствуя, что выиграл поединок характеров. Он не сломался под натиском прокурора. Весь допрос он сумел пройти, не нанеся ущерба своей репутации. Теперь все будет складываться в его пользу. После Уильямса к присяге должны были привести семерых свидетелей, принадлежавших к числу наиболее уважаемых граждан Саванны: Элис Доулинг, вдову покойного посла Доулинга; седовласого Джорджа Паттерсона, бывшего президента банка; Хэла Хёрнера, еще одного отставного банкира; Кэрол Фултон, очаровательную блондинку, жену доктора Тода Фултона; Люсиль Райт, буфетчицу и поставщицу продуктов. Эти и другие свидетели ждали своей очереди, чтобы рассказать о миролюбивой натуре и хорошем характере Джима Уильямса, который, сойдя с трибуны, ждал поддержки друзей и решения суда.
Однако с поддержкой пришлось повременить. Спенсер Лоутон объявил, что для опровержения показаний Уильямса он хочет предъявить суду двух важных свидетелей. – Если мне позволит высокий суд, – сказал он, – то я хочу пригласить в зал свидетеля обвинения Джорджа Хилла.
Джордж Хилл, здоровенный темноволосый кудрявый парень двадцати двух лет от роду, служил матросом на буксирном судне в Тандерболте и был лучшим другом Дэнни Хэнсфорда. Знал он и Джима Уильямса – когда Лоутон попросил его опознать Уильямса, Джордж безошибочно показал на него.
– Известно ли вам что-либо об отношениях Дэнни Хэнсфорда с Джимом Уильямсом? – спросил Лоутон.
– Да, известно.
– Что конкретно известно вам об этих отношениях?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113