Не люблю быть в постели бесчувственным бревном. Мне нужно столько гормонов, чтобы сохранить вид и чтобы груди были в порядке.
Шабли вышла в спальню и вскоре вернулась, неся с собой черное платье и сигарный ящик, набитый разноцветным бисером.
– Ты не будешь против, если я немного пошью, мой сладкий? – Она нанизала на нитку бисер и пришила его к платью. – Девочка должна сверкать!
Шабли встряхнула платье – сотни бисеринок, переливаясь, заблестели в лучах света. Она нашила еще несколько ниток, потом критически осмотрела свою работу.
– Ты никогда не надевал женское платье? – вдруг спросила она.
– Нет.
– И никогда не хотелось? – Нет.
– А я, мой сладкий, никогда не хотела носить ничего другого! Я так давно ношу женские платья, что даже не знаю размеров своей мужской одежды. Я бросила носить ее, когда мне стукнуло шестнадцать. Вот тогда-то я стала пользоваться косметикой, носить маленькие сережки и носить слаксы и блузки. Для меня это было вполне естественно. Я всегда выглядела женоподобно – в школе меня дразнили сестренкой, гомиком и девчонкой. Но я никогда не хотела ничего скрывать и не стеснялась, что мне нравится женская одежда.
– А как отнеслась к этому твоя семья? – Мои отец и мать развелись, когда мне было пять лет. Я воспитывалась с матерью, а к отцу ездила каждое лето на каникулы. Он жил на севере. Отец ненавидел меня за мои склонности, и все мои родственники с той стороны тоже. Когда он умер, я приехала на похороны в платье и под руку с белым парнем. Они были потрясены, да что там говорить, они просто пришли в ужас. Особенно тетка. Она начала орать на меня в присутствии всех собравшихся, но я не осталась в долгу и предупредила ее, что, если она не заткнется, я расскажу ей про ее сына такое, что ей не очень понравится. Я не поддерживаю отношения с теми родственниками, мой сладкий. Я с ними не общаюсь. – Не общаешься?
– Да, я не имею с ними ничего общего. Я по ним не скучаю. Мама – другое дело. У нее в гостиной висит фотография, когда меня короновали, как Мисс Мира. Она всегда учила меня не брать в голову несущественное. У нее есть девиз, который мне очень нравится: «Побольше поплачешь, поменьше пописаешь». Вот такая у меня мама, она девочка что надо!
Шабли прибавила звук, взяла платье и, встав перед зеркалом, приложила его к себе, покачивая бедрами в такт Арете Франклин. Бисер звенел и искрился.
– Даа-а, мой сладкий! Когда бьют барабаны и переливается бисер! Да ты посмотри на него, бэби! Он же безупречен! – Она обернулась ко мне. – Так ты и правда уверен, что никогда не хотел носить женское платье?
– Да, уверен, – ответил я. – Но почему ты думаешь, что я хотел носить платья?
– Да ни почему. Но этого никогда нельзя сказать наверняка. Это-то я знаю точно, мой сладкий. Я ходила на нормальные вечеринки в Атланте, за которые мне платили по сотне долларов. Когда я появлялась, меня объявляли то как Тину Тернер, то как Донну Саммер, и я смешивалась с толпой гостей. Все, конечно, знали, что я не Тина и не Донна, что я просто королева-трансвестит, но я носила парики и была похожа на них. Но представлялась я всегда, как Шабли, прекрасно проводила время и могу то же самое сказать о гостях. Какие мужчины спрашивали у меня телефон, у-у! Я возвращалась домой в таком возбуждении! Через пару дней мне звонили и умоляли о свидании. Именно тогда я и узнала, что многие из них не прочь нарядиться в платья и колготки и пройтись на высоких каблуках!
Так что, малыш, никогда не знаешь наверняка, кто что хочет носить. Когда я вижу здоровенного мужчину, я ничего не думаю о нем заранее, но очень многие мужчины в глубине души не прочь стать женщинами. Мы – трансвеститы – только верхушка айсберга, причем оч-чень маленькая верхушка. Вот так-то, мой сладкий.
– Тебе никогда не хотелось пройти по улице в костюме и галстуке? – спросил я. – Ну хотя бы из озорства?
– Если я выйду на улицу без своего женского наряда, эти фанаты-южане открутят мне грудь и настучат по заднице. Я серьезно. Я гораздо больше боюсь их в мужском костюме, чем в женском платье. Но что возбуждает у меня настоящую манию преследования, так это то, что я встречаюсь с белым парнем. В Саванне именно это может вызвать настоящую паранойю.
– Ты никогда не встречалась с черными? Ты когда-нибудь выступала в черных барах?
– Нет, нет и еще раз нет. Я не хожу туда, малыш. В эти игры твоя мамочка не играет. Я не выступаю в черных барах, ни за что, мой сладкий. Да эти черные побьют меня в ту же секунду, как я войду к ним. С криками «Мама!» и «Милашка!» они забьют меня до смерти. Черные парни очень агрессивны, малыш. Они будут хватать тебя и бить, даже если ты не одна, а с кем-то.
О, я хорошо знаю черных, мой сладкий. Со мной в Атланте в одной комнате жила подружка – настоящая девчонка, так вот, она любила черных. Ты же знаешь, [что становится с белыми девчонками, когда они попробуют черного Дика. Черный Дик разнесет любую из них вдребезги, и тогда эти девочки готовы платить по всем счетам.
Шабли пришила к платью еще одну низку бисера.
– Есть еще одна причина, почему я люблю белых парней. Если черный узнает, кто я есть на самом деле, мне не сдобровать.
– То есть, как это, узнает? – недоуменно спросил я.
– Так это. Когда он узнает, кто я, чем занимаюсь и вообще что происходит в моей жизни.
– Ты хочешь сказать, что, встречаясь с парнями, не говоришь им, кто ты такая на самом деле?
– Какой ты догадливый, мой сладкий! Когда они узнают, то либо дают мне по заднице, либо начинают меня любить. Они лезут вниз и надеются найти там нечто мягкое и мокрое, но ты же понимаешь, что они там находят.
– И что происходит тогда?
– Один черный парень приставил к моему лбу пистолет. Мы с ним болтались несколько часов, и он потратил на меня уйму денег, познакомил меня со всеми своими друзьями, ну и все такое прочее. Под утро мы пришли домой, одетыми легли в кровать и начали обниматься и целоваться. Он полез было туда, но я сказала: «Нет, нет, нет». Тогда он спросил: «Почему ты не хочешь, чтобы я приласкал тебя там?» Я ответила: «Я могу поручиться, малыш, что тебе не очень понравится то, что ты там найдешь». Но он ласками усыпил мою бдительность и залез рукой туда, куда хотел. Не успела я сообразить, что к чему, как он достал пушку и приставил ее к моей голове. Он сказал: «Я убью тебя, сукин сын! Я вышибу из тебя твои гребаные мозги! Ты же меня одурачил!» Я стала говорить, что никто ничего не знает и не узнает. Я сказала ему: «Ты же ничего не понял, хотя обнимал и целовал меня. Мы хорошо провели время, малыш, и если ты хочешь вышибить из меня мозги, то вышибай поскорее, а то ты напугал меня до смерти». Он рассмеялся и убрал пушку. «Ладно, так и быть, признаю, что с тобой я получил больше удовольствия, чем с любой из моих сучек. Я тебя отпущу, но больше так не поступай, не то кто-нибудь другой сделает тебе больно».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Шабли вышла в спальню и вскоре вернулась, неся с собой черное платье и сигарный ящик, набитый разноцветным бисером.
– Ты не будешь против, если я немного пошью, мой сладкий? – Она нанизала на нитку бисер и пришила его к платью. – Девочка должна сверкать!
Шабли встряхнула платье – сотни бисеринок, переливаясь, заблестели в лучах света. Она нашила еще несколько ниток, потом критически осмотрела свою работу.
– Ты никогда не надевал женское платье? – вдруг спросила она.
– Нет.
– И никогда не хотелось? – Нет.
– А я, мой сладкий, никогда не хотела носить ничего другого! Я так давно ношу женские платья, что даже не знаю размеров своей мужской одежды. Я бросила носить ее, когда мне стукнуло шестнадцать. Вот тогда-то я стала пользоваться косметикой, носить маленькие сережки и носить слаксы и блузки. Для меня это было вполне естественно. Я всегда выглядела женоподобно – в школе меня дразнили сестренкой, гомиком и девчонкой. Но я никогда не хотела ничего скрывать и не стеснялась, что мне нравится женская одежда.
– А как отнеслась к этому твоя семья? – Мои отец и мать развелись, когда мне было пять лет. Я воспитывалась с матерью, а к отцу ездила каждое лето на каникулы. Он жил на севере. Отец ненавидел меня за мои склонности, и все мои родственники с той стороны тоже. Когда он умер, я приехала на похороны в платье и под руку с белым парнем. Они были потрясены, да что там говорить, они просто пришли в ужас. Особенно тетка. Она начала орать на меня в присутствии всех собравшихся, но я не осталась в долгу и предупредила ее, что, если она не заткнется, я расскажу ей про ее сына такое, что ей не очень понравится. Я не поддерживаю отношения с теми родственниками, мой сладкий. Я с ними не общаюсь. – Не общаешься?
– Да, я не имею с ними ничего общего. Я по ним не скучаю. Мама – другое дело. У нее в гостиной висит фотография, когда меня короновали, как Мисс Мира. Она всегда учила меня не брать в голову несущественное. У нее есть девиз, который мне очень нравится: «Побольше поплачешь, поменьше пописаешь». Вот такая у меня мама, она девочка что надо!
Шабли прибавила звук, взяла платье и, встав перед зеркалом, приложила его к себе, покачивая бедрами в такт Арете Франклин. Бисер звенел и искрился.
– Даа-а, мой сладкий! Когда бьют барабаны и переливается бисер! Да ты посмотри на него, бэби! Он же безупречен! – Она обернулась ко мне. – Так ты и правда уверен, что никогда не хотел носить женское платье?
– Да, уверен, – ответил я. – Но почему ты думаешь, что я хотел носить платья?
– Да ни почему. Но этого никогда нельзя сказать наверняка. Это-то я знаю точно, мой сладкий. Я ходила на нормальные вечеринки в Атланте, за которые мне платили по сотне долларов. Когда я появлялась, меня объявляли то как Тину Тернер, то как Донну Саммер, и я смешивалась с толпой гостей. Все, конечно, знали, что я не Тина и не Донна, что я просто королева-трансвестит, но я носила парики и была похожа на них. Но представлялась я всегда, как Шабли, прекрасно проводила время и могу то же самое сказать о гостях. Какие мужчины спрашивали у меня телефон, у-у! Я возвращалась домой в таком возбуждении! Через пару дней мне звонили и умоляли о свидании. Именно тогда я и узнала, что многие из них не прочь нарядиться в платья и колготки и пройтись на высоких каблуках!
Так что, малыш, никогда не знаешь наверняка, кто что хочет носить. Когда я вижу здоровенного мужчину, я ничего не думаю о нем заранее, но очень многие мужчины в глубине души не прочь стать женщинами. Мы – трансвеститы – только верхушка айсберга, причем оч-чень маленькая верхушка. Вот так-то, мой сладкий.
– Тебе никогда не хотелось пройти по улице в костюме и галстуке? – спросил я. – Ну хотя бы из озорства?
– Если я выйду на улицу без своего женского наряда, эти фанаты-южане открутят мне грудь и настучат по заднице. Я серьезно. Я гораздо больше боюсь их в мужском костюме, чем в женском платье. Но что возбуждает у меня настоящую манию преследования, так это то, что я встречаюсь с белым парнем. В Саванне именно это может вызвать настоящую паранойю.
– Ты никогда не встречалась с черными? Ты когда-нибудь выступала в черных барах?
– Нет, нет и еще раз нет. Я не хожу туда, малыш. В эти игры твоя мамочка не играет. Я не выступаю в черных барах, ни за что, мой сладкий. Да эти черные побьют меня в ту же секунду, как я войду к ним. С криками «Мама!» и «Милашка!» они забьют меня до смерти. Черные парни очень агрессивны, малыш. Они будут хватать тебя и бить, даже если ты не одна, а с кем-то.
О, я хорошо знаю черных, мой сладкий. Со мной в Атланте в одной комнате жила подружка – настоящая девчонка, так вот, она любила черных. Ты же знаешь, [что становится с белыми девчонками, когда они попробуют черного Дика. Черный Дик разнесет любую из них вдребезги, и тогда эти девочки готовы платить по всем счетам.
Шабли пришила к платью еще одну низку бисера.
– Есть еще одна причина, почему я люблю белых парней. Если черный узнает, кто я есть на самом деле, мне не сдобровать.
– То есть, как это, узнает? – недоуменно спросил я.
– Так это. Когда он узнает, кто я, чем занимаюсь и вообще что происходит в моей жизни.
– Ты хочешь сказать, что, встречаясь с парнями, не говоришь им, кто ты такая на самом деле?
– Какой ты догадливый, мой сладкий! Когда они узнают, то либо дают мне по заднице, либо начинают меня любить. Они лезут вниз и надеются найти там нечто мягкое и мокрое, но ты же понимаешь, что они там находят.
– И что происходит тогда?
– Один черный парень приставил к моему лбу пистолет. Мы с ним болтались несколько часов, и он потратил на меня уйму денег, познакомил меня со всеми своими друзьями, ну и все такое прочее. Под утро мы пришли домой, одетыми легли в кровать и начали обниматься и целоваться. Он полез было туда, но я сказала: «Нет, нет, нет». Тогда он спросил: «Почему ты не хочешь, чтобы я приласкал тебя там?» Я ответила: «Я могу поручиться, малыш, что тебе не очень понравится то, что ты там найдешь». Но он ласками усыпил мою бдительность и залез рукой туда, куда хотел. Не успела я сообразить, что к чему, как он достал пушку и приставил ее к моей голове. Он сказал: «Я убью тебя, сукин сын! Я вышибу из тебя твои гребаные мозги! Ты же меня одурачил!» Я стала говорить, что никто ничего не знает и не узнает. Я сказала ему: «Ты же ничего не понял, хотя обнимал и целовал меня. Мы хорошо провели время, малыш, и если ты хочешь вышибить из меня мозги, то вышибай поскорее, а то ты напугал меня до смерти». Он рассмеялся и убрал пушку. «Ладно, так и быть, признаю, что с тобой я получил больше удовольствия, чем с любой из моих сучек. Я тебя отпущу, но больше так не поступай, не то кто-нибудь другой сделает тебе больно».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113