То был Прием Года, и стоил он Уильямсу немалых усилий. «Вы должны понять, – громогласно заявил как-то представитель шестого поколения саваннских аристократов, – что Саванна очень серьезно относится к балам и приемам. Это город, где у каждого джентльмена есть белый галстук и фрак. Нам не приходится брать их напрокат. Так что надо отдать должное Уильямсу – он сумел завоевать выдающееся место на нашей социальной сцене, при этом не являясь коренным саваннцем и будучи холостяком».
Еду для Рождественских приемов поставляла известная всей Саванне Люсиль Райт. Эта довольно светлокожая негритянка пользовалась настолько прочной репутацией среди саваннских дам, что они предпочитали перенести дату какого-либо праздника, если миссис Райт была в этот день занята в другом месте. Еда этой достойной дамы настолько отличалась по качеству, что ее узнавали сразу, с первого взгляда. Гости посасывали сырную соломку, ели маринованные креветки, пробовали крошечные сандвичи с помидорами и понимающе улыбались. «Люсиль!…» – говорили они при этом и к сказанному, право, нечего было больше добавить. (Томатные сандвичи Люсиль Райт никогда не бывали мокрыми, потому что она промокала каждый ломтик помидора бумажной салфеткой, и это был только один из ее многочисленных кулинарных секретов.) Клиенты ценили ее чрезвычайно высоко. «Она настоящая леди!» – часто говаривали саваннские джентльмены, и в их устах это слово, отнесенное к чернокожей женщине, звучало, как высшая похвала. В свою очередь Люсиль не скрывала восхищения своими патронами, хотя вынуждена была признать, что саваннские хозяйки, даже очень богатые, имели обыкновение, приезжая к ней, говорить: «Знаешь, Люсиль, я собираюсь устроить милую вечеринку, но не хочу при этом тратить много денег». Джим Уильямс был не таков. «Он любит во всем очень пышный стиль, – говорила о нем Люсиль, – и он очень вольно обращается со своими деньгами. Очень, очень вольно. Бывает, приходит и говорит: «Люсиль, у меня будет двести человек, я намерен накормить их грубой, но вкусной пищей. Значит, ее должно быть много, мне не хочется, чтобы в разгар праздника еда кончилась. Поэтому покупай все, что считаешь нужным, сколько на это пойдет денег, меня не волнует».
Рождественские приемы Джима Уильямса стали тем событием, ради которого, по словам «Джорджия газетт», жило все светское общество Саванны. Ради которого или без которого, поскольку Джим частенько менял списки приглашенных. Он писал имена на картонных карточках и складывал их в две стопки – стопку приглашенных и стопку неприглашенных. При этом Уильямс не делал из своей причуды никакой тайны. Если какой-то человек умудрялся чем-либо насолить Джиму в течение года, его карточка автоматически переносилась во вторую стопку – это было наказание, которое обрушивалось на голову ничего не подозревающей жертвы в самый канун Рождества. «Список неприглашенных, – поведал как-то Джим корреспонденту «Газетт», – имеет в толщину целый дюйм».
На город опустились сумерки, подернув зыбким туманом очертания площади Монтрей и превратив ее в слегка затемненную сцену, обрамленную розовыми азалиями, которые окружали стволы дубов с изъеденными кронами и оттеняли густую, почти черную зелень испанского мха. Светлый мраморный постамент памятника Пуласки смутно белел в глубине площади. На кофейном столике Уильямса лежала книга «В домах Саванны – великие интерьеры». Такие книги я видел на нескольких кофейных столиках в гостиных Саванны, но именно здесь она вызывала какое-то сюрреалистическое чувство – на обложке была изображена та самая гостиная, где мы в настоящий момент пребывали.
До этого Уильямс битый час водил меня по Мерсер-хауз и по антикварному магазину, который располагался в каретном сарае. В бальном зале он сыграл мне сначала что-то из Баха, а потом «Я поймал ритм». Под конец, чтобы продемонстрировать мне оглушающую мощь своего органа, он предложил моему вниманию «Героическую пьесу» Сезара Франка. «Когда мои соседи позволяют своим собакам выть всю ночь напролет, они взамен получают именно эти звуки», – сказал мне Уильямс. В столовой он показал мне королевские сокровища – серебро императрицы Александры, фарфор герцогини Ричмондской и серебряный сервиз на шестьдесят персон, принадлежавший некогда русскому Великому князю. Герб, снятый с дверцы коронационной кареты Наполеона, красовался на стене кабинета Джима Уильямса. Тут и там можно было увидеть маленькие шедевры Фаберже – портсигары, украшения, шкатулки для драгоценностей – побрякушки аристократов, признаки благородства и королевского достоинства. Как только мы заходили в очередную комнату, в углу ее вспыхивал крохотный красный огонек – за нами зорко следили электронные стражи.
На Джиме были надеты серые брюки и голубая хлопчатобумажная рубашка с закатанными рукавами. Тяжелые черные башмаки на толстой каучуковой подошве смотрелись диссонансом в элегантной гостиной Мерсер-хауз, хотя это было практично – Джим Уильямс несколько часов в день проводил на ногах, собственноручно занимаясь реставрацией антикварной мебели в мастерской, расположенной в подвале дома. Руки его, дочиста отмытые от грязи и смазки, были, тем не менее, грубы и покрыты жесткими мозолями.
– Самой характерной чертой саваннцев, – говорил между тем Уильямс, – является их любовь к деньгам и совершенное нежелание их тратить.
– Тогда кто же покупает весь тот дорогостоящий антиквариат, который вы показывали мне в своем магазине? – поинтересовался я.
– Об этом-то я и говорю, – ответил он. – Я продаю все эти вещички жителям других городов. Атланта, Новый Орлеан, Нью-Йорк – вот где я веду свои дела. Когда мне удается отыскать какой-нибудь необыкновенный мебельный гарнитур, я посылаю его фотографию своему нью-йоркскому дилеру, не теряя времени на то, чтобы пытаться продать его здесь, в Саванне. Не то, чтобы здешние жители бедны и у них не хватает денег, нет, они просто скупы. Приведу вам один пример. В этом городе живет одна grande dame, великосветская львица и по-настоящему богатая женщина – она одна из самых богатых людей на Юго-востоке, не говоря уж о Саванне. Эта дама – владелица медной шахты. Она построила себе дом в престижной части города – точную копию плантаторской усадьбы в Луизиане с огромными белыми колоннами и винтовыми лестницами. Этот дом хорошо виден с моря, все, кто проезжает мимо, качают головами и причмокивают языками: «Ооо, вы только посмотрите на это чудо!» Я просто обожаю эту женщину, она когда-то заменила мне мать. Но это самая скупая женщина из всех, кто когда-либо жил на нашей грешной земле! Несколько лет назад она заказала для своего дома кованые ворота. Их сделали специально для нее по особому заказу, с особой тщательностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113