Чем я тебе не угодила? Разве не грела я для тебя постель, когда ты был стар и потерял все зубы? Черт, слушай же меня! – Минерва ожесточенно ткнула совком в землю. – Скажи мне числа! Скажи их мне! – Она снова поковырялась в земле. – Я не дам тебе покоя, старый хрыч, пока ты не скажешь мне числа. Посмотри на меня – как я одета! Мне надо купить новое платье. Крыша течет. У мальчика проблемы с полицией. Мне на крыльцо бросают кладбищенскую землю. Я никому не нужна. Дела идут плохо.
С каждой жалобой Минерва швыряла совок земли на могильный холм своего старика. Наконец она бросила совок в пакет и со вздохом поднялась.
Я выбрался из укрытия и присоединился к Уильямсу. Через несколько секунд к нам подошла и Минерва.
– Упрямый старик, – пожаловалась она. – Я настучала ему по заднице, но он не хочет дать мне числа.
– Ты когда-нибудь угадывала их? – спросил Уильямс.
– Да, один раз такое было, – ответила женщина. – Я тогда поставила тридцать шесть долларов на три тройки. Это и было счастливое число.
– И сколько ты выиграла?
– Я должна была получить десять тысяч долларов, но не получила ни цента.
– Почему?
– Лотерейщик, поганец, сменил числа!
– И как же ты позволила ему спокойно это сделать?
– Ничего, он от меня не ушел, бэби. Я устроила так, i что он больше не работает. Я пошла в сад и отплатила ему сторицей. Теперь он все время болеет и не может работать.
Пока мы шли по дороге, Минерва снабжала Уильямса последними инструкциями. Он должен был положить листок с именем Лоутона в бутылку с водой, которая не текла по трубам. Бутылку следовало поставить в темный шкаф, куда не достанет сияние солнца и свет луны. Бутылка должна простоять там до окончания процесса; Из газеты Уильямс должен вырезать фотографию Лоутона, зачернить ему глаза – сначала правый, потом левый и провести ручкой несколько поперечных полосок по губам, словно зашивая рот. Фотографию надо положить в карман пиджака и сделать так, чтобы священник коснулся этого пиджака. После этого фотографию надо сжечь на том месте, где умер Дэнни Хэнсфорд.
– Сделай это, и Спенсер Лоутон проиграет твое дело. Но необходимо кое-что еще. Один раз в день, ежедневно, ты должен закрывать глаза и говорить мальчику, что ты прощаешь его, и ты в самом деле должен от всей души простить его. Ты слышишь меня?
– Слышу, – ответил Уильямс.
На развилке дорог Минерва остановилась.
– Теперь возвращайся в Саванну и делай то, что: тебе сказала.
– А ты сама не пойдешь домой? – спросил женщину Уильямс.
Минерва похлопала по сумке с землей. – Бэби, я никогда не таскаю эту землю домой. Мне надо ее отнести в другое место, и я должна сделать это одна.
Уильямс молча завел мотор, и мы поехали обратно в Саванну.
– Вы собираетесь следовать ее инструкциям относительно фотографии Лоутона? – спросил я.
– Возможно, – коротко ответил Джим. – Это, конечно, мракобесие, но для меня оно может оказаться превосходной психотерапией – зашить Лоутону рот, «красить ему глаза. Да, пожалуй, я этим займусь.
– А как насчет ежедневных посланий Дэнни Хэнсфорду о прощении? Это вы тоже будете делать?
– Разумеется, нет! – отрезал он. – Дэнни был никем иным, как потенциальным убийцей.
Уильямс допил водку с тоником.
– Все дело заключается в деньгах и только в них, – заговорил Джим. – Деньги. Дэнни знал, что в доме лежат двадцать пять тысяч долларов наличными. Когда мой адвокат, Боб Даффи, прибыл на место происшествия в ту ночь, он ходил по дому, перебирал все драгоценные вещички, переворачивал их и разглядывал. Когда я спросил его, какой счет он собирается предъявить мне за услуги, он ответил: «пятьдесят штук». Потом я нанял Бобби Ли Кука. Он привез ко мне свою жену, и они потребовали с меня антикварных ценностей на пятьдесят тысяч долларов, и это не считая издержек Кука. Помощник Джон Райт Джонс получил двадцать тысяч долларов. А теперь будет новый суд, и у меня снова потянут деньги.
– Да еще мать Дэнни со своим иском в десять миллионов долларов. После всех хлопот и горя, которые он доставил ей в отместку за то, что она вышвырнула его из дома и заключила с полицией договор о защите от собственного сына, она вдруг воспылала любовью к своему милому сыночку, мгновенно превратившемуся в агнца и любимое чадо. Из опасной обузы он стал возлюбленным источником десяти миллионов. Один Бог знает, во сколько мне обойдется протест по поводу ее иска.
– Так что видите, все крутится вокруг денег. Именно поэтому я люблю Минерву. Вы можете смеяться над! всем этим дурацким колдовством сколько вам будет угодно, но сегодня оно обошлось мне всего в двадцать пять долларов. Я не знаю, поняли ли вы ее подход, но независимо от этого, она меня устраивает.
Я ничего не ответил, но мысленно отметил, что прекрасно понял подход Минервы.
Интересно, понимал его сам Уильямс?
Глава ХIХ
ЛАФАЙЕТ-СКВЕР, МЫ НА МЕСТЕ
Держа в руке стакан, Джо Одом стоял на крыше своего нового жилища и смотрел вниз на скопище платформ с красочными панно и марширующие по Лафайет-сквер оркестры. Крыша была идеальным местом для желающего посмотреть парад в честь дня святого Патрика. Отсюда Джо были видны искрящиеся зеленоватыми пузырями струи фонтана в середине площади, толпы людей в зеленых шляпах и с бумажными стаканчиками зеленого пива в руках. День святого Патрика в Саванне это то же самое, что Mardi Gras в Новом Орлеане. Этот день объявлялся официальным праздником, его отмечал весь город. Сегодня в строю должны были пройти около двухсот марширующих колонн, да еще к этому надо прибавить сорок оркестров и тридцать платформ. Толпа взорвалась веселыми криками, когда мимо нее прогарцевали на восьми лохматых клайдсдэйлских жеребцах восемь молодцов команды Анхойзера – Буша.
Как и большинство парадов в честь дня святого Патрика, саваннский был явлением экуменическим. Черные, шотландцы и немцы маршировали бок о бок с ирландцами, и над всем празднеством витал четко различимый дух южного патриотизма. Был момент, когда дух этот приобрел горький оттенок. На площади появилась колонна солдат, одетых в серые мундиры армии Конфедерации. За ними тащилась повозка с высокими деревянными бортами. С земли она казалась пустой, но с крыши было видно, что в ней лежит «труп» одетого в синий мундир солдата-юниониста. Это зрелище леденило кровь, жуткое ощущение усиливалось от скрытности действий.
– Бедный чертов янки, – произнес Джо. – смотрите-ка на него – окровавленный и мертвый.
– Мне кажется, – заметил я, – что Гражданская война кончилась довольно давно. Не пора ли ее забыть.
– Нет, если вы южанин, – заявил Джо. – знаете, этот мертвый янки – не напоминание о Гражданской войне. Это символ того, что может случиться с любым янки, даже современным, который приедет сюда и начнет будоражить народ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
С каждой жалобой Минерва швыряла совок земли на могильный холм своего старика. Наконец она бросила совок в пакет и со вздохом поднялась.
Я выбрался из укрытия и присоединился к Уильямсу. Через несколько секунд к нам подошла и Минерва.
– Упрямый старик, – пожаловалась она. – Я настучала ему по заднице, но он не хочет дать мне числа.
– Ты когда-нибудь угадывала их? – спросил Уильямс.
– Да, один раз такое было, – ответила женщина. – Я тогда поставила тридцать шесть долларов на три тройки. Это и было счастливое число.
– И сколько ты выиграла?
– Я должна была получить десять тысяч долларов, но не получила ни цента.
– Почему?
– Лотерейщик, поганец, сменил числа!
– И как же ты позволила ему спокойно это сделать?
– Ничего, он от меня не ушел, бэби. Я устроила так, i что он больше не работает. Я пошла в сад и отплатила ему сторицей. Теперь он все время болеет и не может работать.
Пока мы шли по дороге, Минерва снабжала Уильямса последними инструкциями. Он должен был положить листок с именем Лоутона в бутылку с водой, которая не текла по трубам. Бутылку следовало поставить в темный шкаф, куда не достанет сияние солнца и свет луны. Бутылка должна простоять там до окончания процесса; Из газеты Уильямс должен вырезать фотографию Лоутона, зачернить ему глаза – сначала правый, потом левый и провести ручкой несколько поперечных полосок по губам, словно зашивая рот. Фотографию надо положить в карман пиджака и сделать так, чтобы священник коснулся этого пиджака. После этого фотографию надо сжечь на том месте, где умер Дэнни Хэнсфорд.
– Сделай это, и Спенсер Лоутон проиграет твое дело. Но необходимо кое-что еще. Один раз в день, ежедневно, ты должен закрывать глаза и говорить мальчику, что ты прощаешь его, и ты в самом деле должен от всей души простить его. Ты слышишь меня?
– Слышу, – ответил Уильямс.
На развилке дорог Минерва остановилась.
– Теперь возвращайся в Саванну и делай то, что: тебе сказала.
– А ты сама не пойдешь домой? – спросил женщину Уильямс.
Минерва похлопала по сумке с землей. – Бэби, я никогда не таскаю эту землю домой. Мне надо ее отнести в другое место, и я должна сделать это одна.
Уильямс молча завел мотор, и мы поехали обратно в Саванну.
– Вы собираетесь следовать ее инструкциям относительно фотографии Лоутона? – спросил я.
– Возможно, – коротко ответил Джим. – Это, конечно, мракобесие, но для меня оно может оказаться превосходной психотерапией – зашить Лоутону рот, «красить ему глаза. Да, пожалуй, я этим займусь.
– А как насчет ежедневных посланий Дэнни Хэнсфорду о прощении? Это вы тоже будете делать?
– Разумеется, нет! – отрезал он. – Дэнни был никем иным, как потенциальным убийцей.
Уильямс допил водку с тоником.
– Все дело заключается в деньгах и только в них, – заговорил Джим. – Деньги. Дэнни знал, что в доме лежат двадцать пять тысяч долларов наличными. Когда мой адвокат, Боб Даффи, прибыл на место происшествия в ту ночь, он ходил по дому, перебирал все драгоценные вещички, переворачивал их и разглядывал. Когда я спросил его, какой счет он собирается предъявить мне за услуги, он ответил: «пятьдесят штук». Потом я нанял Бобби Ли Кука. Он привез ко мне свою жену, и они потребовали с меня антикварных ценностей на пятьдесят тысяч долларов, и это не считая издержек Кука. Помощник Джон Райт Джонс получил двадцать тысяч долларов. А теперь будет новый суд, и у меня снова потянут деньги.
– Да еще мать Дэнни со своим иском в десять миллионов долларов. После всех хлопот и горя, которые он доставил ей в отместку за то, что она вышвырнула его из дома и заключила с полицией договор о защите от собственного сына, она вдруг воспылала любовью к своему милому сыночку, мгновенно превратившемуся в агнца и любимое чадо. Из опасной обузы он стал возлюбленным источником десяти миллионов. Один Бог знает, во сколько мне обойдется протест по поводу ее иска.
– Так что видите, все крутится вокруг денег. Именно поэтому я люблю Минерву. Вы можете смеяться над! всем этим дурацким колдовством сколько вам будет угодно, но сегодня оно обошлось мне всего в двадцать пять долларов. Я не знаю, поняли ли вы ее подход, но независимо от этого, она меня устраивает.
Я ничего не ответил, но мысленно отметил, что прекрасно понял подход Минервы.
Интересно, понимал его сам Уильямс?
Глава ХIХ
ЛАФАЙЕТ-СКВЕР, МЫ НА МЕСТЕ
Держа в руке стакан, Джо Одом стоял на крыше своего нового жилища и смотрел вниз на скопище платформ с красочными панно и марширующие по Лафайет-сквер оркестры. Крыша была идеальным местом для желающего посмотреть парад в честь дня святого Патрика. Отсюда Джо были видны искрящиеся зеленоватыми пузырями струи фонтана в середине площади, толпы людей в зеленых шляпах и с бумажными стаканчиками зеленого пива в руках. День святого Патрика в Саванне это то же самое, что Mardi Gras в Новом Орлеане. Этот день объявлялся официальным праздником, его отмечал весь город. Сегодня в строю должны были пройти около двухсот марширующих колонн, да еще к этому надо прибавить сорок оркестров и тридцать платформ. Толпа взорвалась веселыми криками, когда мимо нее прогарцевали на восьми лохматых клайдсдэйлских жеребцах восемь молодцов команды Анхойзера – Буша.
Как и большинство парадов в честь дня святого Патрика, саваннский был явлением экуменическим. Черные, шотландцы и немцы маршировали бок о бок с ирландцами, и над всем празднеством витал четко различимый дух южного патриотизма. Был момент, когда дух этот приобрел горький оттенок. На площади появилась колонна солдат, одетых в серые мундиры армии Конфедерации. За ними тащилась повозка с высокими деревянными бортами. С земли она казалась пустой, но с крыши было видно, что в ней лежит «труп» одетого в синий мундир солдата-юниониста. Это зрелище леденило кровь, жуткое ощущение усиливалось от скрытности действий.
– Бедный чертов янки, – произнес Джо. – смотрите-ка на него – окровавленный и мертвый.
– Мне кажется, – заметил я, – что Гражданская война кончилась довольно давно. Не пора ли ее забыть.
– Нет, если вы южанин, – заявил Джо. – знаете, этот мертвый янки – не напоминание о Гражданской войне. Это символ того, что может случиться с любым янки, даже современным, который приедет сюда и начнет будоражить народ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113