Как можно догадаться, для покупки столь необходимых вещей, как книжные полки, секретер и настольная лампа, я посетил лавку всяческого старья, расположенную на окраине города. Лавка представляла собой захламленное, напоминающее хлев, складское помещение, несколько комнат которого были забиты столовыми минигарнитурами «Формика», диванами, офисной мебелью и всевозможной бытовой техникой, начиная от сушилки для белья и кончая овощерезками. Владелец восседал, словно Будда, за конторкой, время от времени выкрикивая «хэлло» посетителям и краткие распоряжения – последние относились исключительно к продавцу.
Продавцу можно было на вид дать около сорока лет, и отличался он на редкость неподвижным и маловыразительным лицом. Светло-шатеновые волосы были разделены прямым пробором, а руки, словно плети, свисали вдоль туловища. Одет он был чисто, но в сильно поношенные вещи, под стать тем костюмам и рубашкам, которые в изобилии висели на вешалке в углу одного из торговых залов. Меня сразу поразило, насколько здорово этот человек ориентировался в необозримом ассортименте своего магазина. На вопросы он отвечал примерно так:
– У нас есть семь вещичек такого типа, что вам надо – одна как новенькая, четыре – в приличном состоянии, одна сломана, но ее можно починить, а седьмую надо смело выбрасывать.
В дополнение к тому, что в его голове умещался подробный каталог товаров, продавец оказался истинным виртуозом в знании сильных и слабых сторон всех без исключения приспособлений, продававшихся в магазине, даже тех, которые уже давно якобы перестали существовать.
– Этот велосипед был очень хорош в пятидесятые годы, – говорил он. – У машины целых пять скоростей и, если постараться, можно найти к нему запчасти, и довольно быстро.
Такое отношение к делу настолько впечатлило меня, что я не сразу заметил одну деталь, которая поразила меня окончательно. Левое веко продавца пылало, словно закат накануне ветреного дня – на этот глаз была искусно нанесена тень для век отчаянно пурпурного цвета.
Эта подробность его макияжа настолько меня потрясла, что я какое-то время не слышал, что именно он говорил. Мне стало страшно любопытно, не происходит ли с этим человеком некая ночная метаморфоза – мне сразу представилась диадема, открытое платье, обнажающее плечи, и трепещущий в руке, затянутой в длинную белую перчатку, веер из страусовых перьев. Но, может быть, я ошибся? Может быть, это боевой раскрас панка? Кто знает, возможно, этот тихий человек с милыми мягкими манерами после работы надевает грубые башмаки на толстой подошве, рваную футболку и взбивает волосы в гребень.
Первое потрясение прошло, и я расслышал, наконец, что именно говорит продавец. В результате я, не торгуясь, купил то, что он мне показывал. Через неделю мне снова случилось заехать в этот магазин, и на этот раз я изо всех сил старался не слишком пристально разглядывать пурпурное веко продавца.
Пока он занимался мною, хозяин несколько раз окликал его, спрашивая что-то о том или ином товаре. Каждый раз продавец слегка поворачивал голову и, не глядя прямо на собеседника, давал ему подробную справку. После одной из таких реплик продавец произнес вполголоса:
– То, чего босс не знает, ни за что его не обидит.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил я.
– Ему это не понравилось, – ответил продавец, Показав на свой разукрашенный глаз. – Нет, не думайте, я не наркоман и не какой-нибудь чокнутый. Я просто люблю красить глаза. Я их всю жизнь крашу, но босс велел мне прекратить это дело, и я решил, что уйду из этого магазина и никогда больше сюда не вернусь. Но потом я подумал: «Ну-ка постой. Он никогда не встает со своего стула, а мой стол стоит слева от него, так что если я не стану поворачиваться к нему левым глазом, то он вообще ничего не заметит». Это было два года назад, и с тех пор он не сказал мне ни слова о моем глазе.
Когда я в следующий раз завернул в лавку, продавца не оказалось на месте, но вскоре он должен был вернуться. В ожидании я беседовал с хозяином.
– Джек – очень хороший человек, – говорил он, имея в виду продавца. – Он самый лучший из всех, кого я когда-нибудь знал. Правда, он имеет свои странности. Во-первых, он одинок. В нашем магазине и во всем, что здесь находится – вся его жизнь. За глаза я называю его «Джек – одноглазый пират». Нет, нет, не за его лицо, вовсе нет. Дело совсем в другом. Вы знаете, он накладывал тени на веки. Боже, это выглядело ужасно, и я сказал ему: «Я не могу терпеть такое в своем магазине! Никакой косметики, или я вас уволю!» И как вы думаете, что он сделал? Ни за что не угадаете! На следующий день он как ни в чем не бывало явился на работу и никакой косметики на нем не было, насколько я мог заметить. Правда, он стал как-то странно ходить по магазину, держась поближе к стенам, а иногда, как рак, пятился задом. Но как-то раз он прошел мимо зеркального шкафа и я четко увидел, что один глаз у него все-таки накрашен.
Я уже был готов выставить его за дверь пинком под зад, но передумал. Он очень хорош в своем деле и своим видом нисколько не шокирует покупателей. Поэтому я промолчал. Но с того дня Джек все время отворачивается от меня накрашенным глазом, он вообще не поворачивается ко мне левым боком. Он, наверное, думает, что я или слепой, или полный идиот, но меня это совершенно не волнует. Он притворяется, что не пользуется макияжем, а я притворяюсь, что ничего не вижу и не знаю, как он наплевал на мои пожелания. А он тем временем воротит от меня нос, разговаривает со мной, повернувшись вполоборота и цедя слова уголком рта, и надеется, что я никогда ничего не замечу. А я подыгрываю ему, делая вид, что и в самом деле ничего не замечаю. Не знаю, право, кто из нас больше сумасшедший – я или «Джек-одноглазый пират», но, как видите, мы с ним прекрасно уживаемся в магазине.
Прошло не так уж много времени, а у меня уже установился новый распорядок дня, ставший стереотипным: утренняя пробежка вокруг Форсайт-парка, завтрак в аптеке Клэри и вечерняя прогулка по Булл-стрит. Довольно скоро я заметил, что мои ежедневные ритуалы совпадают по времени с ежедневными ритуалами других людей. Наши дела разводили нас по разным местам в другие часы дня, но мы регулярно пересекались в одно и то же время суток, занимаясь одинаковым делом. Одним из таких людей оказался черный мужчина, который одновременно со мной бегал по Форсайт-парку. Это был высокий, чуть больше шести футов, худощавый человек с очень темной кожей. Когда я впервые бежал немного позади него, то заметил, что вокруг его ладони был намотан короткий синий кожаный ремешок. Делая очередной шаг, мужчина бил себя по бедру свободным концом этого ремешка, производя при этом резкий свистящий звук. Ритмичные удары ставили меня перед выбором – либо бежать в том же темпе, либо обогнать человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Продавцу можно было на вид дать около сорока лет, и отличался он на редкость неподвижным и маловыразительным лицом. Светло-шатеновые волосы были разделены прямым пробором, а руки, словно плети, свисали вдоль туловища. Одет он был чисто, но в сильно поношенные вещи, под стать тем костюмам и рубашкам, которые в изобилии висели на вешалке в углу одного из торговых залов. Меня сразу поразило, насколько здорово этот человек ориентировался в необозримом ассортименте своего магазина. На вопросы он отвечал примерно так:
– У нас есть семь вещичек такого типа, что вам надо – одна как новенькая, четыре – в приличном состоянии, одна сломана, но ее можно починить, а седьмую надо смело выбрасывать.
В дополнение к тому, что в его голове умещался подробный каталог товаров, продавец оказался истинным виртуозом в знании сильных и слабых сторон всех без исключения приспособлений, продававшихся в магазине, даже тех, которые уже давно якобы перестали существовать.
– Этот велосипед был очень хорош в пятидесятые годы, – говорил он. – У машины целых пять скоростей и, если постараться, можно найти к нему запчасти, и довольно быстро.
Такое отношение к делу настолько впечатлило меня, что я не сразу заметил одну деталь, которая поразила меня окончательно. Левое веко продавца пылало, словно закат накануне ветреного дня – на этот глаз была искусно нанесена тень для век отчаянно пурпурного цвета.
Эта подробность его макияжа настолько меня потрясла, что я какое-то время не слышал, что именно он говорил. Мне стало страшно любопытно, не происходит ли с этим человеком некая ночная метаморфоза – мне сразу представилась диадема, открытое платье, обнажающее плечи, и трепещущий в руке, затянутой в длинную белую перчатку, веер из страусовых перьев. Но, может быть, я ошибся? Может быть, это боевой раскрас панка? Кто знает, возможно, этот тихий человек с милыми мягкими манерами после работы надевает грубые башмаки на толстой подошве, рваную футболку и взбивает волосы в гребень.
Первое потрясение прошло, и я расслышал, наконец, что именно говорит продавец. В результате я, не торгуясь, купил то, что он мне показывал. Через неделю мне снова случилось заехать в этот магазин, и на этот раз я изо всех сил старался не слишком пристально разглядывать пурпурное веко продавца.
Пока он занимался мною, хозяин несколько раз окликал его, спрашивая что-то о том или ином товаре. Каждый раз продавец слегка поворачивал голову и, не глядя прямо на собеседника, давал ему подробную справку. После одной из таких реплик продавец произнес вполголоса:
– То, чего босс не знает, ни за что его не обидит.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил я.
– Ему это не понравилось, – ответил продавец, Показав на свой разукрашенный глаз. – Нет, не думайте, я не наркоман и не какой-нибудь чокнутый. Я просто люблю красить глаза. Я их всю жизнь крашу, но босс велел мне прекратить это дело, и я решил, что уйду из этого магазина и никогда больше сюда не вернусь. Но потом я подумал: «Ну-ка постой. Он никогда не встает со своего стула, а мой стол стоит слева от него, так что если я не стану поворачиваться к нему левым глазом, то он вообще ничего не заметит». Это было два года назад, и с тех пор он не сказал мне ни слова о моем глазе.
Когда я в следующий раз завернул в лавку, продавца не оказалось на месте, но вскоре он должен был вернуться. В ожидании я беседовал с хозяином.
– Джек – очень хороший человек, – говорил он, имея в виду продавца. – Он самый лучший из всех, кого я когда-нибудь знал. Правда, он имеет свои странности. Во-первых, он одинок. В нашем магазине и во всем, что здесь находится – вся его жизнь. За глаза я называю его «Джек – одноглазый пират». Нет, нет, не за его лицо, вовсе нет. Дело совсем в другом. Вы знаете, он накладывал тени на веки. Боже, это выглядело ужасно, и я сказал ему: «Я не могу терпеть такое в своем магазине! Никакой косметики, или я вас уволю!» И как вы думаете, что он сделал? Ни за что не угадаете! На следующий день он как ни в чем не бывало явился на работу и никакой косметики на нем не было, насколько я мог заметить. Правда, он стал как-то странно ходить по магазину, держась поближе к стенам, а иногда, как рак, пятился задом. Но как-то раз он прошел мимо зеркального шкафа и я четко увидел, что один глаз у него все-таки накрашен.
Я уже был готов выставить его за дверь пинком под зад, но передумал. Он очень хорош в своем деле и своим видом нисколько не шокирует покупателей. Поэтому я промолчал. Но с того дня Джек все время отворачивается от меня накрашенным глазом, он вообще не поворачивается ко мне левым боком. Он, наверное, думает, что я или слепой, или полный идиот, но меня это совершенно не волнует. Он притворяется, что не пользуется макияжем, а я притворяюсь, что ничего не вижу и не знаю, как он наплевал на мои пожелания. А он тем временем воротит от меня нос, разговаривает со мной, повернувшись вполоборота и цедя слова уголком рта, и надеется, что я никогда ничего не замечу. А я подыгрываю ему, делая вид, что и в самом деле ничего не замечаю. Не знаю, право, кто из нас больше сумасшедший – я или «Джек-одноглазый пират», но, как видите, мы с ним прекрасно уживаемся в магазине.
Прошло не так уж много времени, а у меня уже установился новый распорядок дня, ставший стереотипным: утренняя пробежка вокруг Форсайт-парка, завтрак в аптеке Клэри и вечерняя прогулка по Булл-стрит. Довольно скоро я заметил, что мои ежедневные ритуалы совпадают по времени с ежедневными ритуалами других людей. Наши дела разводили нас по разным местам в другие часы дня, но мы регулярно пересекались в одно и то же время суток, занимаясь одинаковым делом. Одним из таких людей оказался черный мужчина, который одновременно со мной бегал по Форсайт-парку. Это был высокий, чуть больше шести футов, худощавый человек с очень темной кожей. Когда я впервые бежал немного позади него, то заметил, что вокруг его ладони был намотан короткий синий кожаный ремешок. Делая очередной шаг, мужчина бил себя по бедру свободным концом этого ремешка, производя при этом резкий свистящий звук. Ритмичные удары ставили меня перед выбором – либо бежать в том же темпе, либо обогнать человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113