То, что будет, зависит только от судьбы.
Снова послышались отдаленные раскаты - на этот раз громче. Снова
существо вздрогнуло.
- Барабаны, - прошептал Вентнор. - Барабаны судьбы. Что они
предвещают? Новое рождение Земли и уход человека? Новое дитя, которому
будет отдано господство - нет, кому оно уже отдано? Или барабаны
предвещают конец... их?
Барабанный бой снова стих. Теперь слышался только шум падающих
деревьев под шагами существа. Норала стояла неподвижно; так же неподвижна
была Руфь.
- Мартин - снова воскликнул я, испытывая страшное сомнение. - Мартин,
о чем вы говорите?
- Откуда... они... пришли? - Голос его звучал ясно и спокойно, глаза
под красным шрамом были чистыми и спокойными. - Откуда они пришли, эти
существа, что несут нас? Что пронеслись над городом Черкиса, как ангелы
смерти? Рождены ли они Землей... как мы? Или они приемные дети...
подброшены с далеких звезд?
- Эти существа, которые во множестве все равно являются одним? Откуда
они взялись? Кто они?
Он взглянул на кубы, на которых мы стояли; в ответ на него смотрело
множество глаз, загадочно, будто они слышат и понимают.
- Я не забыл, - сказал Вентнор. - Не забыл, что видел, плавая атомом
во внешнем космосе. Мне кажется, я говорил вам, говорил с огромными
усилиями; губы были в вечности от меня, атома, стремившегося раскрыть их.
- Были... три... видения, откровения... не знаю, как их назвать. И
хотя все они казались мне реальными, только одно, я думаю, истинно; а еще
одно может быть истинно, а может, и нет.
Раскаты барабанов послышались яснее, они звучали зловеще. Поднялись в
крещендо; резко смолкли. Я видел, как Норала подняла голову, прислушалась.
- Я видел мир, обширный мир, Гудвин, ровно летящий в пространстве. Не
шар, планета из множества фасет, гладких, словно отполированных
поверхностей; огромный голубой, слабо светящийся драгоценный камень;
кристаллический мир, вырубленный из эфира. Геометрическое выражение
Великой Первопричины, Бога, если хотите, ставшее материальным. Мир
безвоздушный, безводный, бессолнечный.
- Казалось, я приближаюсь к нему. И тут я увидел, что все его
поверхности покрыты рисунком гигантским симметричным чертежом;
математическими иероглифами. В них прочитывались немыслимые расчеты,
формулы переплетающихся вселенных, арифметические прогрессии звездных
армий, таблицы движений солнц. В этих рисунках была ужасающая гармония,
как будто все законы мира: от тех, что управляют атомом, до тех, которыми
руководствуется космос, - все они были наконец разрешены и сведены
воедино.
- Этот фасеточный мир в своей мозаике подводил итог ошибкам
бесконечности.
- Рисованные символы постоянно меняли форму. Я подлетела ближе: эти
рисунки были живыми. Это было бесконечное количество... существ!
И он указал на существо, которое несло нас.
- Я отлетел назад, посмотрел на эту планету издалека. И тут мне в
голову пришла фантастическая мысль - фантастическая, конечно, но я знал,
что в ней есть зерно правды. - Теперь он говорил виновато. - Этот
драгоценный мир управляется неким математическим богом, ведущим его сквозь
пространство, забавляющимся арифметическими ошибками другого божества,
противоположного математическому, божества случая, в сущности Бога нас и
всего того, что мы зовем жизнью.
- У него не было цели: он ничего не должен был преобразовывать; ему
не нужно было исправлять неточности Другого. И только время от времени он
отмечал разницу между достойным сожаления беспорядком других миров и
безупречно упорядоченным и аккуратным своим храмом и его аккуратными
служителями.
- Этот странствующий демиург сверхгеометрии несется в пространстве на
своем абсолютно совершенном мире; он хозяин всех небесных механизмов; его
народ не зависит от сложного химизма и механизмов равновесия, от которых
зависит наша жизнь; ему не нужны ни воздух, ни вода, он не обращает
внимания ни на жару, ни на холод; он питается магнетизмом межзвездного
пространства и время от времени задерживается, чтобы воспользоваться
энергией большого солнца.
Я почувствовал глубокое изумление. Возможно, это фантазия. Но тогда
откуда у него эта последняя мысль? Он не видел, как мы, оргию в зале
конусов, не видел, как металлическое чудовище питается солнцем.
- Видение мира исчезло, - продолжал Вентнор. - Я увидел обширные
пещеры, полные металлическими существами; они работали, росли,
размножались. В пещерах нашей Земли - плоды неведомого лона? Не знаю.
- Но в этих пещерах, при свете бесчисленного количества разноцветных
шаров, - я снова ощутил дрожь изумления, - они росли. Мне пришло в голову,
что они стремятся к солнечному свету, на поверхность. Они вырвались - под
желтый блистающий солнечный свет. Наш? Не знаю. И это видение миновало.
Голос его стал глубже.
- И потом пришло третье видение. Я увидел нашу Землю. Я знал, Гудвин,
знал неоспоримо, безошибочно, что это наша Земля. о ее холмы были
сровнены, горы уничтожены, превращены в холодные полированные поверхности,
геометрические, упорядоченные.
- Моря превратились в геометрические водоемы, как огромные изумруды,
сверкающие в хрустальных берегах. Полярный лед обточен. И на плоских
равнинах появились иероглифы фасеточного мира. И на всей Земле, Гудвин, ни
одного растения, ни одного города и ни одного человека. Вся Земля, которая
была нашей, теперь принадлежала... им.
- Видения! - произнес Вентнор. - Не думайте, что я полностью их
принял. Частично правда, частично иллюзия - ослепленный мозг пытается из
света и тени построить доступную пониманию картину.
- И все же - какая-то правда в этих видениях есть. Какая именно, не
знаю. Но знаю одно: последнее видение показывало картину того, чем
закончится начинающееся сейчас, в это мгновение.
Перед моими глазами вспыхнула картина: город, окруженный стенами,
заполненный людьми, его рощи и сады, его наука и искусство; и Разрушители,
растаптывающие его, и затем ужасная безжизненная вершина.
И вдруг в этой вершине я увидел всю Землю, в этом городе - все города
людей, его сады и рощи - поля и леса Земли, а исчезнувший народ Черкиса
превратился во все человечество.
- Но, Мартин, - я говорил, запинаясь, пораженный невыносимым ужасом,
- ведь было еще что-то. Вы говорили о Хранителе конусов и о том, что нужно
воспользоваться солнцем, чтобы уничтожить эти существа; о том, что ими
правят те же законы, что и нами, и если они их нарушат, то погибнут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Снова послышались отдаленные раскаты - на этот раз громче. Снова
существо вздрогнуло.
- Барабаны, - прошептал Вентнор. - Барабаны судьбы. Что они
предвещают? Новое рождение Земли и уход человека? Новое дитя, которому
будет отдано господство - нет, кому оно уже отдано? Или барабаны
предвещают конец... их?
Барабанный бой снова стих. Теперь слышался только шум падающих
деревьев под шагами существа. Норала стояла неподвижно; так же неподвижна
была Руфь.
- Мартин - снова воскликнул я, испытывая страшное сомнение. - Мартин,
о чем вы говорите?
- Откуда... они... пришли? - Голос его звучал ясно и спокойно, глаза
под красным шрамом были чистыми и спокойными. - Откуда они пришли, эти
существа, что несут нас? Что пронеслись над городом Черкиса, как ангелы
смерти? Рождены ли они Землей... как мы? Или они приемные дети...
подброшены с далеких звезд?
- Эти существа, которые во множестве все равно являются одним? Откуда
они взялись? Кто они?
Он взглянул на кубы, на которых мы стояли; в ответ на него смотрело
множество глаз, загадочно, будто они слышат и понимают.
- Я не забыл, - сказал Вентнор. - Не забыл, что видел, плавая атомом
во внешнем космосе. Мне кажется, я говорил вам, говорил с огромными
усилиями; губы были в вечности от меня, атома, стремившегося раскрыть их.
- Были... три... видения, откровения... не знаю, как их назвать. И
хотя все они казались мне реальными, только одно, я думаю, истинно; а еще
одно может быть истинно, а может, и нет.
Раскаты барабанов послышались яснее, они звучали зловеще. Поднялись в
крещендо; резко смолкли. Я видел, как Норала подняла голову, прислушалась.
- Я видел мир, обширный мир, Гудвин, ровно летящий в пространстве. Не
шар, планета из множества фасет, гладких, словно отполированных
поверхностей; огромный голубой, слабо светящийся драгоценный камень;
кристаллический мир, вырубленный из эфира. Геометрическое выражение
Великой Первопричины, Бога, если хотите, ставшее материальным. Мир
безвоздушный, безводный, бессолнечный.
- Казалось, я приближаюсь к нему. И тут я увидел, что все его
поверхности покрыты рисунком гигантским симметричным чертежом;
математическими иероглифами. В них прочитывались немыслимые расчеты,
формулы переплетающихся вселенных, арифметические прогрессии звездных
армий, таблицы движений солнц. В этих рисунках была ужасающая гармония,
как будто все законы мира: от тех, что управляют атомом, до тех, которыми
руководствуется космос, - все они были наконец разрешены и сведены
воедино.
- Этот фасеточный мир в своей мозаике подводил итог ошибкам
бесконечности.
- Рисованные символы постоянно меняли форму. Я подлетела ближе: эти
рисунки были живыми. Это было бесконечное количество... существ!
И он указал на существо, которое несло нас.
- Я отлетел назад, посмотрел на эту планету издалека. И тут мне в
голову пришла фантастическая мысль - фантастическая, конечно, но я знал,
что в ней есть зерно правды. - Теперь он говорил виновато. - Этот
драгоценный мир управляется неким математическим богом, ведущим его сквозь
пространство, забавляющимся арифметическими ошибками другого божества,
противоположного математическому, божества случая, в сущности Бога нас и
всего того, что мы зовем жизнью.
- У него не было цели: он ничего не должен был преобразовывать; ему
не нужно было исправлять неточности Другого. И только время от времени он
отмечал разницу между достойным сожаления беспорядком других миров и
безупречно упорядоченным и аккуратным своим храмом и его аккуратными
служителями.
- Этот странствующий демиург сверхгеометрии несется в пространстве на
своем абсолютно совершенном мире; он хозяин всех небесных механизмов; его
народ не зависит от сложного химизма и механизмов равновесия, от которых
зависит наша жизнь; ему не нужны ни воздух, ни вода, он не обращает
внимания ни на жару, ни на холод; он питается магнетизмом межзвездного
пространства и время от времени задерживается, чтобы воспользоваться
энергией большого солнца.
Я почувствовал глубокое изумление. Возможно, это фантазия. Но тогда
откуда у него эта последняя мысль? Он не видел, как мы, оргию в зале
конусов, не видел, как металлическое чудовище питается солнцем.
- Видение мира исчезло, - продолжал Вентнор. - Я увидел обширные
пещеры, полные металлическими существами; они работали, росли,
размножались. В пещерах нашей Земли - плоды неведомого лона? Не знаю.
- Но в этих пещерах, при свете бесчисленного количества разноцветных
шаров, - я снова ощутил дрожь изумления, - они росли. Мне пришло в голову,
что они стремятся к солнечному свету, на поверхность. Они вырвались - под
желтый блистающий солнечный свет. Наш? Не знаю. И это видение миновало.
Голос его стал глубже.
- И потом пришло третье видение. Я увидел нашу Землю. Я знал, Гудвин,
знал неоспоримо, безошибочно, что это наша Земля. о ее холмы были
сровнены, горы уничтожены, превращены в холодные полированные поверхности,
геометрические, упорядоченные.
- Моря превратились в геометрические водоемы, как огромные изумруды,
сверкающие в хрустальных берегах. Полярный лед обточен. И на плоских
равнинах появились иероглифы фасеточного мира. И на всей Земле, Гудвин, ни
одного растения, ни одного города и ни одного человека. Вся Земля, которая
была нашей, теперь принадлежала... им.
- Видения! - произнес Вентнор. - Не думайте, что я полностью их
принял. Частично правда, частично иллюзия - ослепленный мозг пытается из
света и тени построить доступную пониманию картину.
- И все же - какая-то правда в этих видениях есть. Какая именно, не
знаю. Но знаю одно: последнее видение показывало картину того, чем
закончится начинающееся сейчас, в это мгновение.
Перед моими глазами вспыхнула картина: город, окруженный стенами,
заполненный людьми, его рощи и сады, его наука и искусство; и Разрушители,
растаптывающие его, и затем ужасная безжизненная вершина.
И вдруг в этой вершине я увидел всю Землю, в этом городе - все города
людей, его сады и рощи - поля и леса Земли, а исчезнувший народ Черкиса
превратился во все человечество.
- Но, Мартин, - я говорил, запинаясь, пораженный невыносимым ужасом,
- ведь было еще что-то. Вы говорили о Хранителе конусов и о том, что нужно
воспользоваться солнцем, чтобы уничтожить эти существа; о том, что ими
правят те же законы, что и нами, и если они их нарушат, то погибнут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66