«Ха-ха, – предназначено выражать этим смешкам, – что за глупое недоразумение. Когда-нибудь я расскажу об этом моим чистокровным рапторятам». Парочка никак не реагирует. Тишина становится невыносимой, так что я ее нарушаю:
– Понравилось представление?
Трудно разобрать реакцию людей со столь высоко задранными носами.
Почему-то Сара выбирает этот момент, чтобы изречь, наконец, законченную и связную фразу:
– Хорошо провели вечер? – интересуется она, вздымая и низвергая каждое слово в синкопическом ритме. – Я-то отлично провела время.
– Да, да, неплохо. Ах-ха, да, да.
Она зажимает мой нос большим и указательным пальцами и крутит его, явно не рассчитав силы. От ее шалостей на глазах у меня выступают слезы.
– Я хочу сказать, что провела время по-настоящему отлично.
– Отлично, – вторю я, потирая нос. Потом поворачиваюсь к парочке оправдаться, пожать плечами, как-то дать понять, что эта сцена, какой бы сладострастной она ни казалась, вовсе не то, что они думают, но пожилые дины спешат удалиться.
Сара снова хватает меня за нос, но я мягко отвожу ее руку:
– Тебе нужно немного поспать.
– Все, что мне нужно, – шепчет Сара, стукаясь своим лбом о мой, – это ты.
Я делаю вид, что не слышу.
– Ты-ты-ты, – повторяет Сара, и теперь от этого голоса уже не заслониться. – Ты мне нужен.
На это нет лучшего ответа, чем его отсутствие, так что я держу язык приклеенным к нёбу все время, пока мы ждем лифт, который явно попал в некое искривленное пространство.
Наконец-то он прибывает, и латунные двери раздвигаются. Я отступаю, пропуская выходящих пассажиров: молодую влюбленную пару, прямо-таки приросшую друг к другу. Но когда я отхожу влево, они тоже отходят влево. Я шарахаюсь вправо – и они вправо.
Это зеркало. Предпочитаю не думать об этом. Мы входим.
Подъемник срывается с места с таким ускорением, что мы с Сарой чуть не валимся на пол – ну, конечно, теперь он скоростной – и едем до верхнего этажа, снова крепко ухватившись друг за друга.
– Быстрый, – хихикает Сара, вцепившись в мое плечо.
Президентские апартаменты отделены от обычных номеров длинным коридором. Долгий путь и для трезвого, а как волочить туда Сару, я и представить себе не могу. Словно усталый мореход, знающий, что долгий путь подходит к концу и близится возвращение к семье, друзьям и домашним обедам, я перекидываю через плечо руку Сары и по ветру устремляюсь в плаванье. Мы ухитряемся преодолеть коридор, лишь несколько раз споткнувшись и поскользнувшись, Сара то приходит в себя, то снова вырубается, как сломавшийся телевизор. Я открываю дверь.
Проклятье, до чего ж велик этот номер. Короткими быстрыми скачками я пересекаю мраморную прихожую, подталкивая Сару к кровати. Тут мне бы очень пригодился хвост, и я даже раздумываю, не выпустить ли его ненадолго. Но для этого придется снять штаны, да и меньше всего мне хочется, чтобы заглянувший ненароком посыльный застал Сару Арчер распростертой на кровати и меня голышом ниже пояса. Прекрасно обойдусь и ногами.
Сара опять возвращается к жизни, когда я кладу ее на кровать и пытаюсь придать телу положение, представляющееся мне естественным.
– Хххдеееааа?
Я принимаю этот растянутый слог за попытку выяснить координаты.
– В моей постели.
Сара прыскает с явным удовольствием. Ее пальцы ползут по моим рукам, словно гигантские пауки, хватаются за рубашку, тащат за воротник, пытаясь утянуть меня в эти простыни и подушки.
– Сара, нет. – Тон мой тверд, как плавленый сыр. Она тащит сильнее. – Нет. – Чуть лучше, однако недостаточно, чтобы она прекратила тянуть ко мне губы, сложенные для поцелуя.
Было бы так легко, так приятно сказать: «Какого черта, это просто секс, кого волнует наш род и природа, кто знает, что правильно, а что порочно», и не просто уступить соблазну, но отдаться ему целиком, однако хотя нравственность явно отправилась в увольнение, некие остатки моего сверх-Я лезут занять ее место. И несмотря на то что сердце и чресла по-прежнему увлекают меня в уют этих рук, этих губ, этого потрясающего матраса, голова остается достаточно холодной, чтобы отринуть мечты и отступить с поднятыми руками.
– Я не могу. Я хочу, но – не могу.
– Ты… женат? – спрашивает Сара.
– Нет… не в этом дело…
– У тебя… у тебя есть подружка?
– Нет. Послушай… – Тут звонит телефон. Я не обращаю внимания. – Послушай… – повторяю я, и снова звонит телефон. Индикатор сообщений горит с тех пор, как я зашел в спальню. Еще звонок. – Не забыть бы, что имел в виду, – говорю я и снимаю трубку.
– Вот дерьмо, он дома! Рубио, где ты шлялся, черт тебя побери!
Гленда.
– Гленда, это не может подождать? Я… занят.
– Так ты сначала просишь меня о долбаной помощи, а потом охренительно занят, чтобы услышать, что я нарыла, так? Я намеки понимаю…
– Подожди! Подожди – ты что-то нашла?
– Нет, раз так, ничего. – Ну вот, надулась теперь.
Сара вьется на простынях, тянется к моим рукам, тащит меня к себе.
– Оставь этот телефон, – обольстительно воркует она. – Потом им позвонишь.
Блеск, теперь двух дамочек успокаивать. Саре я показываю палец – одну секундочку, умоляю, одну секундочку – и отступаю в затемненный угол спальни.
– Глен, прости меня. Тут просто… черт знает что творилось. Но все, что ты раздобыла, я выслушаю с радостью.
– Только не по телефону. Нам нужно встретиться, Винсент.
– Парень, который говорил мне это последним, уже сыграл в ящик.
– Что?
– Потом расскажу. Встречаемся прямо сейчас? Ты не можешь хоть в общих чертах объяснить?
Гленда колеблется, но ответ ее тверд:
– Лучше не стоит. Можешь подвалить в «Червоточину»?
– Сейчас?
– Сейчас. Сам поймешь, как это важно для тебя.
– Да, да, конечно. Дай мне двадцать минут. И еще, Глен – будь осторожна.
– Как всегда.
Я поворачиваюсь к Саре, прокручивая в голове извинения и причины, по которым я вынужден покинуть ее в столь решающий момент наших… отношений. Но услышав ровное дыхание с легким посапываньем, понимаю, что объяснения можно отложить на следующий раз. Сара Арчер отключилась, одной рукой продолжая сжимать мою штанину.
– Прости, – шепчу я. – Я так сожалею.
Ее кожа блестит в тусклом отблеске горящей в гостиной люстры, и столь чиста и непорочна эта бледная матовая поверхность, что заслуживает прощального поцелуя. Когда я наклоняюсь к ее щеке, Сара приоткрывает глаза и смотрит на меня с нарастающим изумлением. Она поднимает ладонь и гладит мое лицо, и тепло ее прикосновений доходит до самого сердца. Она говорит:
– Ты… ты похож на того, кого я знала когда-то. Давным-давно.
– Кто же это? – шепчу я.
Но Сара уже спит.
В канун Дня всех святых бар динов на задах «Червоточины» выглядит совершенно обычно: травка, шум, пьяные крики. Но того бедлама, что творится в передней части, где собираются млекопитающие, мне видеть еще не доводилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Понравилось представление?
Трудно разобрать реакцию людей со столь высоко задранными носами.
Почему-то Сара выбирает этот момент, чтобы изречь, наконец, законченную и связную фразу:
– Хорошо провели вечер? – интересуется она, вздымая и низвергая каждое слово в синкопическом ритме. – Я-то отлично провела время.
– Да, да, неплохо. Ах-ха, да, да.
Она зажимает мой нос большим и указательным пальцами и крутит его, явно не рассчитав силы. От ее шалостей на глазах у меня выступают слезы.
– Я хочу сказать, что провела время по-настоящему отлично.
– Отлично, – вторю я, потирая нос. Потом поворачиваюсь к парочке оправдаться, пожать плечами, как-то дать понять, что эта сцена, какой бы сладострастной она ни казалась, вовсе не то, что они думают, но пожилые дины спешат удалиться.
Сара снова хватает меня за нос, но я мягко отвожу ее руку:
– Тебе нужно немного поспать.
– Все, что мне нужно, – шепчет Сара, стукаясь своим лбом о мой, – это ты.
Я делаю вид, что не слышу.
– Ты-ты-ты, – повторяет Сара, и теперь от этого голоса уже не заслониться. – Ты мне нужен.
На это нет лучшего ответа, чем его отсутствие, так что я держу язык приклеенным к нёбу все время, пока мы ждем лифт, который явно попал в некое искривленное пространство.
Наконец-то он прибывает, и латунные двери раздвигаются. Я отступаю, пропуская выходящих пассажиров: молодую влюбленную пару, прямо-таки приросшую друг к другу. Но когда я отхожу влево, они тоже отходят влево. Я шарахаюсь вправо – и они вправо.
Это зеркало. Предпочитаю не думать об этом. Мы входим.
Подъемник срывается с места с таким ускорением, что мы с Сарой чуть не валимся на пол – ну, конечно, теперь он скоростной – и едем до верхнего этажа, снова крепко ухватившись друг за друга.
– Быстрый, – хихикает Сара, вцепившись в мое плечо.
Президентские апартаменты отделены от обычных номеров длинным коридором. Долгий путь и для трезвого, а как волочить туда Сару, я и представить себе не могу. Словно усталый мореход, знающий, что долгий путь подходит к концу и близится возвращение к семье, друзьям и домашним обедам, я перекидываю через плечо руку Сары и по ветру устремляюсь в плаванье. Мы ухитряемся преодолеть коридор, лишь несколько раз споткнувшись и поскользнувшись, Сара то приходит в себя, то снова вырубается, как сломавшийся телевизор. Я открываю дверь.
Проклятье, до чего ж велик этот номер. Короткими быстрыми скачками я пересекаю мраморную прихожую, подталкивая Сару к кровати. Тут мне бы очень пригодился хвост, и я даже раздумываю, не выпустить ли его ненадолго. Но для этого придется снять штаны, да и меньше всего мне хочется, чтобы заглянувший ненароком посыльный застал Сару Арчер распростертой на кровати и меня голышом ниже пояса. Прекрасно обойдусь и ногами.
Сара опять возвращается к жизни, когда я кладу ее на кровать и пытаюсь придать телу положение, представляющееся мне естественным.
– Хххдеееааа?
Я принимаю этот растянутый слог за попытку выяснить координаты.
– В моей постели.
Сара прыскает с явным удовольствием. Ее пальцы ползут по моим рукам, словно гигантские пауки, хватаются за рубашку, тащат за воротник, пытаясь утянуть меня в эти простыни и подушки.
– Сара, нет. – Тон мой тверд, как плавленый сыр. Она тащит сильнее. – Нет. – Чуть лучше, однако недостаточно, чтобы она прекратила тянуть ко мне губы, сложенные для поцелуя.
Было бы так легко, так приятно сказать: «Какого черта, это просто секс, кого волнует наш род и природа, кто знает, что правильно, а что порочно», и не просто уступить соблазну, но отдаться ему целиком, однако хотя нравственность явно отправилась в увольнение, некие остатки моего сверх-Я лезут занять ее место. И несмотря на то что сердце и чресла по-прежнему увлекают меня в уют этих рук, этих губ, этого потрясающего матраса, голова остается достаточно холодной, чтобы отринуть мечты и отступить с поднятыми руками.
– Я не могу. Я хочу, но – не могу.
– Ты… женат? – спрашивает Сара.
– Нет… не в этом дело…
– У тебя… у тебя есть подружка?
– Нет. Послушай… – Тут звонит телефон. Я не обращаю внимания. – Послушай… – повторяю я, и снова звонит телефон. Индикатор сообщений горит с тех пор, как я зашел в спальню. Еще звонок. – Не забыть бы, что имел в виду, – говорю я и снимаю трубку.
– Вот дерьмо, он дома! Рубио, где ты шлялся, черт тебя побери!
Гленда.
– Гленда, это не может подождать? Я… занят.
– Так ты сначала просишь меня о долбаной помощи, а потом охренительно занят, чтобы услышать, что я нарыла, так? Я намеки понимаю…
– Подожди! Подожди – ты что-то нашла?
– Нет, раз так, ничего. – Ну вот, надулась теперь.
Сара вьется на простынях, тянется к моим рукам, тащит меня к себе.
– Оставь этот телефон, – обольстительно воркует она. – Потом им позвонишь.
Блеск, теперь двух дамочек успокаивать. Саре я показываю палец – одну секундочку, умоляю, одну секундочку – и отступаю в затемненный угол спальни.
– Глен, прости меня. Тут просто… черт знает что творилось. Но все, что ты раздобыла, я выслушаю с радостью.
– Только не по телефону. Нам нужно встретиться, Винсент.
– Парень, который говорил мне это последним, уже сыграл в ящик.
– Что?
– Потом расскажу. Встречаемся прямо сейчас? Ты не можешь хоть в общих чертах объяснить?
Гленда колеблется, но ответ ее тверд:
– Лучше не стоит. Можешь подвалить в «Червоточину»?
– Сейчас?
– Сейчас. Сам поймешь, как это важно для тебя.
– Да, да, конечно. Дай мне двадцать минут. И еще, Глен – будь осторожна.
– Как всегда.
Я поворачиваюсь к Саре, прокручивая в голове извинения и причины, по которым я вынужден покинуть ее в столь решающий момент наших… отношений. Но услышав ровное дыхание с легким посапываньем, понимаю, что объяснения можно отложить на следующий раз. Сара Арчер отключилась, одной рукой продолжая сжимать мою штанину.
– Прости, – шепчу я. – Я так сожалею.
Ее кожа блестит в тусклом отблеске горящей в гостиной люстры, и столь чиста и непорочна эта бледная матовая поверхность, что заслуживает прощального поцелуя. Когда я наклоняюсь к ее щеке, Сара приоткрывает глаза и смотрит на меня с нарастающим изумлением. Она поднимает ладонь и гладит мое лицо, и тепло ее прикосновений доходит до самого сердца. Она говорит:
– Ты… ты похож на того, кого я знала когда-то. Давным-давно.
– Кто же это? – шепчу я.
Но Сара уже спит.
В канун Дня всех святых бар динов на задах «Червоточины» выглядит совершенно обычно: травка, шум, пьяные крики. Но того бедлама, что творится в передней части, где собираются млекопитающие, мне видеть еще не доводилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83