Ти», крупнейшим нью-йоркским сыскным агентством и, совершенно случайно, ближайшим партнером «ТруТел» на восточном побережье.
Законченный плейбой, Макбрайд всегда волочился за женскими особями нашего рода, и притом с невероятным успехом, несмотря на свой крепкий и продолжительный брак, а в результате, говорят, что ветви его фамильного древа протянулись от побережья до побережья, а возможно, и дальше, в Европу. У него были квартира на Парк-авеню, дом на Лонг-Айленд и «хибарка» на Калифорнийском побережье, не говоря уж о парочке казино, в Лас-Вегасе и в Атлантик-Сити. Его по природе резкие классические черты Карнотавра ежедневно гримировал целый штат профессиональных маскировщиков, знающих, как без особого труда придать превосходное человеческое обличье самому рептильному из динозавров, – процедура, приносящая всем прочим бесконечные часы боли и разочарований. Жизни Раймонда Макбрайда можно было только позавидовать.
И никто не мог понять, какого черта его понесло на чужую грядку; возможно, ему надоел собственный род, осточертела яйцекладка и бесконечное ожидание треска скорлупы. Действительно, детей у них с женой не было. Возможно, он хотел обострить чувственность на иных существах. Амбиций ему было не занимать. Возможно – и многие склоняются именно к такому выводу, – в нем развился синдром Дресслера, так что он начал думать о себе как о настоящем человеке и просто не мог удержаться от искушений млекопитающей плоти. Или просто находил цыпочек привлекательными. Как бы то ни было, Раймонд Макбрайд нарушил первое из основных правил, установленное с тех пор, как Homo habilis впервые приковыляли в наш мир: абсолютный запрет спариваться с человеком.
Но теперь он мертв, убит в своем офисе почти год назад, – так какого же черта применять санкции к бедному парню?
Стук в дверь избавляет меня от дальнейших расспросов о Макбрайде и заседаниях Совета, о которых я теперь не имею ни малейшего представления. Тейтельбаум рявкает: «Что?», и в кабинет заглядывает Салли. Серенький такой, робкий мышонок. Остренький носик, свисающие прядями волосы, болезненно бледная. Если бы я не знал, что она человек – запаха нет, да и не видел я ее ни в одном из тех мест, где собираются динозавры, – мог бы на пару секунд принять ее за Компи.
– Лондон на третьей линии, – пищит она. Салли – отличная девчонка, болтать с ней просто умора, но в присутствии Тейтельбаума она съеживается, словно высохшая губка.
– Сувенирная лавка Гэтвика? – спрашивает Тейтельбаум, и руки у него трясутся в ребяческом предвкушении. Могло бы растрогать, не будь он так отвратителен.
– Они нашли зубочистки «Лондонский Тауэр», которые вы хотели.
Салли мельком улыбается мне, поворачивается и вылетает из кабинета – миссия исполнена. Просто хирургическое вмешательство во владения босса: туда-обратно за шесть секунд! Очень неплохо. Мне бы у нее поучиться.
Тейтельбаум тяжело вздыхает, шероховатые звуки рвущейся бумаги сменяются в его глотке глухим сопением спускаемой шины. Он неуклюже тянется к телефону.
– Я возьму двадцать четыре дюжины, и пусть пришлют немедленно.
Разговор окончен. Представляю, как поражен американской учтивостью британец на том конце провода.
Переходя к делу, Тейтельбаум резко меняет тон. Он заходится в хрипе от натуги, когда его крохотная ручка тянется через весь стол за тонкой папкой.
– Я не прошу тебя отыскать мне бриллиант Хоупа или что-нибудь в этом духе, – говорит он и вручает мне папку. – Всего лишь немного поработать ногами, ничего невозможного. Ерунда, но за нее платят.
Я перелистываю страницы.
– Расследование пожара?
– В среду утром загорелся ночной клуб в Долине. Одно из заведений Берка.
– Берка?
– Донован Берк. Владелец клуба. Ты что, Рубио, журналов не читаешь?
Я качаю головой, не желая объяснять, что нынче меня разорит и покупка журнала.
– Берк – большой воротила по части ночных клубов, – объясняет Тейтельбаум. – В его заведениях каждый день толкутся знаменитости, в основном динозавры, но есть и человечья клиентура. Клуб застрахован по полной программе, так что за причиненные огнем убытки им теперь придется платить около двух миллионов долларов. Страховая компания хочет проверить, не сам ли Берк запалил свой клуб, так как «дела у него шли паршиво».
– Так и есть?
– Что?
– Паршиво.
– Господи, Рубио, откуда мне знать? Ты здесь частный детектив.
– Был кто-нибудь в клубе, когда загорелось?
– Почему бы тебе самому не почитать эту чертову папку? – выходит он из себя. – Да, да, куча народу. Свидетелей масса, вечеринка в полном разгаре. – Он обрушивает новый удар по Ньютоновым шарам – явный сигнал, что в моем присутствии больше не нуждаются. Я поднимаюсь.
– Что со временем? – спрашиваю я, заранее зная ответ.
– На день меньше, чем обычно. – Шаблонный ответ. Считается остроумным.
Я стараюсь, чтобы следующий вопрос прозвучал как бы между прочим. Хотя это вовсе не так.
– Оплата?
– Страховая компания готова отстегнуть пять косых плюс расходы. Три забирает агентство, так что тебе остаются две тысячи баксов.
Я пожимаю плечами. Вполне нормально, особенно если учесть оплату большинства сотрудников «ТруТел», с трудом сводящих концы с концами.
– Но у меня возникли сложности с бассейном на заднем дворе, – продолжает Тейтельбаум, – и мне нужно немного наличных. Давай-ка поделим твои комиссионные пятьдесят на пятьдесят.
Он силится улыбнуться, и этот акулий оскал вызывает во мне едва преодолимое желание захлестнуть у него на шее тонкие проволочки Ньютоновых шаров.
Но какой у меня выбор? Одна косая лучше, чем ничего, а после того как я пролетел с Омсмайером, это, пожалуй, мой единственный шанс заплатить по закладным и отодвинуть банкротство. Ладно, изобразим ущемленное самолюбие. Вытянув шею, насколько позволяет моя человеческая оболочка, я задираю нос, прижимаю к груди бумажную папку и гордо направляюсь к дверям.
– Смотри, не напортачь, Рубио, – бросает мне вслед Тейтельбаум. – И не приноси, как обычно, недоделанного дерьма, если хочешь и дальше получать здесь работу.
Я еще и дюжины шагов не прошел, а ветка базилика уже хрустит на зубах, и остается позади тирания Т-Рекса, и условия его более не кажутся мне столь унизительными. Деньги в банке, возможно, чуточку респектабельности, а потом оглянуться не успеешь, как прочие детективные агентства в очередь встанут, чтобы вручить самую лучшую и дорогую работу «сыску Ватсона и Рубио». Да, я возвращаюсь. Я уже на пути к успеху. Раптор снова на коне.
По дороге к выходу я торжествующе подмигиваю временной секретарше, печатающей что-то в приемной. Она шарахается от изъявлений моей дружбы, будто застигнутая врасплох гремучая змея, и мне кажется, что она вот-вот обнажит ядовитые клыки и скользнет под письменный стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Законченный плейбой, Макбрайд всегда волочился за женскими особями нашего рода, и притом с невероятным успехом, несмотря на свой крепкий и продолжительный брак, а в результате, говорят, что ветви его фамильного древа протянулись от побережья до побережья, а возможно, и дальше, в Европу. У него были квартира на Парк-авеню, дом на Лонг-Айленд и «хибарка» на Калифорнийском побережье, не говоря уж о парочке казино, в Лас-Вегасе и в Атлантик-Сити. Его по природе резкие классические черты Карнотавра ежедневно гримировал целый штат профессиональных маскировщиков, знающих, как без особого труда придать превосходное человеческое обличье самому рептильному из динозавров, – процедура, приносящая всем прочим бесконечные часы боли и разочарований. Жизни Раймонда Макбрайда можно было только позавидовать.
И никто не мог понять, какого черта его понесло на чужую грядку; возможно, ему надоел собственный род, осточертела яйцекладка и бесконечное ожидание треска скорлупы. Действительно, детей у них с женой не было. Возможно, он хотел обострить чувственность на иных существах. Амбиций ему было не занимать. Возможно – и многие склоняются именно к такому выводу, – в нем развился синдром Дресслера, так что он начал думать о себе как о настоящем человеке и просто не мог удержаться от искушений млекопитающей плоти. Или просто находил цыпочек привлекательными. Как бы то ни было, Раймонд Макбрайд нарушил первое из основных правил, установленное с тех пор, как Homo habilis впервые приковыляли в наш мир: абсолютный запрет спариваться с человеком.
Но теперь он мертв, убит в своем офисе почти год назад, – так какого же черта применять санкции к бедному парню?
Стук в дверь избавляет меня от дальнейших расспросов о Макбрайде и заседаниях Совета, о которых я теперь не имею ни малейшего представления. Тейтельбаум рявкает: «Что?», и в кабинет заглядывает Салли. Серенький такой, робкий мышонок. Остренький носик, свисающие прядями волосы, болезненно бледная. Если бы я не знал, что она человек – запаха нет, да и не видел я ее ни в одном из тех мест, где собираются динозавры, – мог бы на пару секунд принять ее за Компи.
– Лондон на третьей линии, – пищит она. Салли – отличная девчонка, болтать с ней просто умора, но в присутствии Тейтельбаума она съеживается, словно высохшая губка.
– Сувенирная лавка Гэтвика? – спрашивает Тейтельбаум, и руки у него трясутся в ребяческом предвкушении. Могло бы растрогать, не будь он так отвратителен.
– Они нашли зубочистки «Лондонский Тауэр», которые вы хотели.
Салли мельком улыбается мне, поворачивается и вылетает из кабинета – миссия исполнена. Просто хирургическое вмешательство во владения босса: туда-обратно за шесть секунд! Очень неплохо. Мне бы у нее поучиться.
Тейтельбаум тяжело вздыхает, шероховатые звуки рвущейся бумаги сменяются в его глотке глухим сопением спускаемой шины. Он неуклюже тянется к телефону.
– Я возьму двадцать четыре дюжины, и пусть пришлют немедленно.
Разговор окончен. Представляю, как поражен американской учтивостью британец на том конце провода.
Переходя к делу, Тейтельбаум резко меняет тон. Он заходится в хрипе от натуги, когда его крохотная ручка тянется через весь стол за тонкой папкой.
– Я не прошу тебя отыскать мне бриллиант Хоупа или что-нибудь в этом духе, – говорит он и вручает мне папку. – Всего лишь немного поработать ногами, ничего невозможного. Ерунда, но за нее платят.
Я перелистываю страницы.
– Расследование пожара?
– В среду утром загорелся ночной клуб в Долине. Одно из заведений Берка.
– Берка?
– Донован Берк. Владелец клуба. Ты что, Рубио, журналов не читаешь?
Я качаю головой, не желая объяснять, что нынче меня разорит и покупка журнала.
– Берк – большой воротила по части ночных клубов, – объясняет Тейтельбаум. – В его заведениях каждый день толкутся знаменитости, в основном динозавры, но есть и человечья клиентура. Клуб застрахован по полной программе, так что за причиненные огнем убытки им теперь придется платить около двух миллионов долларов. Страховая компания хочет проверить, не сам ли Берк запалил свой клуб, так как «дела у него шли паршиво».
– Так и есть?
– Что?
– Паршиво.
– Господи, Рубио, откуда мне знать? Ты здесь частный детектив.
– Был кто-нибудь в клубе, когда загорелось?
– Почему бы тебе самому не почитать эту чертову папку? – выходит он из себя. – Да, да, куча народу. Свидетелей масса, вечеринка в полном разгаре. – Он обрушивает новый удар по Ньютоновым шарам – явный сигнал, что в моем присутствии больше не нуждаются. Я поднимаюсь.
– Что со временем? – спрашиваю я, заранее зная ответ.
– На день меньше, чем обычно. – Шаблонный ответ. Считается остроумным.
Я стараюсь, чтобы следующий вопрос прозвучал как бы между прочим. Хотя это вовсе не так.
– Оплата?
– Страховая компания готова отстегнуть пять косых плюс расходы. Три забирает агентство, так что тебе остаются две тысячи баксов.
Я пожимаю плечами. Вполне нормально, особенно если учесть оплату большинства сотрудников «ТруТел», с трудом сводящих концы с концами.
– Но у меня возникли сложности с бассейном на заднем дворе, – продолжает Тейтельбаум, – и мне нужно немного наличных. Давай-ка поделим твои комиссионные пятьдесят на пятьдесят.
Он силится улыбнуться, и этот акулий оскал вызывает во мне едва преодолимое желание захлестнуть у него на шее тонкие проволочки Ньютоновых шаров.
Но какой у меня выбор? Одна косая лучше, чем ничего, а после того как я пролетел с Омсмайером, это, пожалуй, мой единственный шанс заплатить по закладным и отодвинуть банкротство. Ладно, изобразим ущемленное самолюбие. Вытянув шею, насколько позволяет моя человеческая оболочка, я задираю нос, прижимаю к груди бумажную папку и гордо направляюсь к дверям.
– Смотри, не напортачь, Рубио, – бросает мне вслед Тейтельбаум. – И не приноси, как обычно, недоделанного дерьма, если хочешь и дальше получать здесь работу.
Я еще и дюжины шагов не прошел, а ветка базилика уже хрустит на зубах, и остается позади тирания Т-Рекса, и условия его более не кажутся мне столь унизительными. Деньги в банке, возможно, чуточку респектабельности, а потом оглянуться не успеешь, как прочие детективные агентства в очередь встанут, чтобы вручить самую лучшую и дорогую работу «сыску Ватсона и Рубио». Да, я возвращаюсь. Я уже на пути к успеху. Раптор снова на коне.
По дороге к выходу я торжествующе подмигиваю временной секретарше, печатающей что-то в приемной. Она шарахается от изъявлений моей дружбы, будто застигнутая врасплох гремучая змея, и мне кажется, что она вот-вот обнажит ядовитые клыки и скользнет под письменный стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83