Двадцать долларов такси до аэропорта, пятнадцать сотен билет на самолет, сорок долларов дорога до Манхэттена. Теперь я приблизился к нищете, как никогда еще в своей жизни, но это беспокоит меня меньше всего.
– Не могу поверить, что ты взошел на ложе любви с человечьей особью, – говорит Гленда, когда мы уже готовы ринуться в город. Ее вышвырнули из «Джей amp; Ти», но она утверждает, что наслаждается свободой, работая не на дядю. Думаю, этот бред собачий состряпан для моего утешения, ведь меня и так уже от земли не видать, но это ее слова, и она на них настаивает. – Я в том смысле, что… человек, боже упаси.
– Она не человек, – в десятый раз объясняю я. – Она просто выглядит и пахнет, как человек.
– Если что-то пахнет человечиной… – бормочет Гленда древнейший трюизм динов. – Ладно, может, она и не человек, но сучка еще та.
– И вовсе не сучка. Она действовала по заданию Совета.
– Я делала фотографии, Рубио. Цветные, глянцевые и все такое прочее. Сучка прямо текла от удовольствия.
– Конечно, – пожимаю я плечами. – Они оба дины. Разве два дина не имеют права наслаждаться друг другом?
– Да, только… – Тут она замолкает, задумчиво выпятив нижнюю губу. – Ладно, уговорил.
– Ты собираешься перестать называть ее сучкой?
– Ох, поглядите на него. И вправду, что ли, запал на эту… штучку?
Когда выяснили с этим, я принимаюсь разрабатывать план наступления на город. Сделать предстоит немало, а времени, если меня не обманывает медленно, но верно нарастающая злость, всего ничего.
– Первая остановка – апартаменты Макбрайд в Верхнем Ист-Сайд, – сообщаю я Гленде. – Сможешь остаться здесь и позвонить в пару мест?
– Дерьма-то.
– Дерьма в смысле раз плюнуть или дерьма в смысле пошел ты?
– Просто скажи, что делать.
– Работа несложная: связаться с «Пасифик Белл» и выяснить, куда звонили из моего дома между шестью вечера и восемью утра. Может, с оплатой за счет вызываемого лица, может, по телефонной карточке, но у них должна быть распечатка. Джейси кому-то от меня звонила, в этом я уверен.
– Думаешь, когда найдешь его, то найдешь и свою маленькую суч… Джейси?
Эта несколько неуклюжая и запоздавшая попытка уважить мои чувства вызывает у меня улыбку.
– Где-то она есть, – говорю я. – Никто не исчезает бесследно.
– Вспомни, кто говорил тебе об этом.
Схватив ключи, бумажник, несколько дезинтеграционных мешочков на случай, если возникнут трудности, я говорю:
– Все узнаешь?
– Немедленно, босс.
– Спасибо. – Я чмокаю Гленду в щечку, и она хихикает. Это первое свидетельство женственности, которое я замечаю в моем новом временном партнере, но мне, похоже, больше по душе, когда она чертыхается. А то я смущаюсь.
– Теперь вали отсюда, – командует она, и все в этом мире возвращается на свои места.
– Запри дверь, – советую я с порога. – Запри покрепче.
За моей спиной гремят засовы.
Нет никакого сравнения между, скажем, «Плазой» и возвышающимся над Центральным парком домом, где расположена квартира миссис Макбрайд; поставить отель рядом с этим зданием равносильно тому, что Кармен Миранде встать для группового фото рядом с королевой Елизаветой. То, что кажется такой роскошью в «Плазе», становится явной показухой рядом со сдержанной элегантностью этого безымянного строения.
Кстати, об исключительности: швейцар, уже не тот джентльмен, что на днях с удовольствием поделился информацией о Джудит, не желает сообщить мне даже свое имя, не говоря уж об имени этого комплекса. А о том, что он меня внутрь пропустит, и речи быть не может. Я объясняю, что у меня дело в этом доме, затем переключаюсь на личную встречу с миссис Макбрайд. Он не реагирует. Я пробую тактику запугивания, так прекрасно действующую на большинство из тех, кто встречается на моем пути. Опять неудача.
– Существует что-нибудь, что я могу сделать, чтобы проникнуть в это здание? – Фантазия моя иссякает.
– Полагаю, что нет, сэр. – Швейцар все так же исключительно вежлив, но учитывая то, что он не позволит мне сделать ничего из того, что мне хочется, положение становится все более удручающим.
– Что, если бы я пробежал мимо? Не обратил на вас внимания и прошел внутрь?
Его улыбка вызывает озноб. Под нелепым привратницким костюмом невозможно не заметить пляски внушительных мускулов.
– Лучше вам этого не делать, сэр.
Деньги. Деньги работают всегда. Я вытаскиваю из бумажника двадцатку и протягиваю ее церберу.
– Что это? – с неподдельным замешательством смотрит он на купюру.
– А на что это похоже?
– Это похоже на двадцать долларов, – отзывается он.
– Молодец, выиграл пупсика, – говорю я, понимая, что нет смысла проявлять такт в ситуации, давно ставшей бестактной. – Мне она больше не нужна. Только бумажник загромождает.
– Но двадцать долларов…
Я вскидываю руку в сырое вечернее небо – что там с этой влажностью? кто-то выплеснул в воздух целый океан? – и говорю:
– Ладно, ладно, ладно! Деньги тебе не нужны, деньги тебе не нужны! – после чего хватаю мою двадцатку, но швейцар вцепился в нее намертво.
– Что ты от меня хочешь? – интересуюсь я. – Деньги мои тебе не нужны…
– Я этого не говорил, сэр.
– Что?
– Я не говорил, что мне не нужны ваши деньги. До меня доходит:
– Ты… о господи боже мой… ты хочешь больше, угадал? – Смех легко вырывается из моей диафрагмы и выплескивается изо рта, покрывая весельем несчастного швейцара. – Все это время я пытаюсь найти волшебное слово, а тебя с самого начала просто надо было подмазать!
Я изменяю свое отношение к Нью-Йорку; я люблю этот город!
Швейцар и бровью не ведет; к его чести, он сохраняет непроницаемое лицо деревянного щелкунчика, делая шаг в сторону и желая доброго вечера пожилому джентльмену, выходящему из дома. Потом он возвращается на место и, уставив в пространство отсутствующий взгляд, будто невзначай протягивает руку к моему бумажнику.
Я охотно выставляю на обозрение сотню и сую ему в карман. У меня в бумажнике еще осталось – если этот парень ждет золотого дождя, я вытащу затычку. Однако сто двадцать долларов решают дело: швейцар кивает, тянет на себя медную ручку и отворяет ворота, даруя мне право вступить в сводчатый холл.
– Добро пожаловать в Парк. Пятьдесят восемь, сэр.
Я благодарно кланяюсь:
– Спасибо огромное… как, вы сказали, ваше имя?
– Это еще двадцать, – отвечает он с намертво застывшим лицом игрока в покер.
Джудит Макбрайд нет дома. Подозреваю, что эту информацию можно было получить проще и, возможно, дешевле, но швейцар, как и все остальные, любит деньги. Судить не берусь. Я бы и сам сжульничал. Я звоню снова и снова, несколько раз стучу, громко свищу, зову хозяйку по имени, но никакого отклика.
Наверное, я мог бы взломать и проникнуть – кредитная карточка с такой массивной дверью не справится, но в рукаве у меня припасены и другие отмычки, – однако времени в обрез, да и трудно себе представить, что Джудит оставит лежать посреди квартиры какую-нибудь явную улику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Не могу поверить, что ты взошел на ложе любви с человечьей особью, – говорит Гленда, когда мы уже готовы ринуться в город. Ее вышвырнули из «Джей amp; Ти», но она утверждает, что наслаждается свободой, работая не на дядю. Думаю, этот бред собачий состряпан для моего утешения, ведь меня и так уже от земли не видать, но это ее слова, и она на них настаивает. – Я в том смысле, что… человек, боже упаси.
– Она не человек, – в десятый раз объясняю я. – Она просто выглядит и пахнет, как человек.
– Если что-то пахнет человечиной… – бормочет Гленда древнейший трюизм динов. – Ладно, может, она и не человек, но сучка еще та.
– И вовсе не сучка. Она действовала по заданию Совета.
– Я делала фотографии, Рубио. Цветные, глянцевые и все такое прочее. Сучка прямо текла от удовольствия.
– Конечно, – пожимаю я плечами. – Они оба дины. Разве два дина не имеют права наслаждаться друг другом?
– Да, только… – Тут она замолкает, задумчиво выпятив нижнюю губу. – Ладно, уговорил.
– Ты собираешься перестать называть ее сучкой?
– Ох, поглядите на него. И вправду, что ли, запал на эту… штучку?
Когда выяснили с этим, я принимаюсь разрабатывать план наступления на город. Сделать предстоит немало, а времени, если меня не обманывает медленно, но верно нарастающая злость, всего ничего.
– Первая остановка – апартаменты Макбрайд в Верхнем Ист-Сайд, – сообщаю я Гленде. – Сможешь остаться здесь и позвонить в пару мест?
– Дерьма-то.
– Дерьма в смысле раз плюнуть или дерьма в смысле пошел ты?
– Просто скажи, что делать.
– Работа несложная: связаться с «Пасифик Белл» и выяснить, куда звонили из моего дома между шестью вечера и восемью утра. Может, с оплатой за счет вызываемого лица, может, по телефонной карточке, но у них должна быть распечатка. Джейси кому-то от меня звонила, в этом я уверен.
– Думаешь, когда найдешь его, то найдешь и свою маленькую суч… Джейси?
Эта несколько неуклюжая и запоздавшая попытка уважить мои чувства вызывает у меня улыбку.
– Где-то она есть, – говорю я. – Никто не исчезает бесследно.
– Вспомни, кто говорил тебе об этом.
Схватив ключи, бумажник, несколько дезинтеграционных мешочков на случай, если возникнут трудности, я говорю:
– Все узнаешь?
– Немедленно, босс.
– Спасибо. – Я чмокаю Гленду в щечку, и она хихикает. Это первое свидетельство женственности, которое я замечаю в моем новом временном партнере, но мне, похоже, больше по душе, когда она чертыхается. А то я смущаюсь.
– Теперь вали отсюда, – командует она, и все в этом мире возвращается на свои места.
– Запри дверь, – советую я с порога. – Запри покрепче.
За моей спиной гремят засовы.
Нет никакого сравнения между, скажем, «Плазой» и возвышающимся над Центральным парком домом, где расположена квартира миссис Макбрайд; поставить отель рядом с этим зданием равносильно тому, что Кармен Миранде встать для группового фото рядом с королевой Елизаветой. То, что кажется такой роскошью в «Плазе», становится явной показухой рядом со сдержанной элегантностью этого безымянного строения.
Кстати, об исключительности: швейцар, уже не тот джентльмен, что на днях с удовольствием поделился информацией о Джудит, не желает сообщить мне даже свое имя, не говоря уж об имени этого комплекса. А о том, что он меня внутрь пропустит, и речи быть не может. Я объясняю, что у меня дело в этом доме, затем переключаюсь на личную встречу с миссис Макбрайд. Он не реагирует. Я пробую тактику запугивания, так прекрасно действующую на большинство из тех, кто встречается на моем пути. Опять неудача.
– Существует что-нибудь, что я могу сделать, чтобы проникнуть в это здание? – Фантазия моя иссякает.
– Полагаю, что нет, сэр. – Швейцар все так же исключительно вежлив, но учитывая то, что он не позволит мне сделать ничего из того, что мне хочется, положение становится все более удручающим.
– Что, если бы я пробежал мимо? Не обратил на вас внимания и прошел внутрь?
Его улыбка вызывает озноб. Под нелепым привратницким костюмом невозможно не заметить пляски внушительных мускулов.
– Лучше вам этого не делать, сэр.
Деньги. Деньги работают всегда. Я вытаскиваю из бумажника двадцатку и протягиваю ее церберу.
– Что это? – с неподдельным замешательством смотрит он на купюру.
– А на что это похоже?
– Это похоже на двадцать долларов, – отзывается он.
– Молодец, выиграл пупсика, – говорю я, понимая, что нет смысла проявлять такт в ситуации, давно ставшей бестактной. – Мне она больше не нужна. Только бумажник загромождает.
– Но двадцать долларов…
Я вскидываю руку в сырое вечернее небо – что там с этой влажностью? кто-то выплеснул в воздух целый океан? – и говорю:
– Ладно, ладно, ладно! Деньги тебе не нужны, деньги тебе не нужны! – после чего хватаю мою двадцатку, но швейцар вцепился в нее намертво.
– Что ты от меня хочешь? – интересуюсь я. – Деньги мои тебе не нужны…
– Я этого не говорил, сэр.
– Что?
– Я не говорил, что мне не нужны ваши деньги. До меня доходит:
– Ты… о господи боже мой… ты хочешь больше, угадал? – Смех легко вырывается из моей диафрагмы и выплескивается изо рта, покрывая весельем несчастного швейцара. – Все это время я пытаюсь найти волшебное слово, а тебя с самого начала просто надо было подмазать!
Я изменяю свое отношение к Нью-Йорку; я люблю этот город!
Швейцар и бровью не ведет; к его чести, он сохраняет непроницаемое лицо деревянного щелкунчика, делая шаг в сторону и желая доброго вечера пожилому джентльмену, выходящему из дома. Потом он возвращается на место и, уставив в пространство отсутствующий взгляд, будто невзначай протягивает руку к моему бумажнику.
Я охотно выставляю на обозрение сотню и сую ему в карман. У меня в бумажнике еще осталось – если этот парень ждет золотого дождя, я вытащу затычку. Однако сто двадцать долларов решают дело: швейцар кивает, тянет на себя медную ручку и отворяет ворота, даруя мне право вступить в сводчатый холл.
– Добро пожаловать в Парк. Пятьдесят восемь, сэр.
Я благодарно кланяюсь:
– Спасибо огромное… как, вы сказали, ваше имя?
– Это еще двадцать, – отвечает он с намертво застывшим лицом игрока в покер.
Джудит Макбрайд нет дома. Подозреваю, что эту информацию можно было получить проще и, возможно, дешевле, но швейцар, как и все остальные, любит деньги. Судить не берусь. Я бы и сам сжульничал. Я звоню снова и снова, несколько раз стучу, громко свищу, зову хозяйку по имени, но никакого отклика.
Наверное, я мог бы взломать и проникнуть – кредитная карточка с такой массивной дверью не справится, но в рукаве у меня припасены и другие отмычки, – однако времени в обрез, да и трудно себе представить, что Джудит оставит лежать посреди квартиры какую-нибудь явную улику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83