В результате секретарские расходы Тейтельбаума, за счет фирмы, разумеется, составляют более шестидесяти тысяч долларов в год, а значит, детективам-поденщикам приходится работать куда больше, чтобы окупить накладные расходы. И все для того, чтобы некогда славный король Гамильтонской школы мог покупать сувениры, разобраться в которых ему не хватает ума. Господи, как я ненавижу Тиранозавров!
– Изящная вещица, – заверяю я его. – Блестящая.
Хорошо, что он слишком туп, чтобы уловить насмешку.
– У меня к тебе один вопрос, Рубио, – рычит Тейтельбаум, откидываясь в кресле, так что его мясистые бока свешиваются с ручек. – Ты пьян?
– Вопрос ребром.
– Вот именно. Так ты пьян? Ты по-прежнему заряжаешься базиликом?
– Нет.
Он хрюкает, шмыгает носом, стараясь посмотреть мне в глаза. Я уклоняюсь.
– Сними контактные линзы, – требует он. – Я хочу видеть твои настоящие глаза.
Я отодвигаю стул с намерением встать:
– Не собираюсь выслушивать эти…
– Сиди, Рубио, сиди. Мне наплевать, пьян ты или нет, но у тебя нет вариантов, кроме как выслушать меня. У меня есть люди в отделе изучения кредитоспособности. У меня есть люди в банке. У тебя ни цента не осталось.
Произнося эту тираду, он испытывает истинное наслаждение. Я не удивлен.
– Так в чем, собственно, дело?
– А дело в том, что мне вообще не надо было тебя приглашать!
– Сказать по правде, я и сам был немного озадачен…
– Ты слишком много говоришь. Возможно, у меня есть для тебя немного денег. Возможно. Возможно, я, бог знает зачем, могу подкинуть тебе работенку. Если – и это очень существенное если, Руби, – если ты к ней готов. Если ты не провалишь все дело, так что мне придется расхлебывать, как в прошлый раз.
Шары на столе Тейтельбаума отбивают предсмертную металлическую дробь. Тейтельбаум не сводит с меня тяжелого взгляда, а я тянусь и вновь запускаю ему игрушку: это, похоже, станет одной из моих обязанностей, если он меня возьмет. Надеюсь, предлагая работу, он не имеет в виду, что я целыми днями стану запускать и перезапускать эту штуковину. Самое печальное, что я вполне могу согласиться и на это.
– Я был бы очень благодарен, если вы предоставите мне возможность… – я слащаво растягиваю слова, пытаясь скрыть иголки за подобострастностью.
– Конечно, будешь. Восемьдесят сыщиков в этом городе были бы благодарны за такую возможность. Но я не так уж ненавидел этого твоего Эрни, – для Тейтельбаума это равносильно признанию в любви, – чтобы вовсе лишить тебя шанса. Вдобавок, у меня нет выбора. Слава богу, в этом бюро у меня девятнадцать идиотов, которые называют себя частными сыщиками, и каждый увяз в каком-нибудь дерьмовом деле, и каждый так и норовит потянуть время, чтобы приписать себе пару лишних баксов. А тут как раз подвернулась работа, не терпящая отлагательства, и полюбуйтесь, кому приходится ее поручать – поддатому неудачнику с комплексом покойного напарника.
– Благодарю вас.
– Послушай, здесь я должен быть уверен. В последний раз ты перешел всякие границы…
– Такого больше не будет, – перебиваю я.
– Мне нужна уверенность. Уверенность, что все будет так, как я скажу. Никаких отступлений от инструкций, никаких неприятностей с полицией. Если я велю остановиться, ты немедленно прекращаешь. Мы договорились?
– Такого больше не будет, – повторяю я.
– Я в этом не сомневаюсь. – Голос его чуть смягчился, самую малость, от гранита к известняку. – Я понимаю, каково тебе было. Гибель Эрни. Когда десять лет работаешь с парнем…
– Двенадцать.
– Двенадцать лет, это серьезно. Это я понимаю. Но это был несчастный случай, ни больше ни меньше. Парень попал под машину, Нью-Йорк кишит таксомоторами…
– Но Эрни был осторожен…
– Не заводись опять с этим дерьмом. Да, он был осторожен, но не в этот раз. А суетиться, доставая копов россказнями о безумных заговорах, это, знаешь, любви не прибавит. – Он замолкает, ожидая моей реакции. Но не дожидается. – С этим покончено. Капут. – Тейтельбаум поджимает губы, лицо его морщится, будто он вымазался лимоном. – Итак, я должен знать, ты-то с этим покончил? Со всем этим – с Эрни, с Макбрайдом?…
– Покончил? Мне кажется, я не… я не… они мертвы, так ведь? Так что… – Нет, хочется мне завопить, я с этим не покончил! Как я могу забыть своего партнера, оставить неразгаданной гибель единственного друга?! Я хочу сообщить ему, что совал нос в это дело и при первой возможности засуну снова. И плевать на то, что меня вышибли из Совета, плевать на все черные списки – я буду искать убийцу Эрни до последнего вздоха!
Но то был Винсент Рубио последних девяти месяцев. Негодование и ярость не принесли этому Винсенту ничего, кроме пудовой коллекции напоминаний о платежах, неминуемого разорения и дорогостоящей зависимости от базилика.
У меня нет денег, у меня нет времени, и мне не на кого опереться. А потому я напяливаю лучезарнейшую из улыбок и говорю:
– Конечно, все это осталось позади.
Тиранозавр высохшим пальцем заставляет умолкнуть металлические шары и переводит взгляд на меня.
– Хорошо. Замечательно. – В комнате звенит тишина. – Кстати, ты слышал о каких-нибудь новых штрафных санкциях Совета?
– Я больше не состою в Совете, сэр. – А когда состоял, Тейтельбаум уже пытался вытянуть из меня информацию. То, что один из его сотрудников, заседая в Южнокалифорнийском Совете, способен определять политику, непосредственно влияющую на его повседневную жизнь, воспринималось Тейтельбаумом как личное оскорбление. Одна из тех мелочей, которые скрашивают жизнь. – Они… они забаллотировали меня после нью-йоркских событий.
Он кивает:
– Я знаю, что тебя выкинули, меня ведь опрашивали как свидетеля… Но у тебя остались друзья…
– Да нет, никого не осталось.
– Черт тебя возьми, Рубио, ты ведь должен был хоть что-то слышать о санкциях.
Я пожимаю плечами, трясу головой:
– Санкции…
– На Макбрайда…
– Он мертв.
– На его имущество. Из-за истории с человеческим существом.
– Истории с человеческим существом… – повторяю я. Я отлично понимаю, что он имеет в виду, но признаваться в этом не собираюсь.
– Послушай-ка, Рубио, ты был в Совете и прекрасно знал, что происходит. У Макбрайда была связь с этой… этой… – его, если их можно так назвать, плечи вздрагивают от омерзения, – человеческой самкой.
Он совершенно прав, но я и не подумаю извещать его об этом. Раймонд Макбрайд, Карнотавр, ворвавшийся в здешнее общество динозавров откуда-то со Среднего Запада, за считанные годы умудрился разбогатеть и действительно имел многочисленные связи с человечьими женщинами. Это не домыслы – это факты. И они подтверждены массой свидетельств, под присягой данных членам Совета на официальных слушаньях, а также многочисленными вещественными доказательствами в виде фотографий, сделанных фирмой «Джей amp;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Изящная вещица, – заверяю я его. – Блестящая.
Хорошо, что он слишком туп, чтобы уловить насмешку.
– У меня к тебе один вопрос, Рубио, – рычит Тейтельбаум, откидываясь в кресле, так что его мясистые бока свешиваются с ручек. – Ты пьян?
– Вопрос ребром.
– Вот именно. Так ты пьян? Ты по-прежнему заряжаешься базиликом?
– Нет.
Он хрюкает, шмыгает носом, стараясь посмотреть мне в глаза. Я уклоняюсь.
– Сними контактные линзы, – требует он. – Я хочу видеть твои настоящие глаза.
Я отодвигаю стул с намерением встать:
– Не собираюсь выслушивать эти…
– Сиди, Рубио, сиди. Мне наплевать, пьян ты или нет, но у тебя нет вариантов, кроме как выслушать меня. У меня есть люди в отделе изучения кредитоспособности. У меня есть люди в банке. У тебя ни цента не осталось.
Произнося эту тираду, он испытывает истинное наслаждение. Я не удивлен.
– Так в чем, собственно, дело?
– А дело в том, что мне вообще не надо было тебя приглашать!
– Сказать по правде, я и сам был немного озадачен…
– Ты слишком много говоришь. Возможно, у меня есть для тебя немного денег. Возможно. Возможно, я, бог знает зачем, могу подкинуть тебе работенку. Если – и это очень существенное если, Руби, – если ты к ней готов. Если ты не провалишь все дело, так что мне придется расхлебывать, как в прошлый раз.
Шары на столе Тейтельбаума отбивают предсмертную металлическую дробь. Тейтельбаум не сводит с меня тяжелого взгляда, а я тянусь и вновь запускаю ему игрушку: это, похоже, станет одной из моих обязанностей, если он меня возьмет. Надеюсь, предлагая работу, он не имеет в виду, что я целыми днями стану запускать и перезапускать эту штуковину. Самое печальное, что я вполне могу согласиться и на это.
– Я был бы очень благодарен, если вы предоставите мне возможность… – я слащаво растягиваю слова, пытаясь скрыть иголки за подобострастностью.
– Конечно, будешь. Восемьдесят сыщиков в этом городе были бы благодарны за такую возможность. Но я не так уж ненавидел этого твоего Эрни, – для Тейтельбаума это равносильно признанию в любви, – чтобы вовсе лишить тебя шанса. Вдобавок, у меня нет выбора. Слава богу, в этом бюро у меня девятнадцать идиотов, которые называют себя частными сыщиками, и каждый увяз в каком-нибудь дерьмовом деле, и каждый так и норовит потянуть время, чтобы приписать себе пару лишних баксов. А тут как раз подвернулась работа, не терпящая отлагательства, и полюбуйтесь, кому приходится ее поручать – поддатому неудачнику с комплексом покойного напарника.
– Благодарю вас.
– Послушай, здесь я должен быть уверен. В последний раз ты перешел всякие границы…
– Такого больше не будет, – перебиваю я.
– Мне нужна уверенность. Уверенность, что все будет так, как я скажу. Никаких отступлений от инструкций, никаких неприятностей с полицией. Если я велю остановиться, ты немедленно прекращаешь. Мы договорились?
– Такого больше не будет, – повторяю я.
– Я в этом не сомневаюсь. – Голос его чуть смягчился, самую малость, от гранита к известняку. – Я понимаю, каково тебе было. Гибель Эрни. Когда десять лет работаешь с парнем…
– Двенадцать.
– Двенадцать лет, это серьезно. Это я понимаю. Но это был несчастный случай, ни больше ни меньше. Парень попал под машину, Нью-Йорк кишит таксомоторами…
– Но Эрни был осторожен…
– Не заводись опять с этим дерьмом. Да, он был осторожен, но не в этот раз. А суетиться, доставая копов россказнями о безумных заговорах, это, знаешь, любви не прибавит. – Он замолкает, ожидая моей реакции. Но не дожидается. – С этим покончено. Капут. – Тейтельбаум поджимает губы, лицо его морщится, будто он вымазался лимоном. – Итак, я должен знать, ты-то с этим покончил? Со всем этим – с Эрни, с Макбрайдом?…
– Покончил? Мне кажется, я не… я не… они мертвы, так ведь? Так что… – Нет, хочется мне завопить, я с этим не покончил! Как я могу забыть своего партнера, оставить неразгаданной гибель единственного друга?! Я хочу сообщить ему, что совал нос в это дело и при первой возможности засуну снова. И плевать на то, что меня вышибли из Совета, плевать на все черные списки – я буду искать убийцу Эрни до последнего вздоха!
Но то был Винсент Рубио последних девяти месяцев. Негодование и ярость не принесли этому Винсенту ничего, кроме пудовой коллекции напоминаний о платежах, неминуемого разорения и дорогостоящей зависимости от базилика.
У меня нет денег, у меня нет времени, и мне не на кого опереться. А потому я напяливаю лучезарнейшую из улыбок и говорю:
– Конечно, все это осталось позади.
Тиранозавр высохшим пальцем заставляет умолкнуть металлические шары и переводит взгляд на меня.
– Хорошо. Замечательно. – В комнате звенит тишина. – Кстати, ты слышал о каких-нибудь новых штрафных санкциях Совета?
– Я больше не состою в Совете, сэр. – А когда состоял, Тейтельбаум уже пытался вытянуть из меня информацию. То, что один из его сотрудников, заседая в Южнокалифорнийском Совете, способен определять политику, непосредственно влияющую на его повседневную жизнь, воспринималось Тейтельбаумом как личное оскорбление. Одна из тех мелочей, которые скрашивают жизнь. – Они… они забаллотировали меня после нью-йоркских событий.
Он кивает:
– Я знаю, что тебя выкинули, меня ведь опрашивали как свидетеля… Но у тебя остались друзья…
– Да нет, никого не осталось.
– Черт тебя возьми, Рубио, ты ведь должен был хоть что-то слышать о санкциях.
Я пожимаю плечами, трясу головой:
– Санкции…
– На Макбрайда…
– Он мертв.
– На его имущество. Из-за истории с человеческим существом.
– Истории с человеческим существом… – повторяю я. Я отлично понимаю, что он имеет в виду, но признаваться в этом не собираюсь.
– Послушай-ка, Рубио, ты был в Совете и прекрасно знал, что происходит. У Макбрайда была связь с этой… этой… – его, если их можно так назвать, плечи вздрагивают от омерзения, – человеческой самкой.
Он совершенно прав, но я и не подумаю извещать его об этом. Раймонд Макбрайд, Карнотавр, ворвавшийся в здешнее общество динозавров откуда-то со Среднего Запада, за считанные годы умудрился разбогатеть и действительно имел многочисленные связи с человечьими женщинами. Это не домыслы – это факты. И они подтверждены массой свидетельств, под присягой данных членам Совета на официальных слушаньях, а также многочисленными вещественными доказательствами в виде фотографий, сделанных фирмой «Джей amp;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83