Но не все здесь ходят на работу: миссис Ниссенберг, чье имя я никогда не мог запомнить, из Колеофизисов, – домохозяйка и превосходная портниха, а Рафаэль Колон, Хадрозавр, – неисправимый бездельник, считающий себя артистом, потому что играл крошечные роли в сериале «Полиция Майами», когда им требовались замызганные жулики. И разумеется, без Компи Совет будет неполным, так что не обошлось без Хандельмана, представителя Прокомпсогнатов, который делает общую картину еще более удручающей.
– Зачем ты здесь? – пищит он. – Хе, мы же тебя вышвырнули!
– Это и вправду неразумно, – бормочет Зелигман.
Новый представитель Рапторов – Глассер, если верить табличке, болтающейся на его чешуйчатой груди, довольно рослый парень с красивой коричневой шкурой – неторопливо подходит и протягивает лапу.
– Спасибо, что так здесь напортачили, приятель, – говорит он с легким австралийским акцентом. – Без обид, а?
– Не беспокойтесь, – отвечаю я.
Однако все остальные очень даже беспокоятся, вереща о том, как я злоупотребил их финансами, их доверием и авторитетом Совета в личных целях, и я не могу с ними не согласиться:
– Вы правы. Вы все на сто процентов правы.
Но никто из них и слушать ничего не желает, пока в дискуссию всем своим весом и властью не вступает Харольд. Он так сильно машет хвостом, что тот хлещет по щеке миссис Ниссенберг. Она визжит от боли, но никого, похоже, это не волнует.
– Существуют правила, дамы и господа. Правила. Мы живем по ним, и хотя отдельные индивидуумы предпочитают их игнорировать – выразительный взгляд в мою сторону, – для всех нас вместе это невозможно. Если правила гласят, что этот Раптор может присутствовать, значит, этот Раптор может присутствовать.
Опять споры, горячие дискуссии, и я поднимаю руки, прося тишины. Ничего не выходит, и я вынужден всех перекрикивать:
– Подождите! Подождите! Я не собираюсь присутствовать.
Это утихомиривает их в достаточной мере, чтобы я мог предъявить свой ультиматум:
– Я предлагаю вам сделку. Вы обладаете некоей информацией, и я бы хотел здесь находиться в момент ее оглашения. – Настороженный взгляд со стороны Харольда – он знает, о чем я толкую.
– Когда вы собираетесь перейти к этому… материалу?
– Этот пункт у нас на повестке дня… где-нибудь завтра.
И это у них называется экстренным заседанием.
– Значит, так: займитесь им сейчас – прямо сейчас, – дайте мне возможность при этом присутствовать, а затем я подписываю бумаги, и больше вы меня не увидите.
– Никогда? – вопрошают все как один.
– Исчезну, как страшный сон.
Возбужденное бормотание:
– Мы можем посвятить минуту обсуждению этого вопроса?
– Тридцать секунд, – отвечаю я. – Я немного тороплюсь.
В течение тридцати секунд эта компания не в состоянии решить, стоит ли им дышать, не говоря уж о том, чтобы рассмотреть мое предложение, однако после недолгих жестикуляций и призывов к порядку мой ультиматум принят. Харольд подходит к основанию лестницы и кричит своей верной супруге.
– Мария! – и, не дождавшись ответа, снова: – МАРИЯ!!!
– Да, Харольд, – доносится испуганный отклик.
– Пришли сюда доктора Соломона. – Харольд поворачивается, обращаясь ко всем присутствующим: – Вчера утром я получил информацию, которая, как мне кажется, способна заинтересовать Совет. Там поднимается несколько новых вопросов на старую тему, однако столь беспорядочно, что я не вполне уверен, стоит ли на нее полагаться. Пока я и сам не вникал в тонкости, но вскоре мы сообща во всем разберемся.
– О чем идет речь? – кудахчет Хандельман, но мы все предлагаем ему заткнуться.
– Прежде чем я поделюсь с вами этой информацией, позвольте сказать, что несмотря на возможные последствия услышанного, все должны соблюдать спокойствие, и тогда мы, возможно, сумеем в надлежащие сроки найти приемлемый выход из положения.
Ха! Меня давно здесь не будет, еще прежде чем они решат, в каком порядке постараются прикончить друг друга.
Харольд Джонсон, переваливаясь с лапы на лапу, словно гигантский селезень, направляется в сторону Оберста и Зелигмана. Оба дина вздрагивают и становятся спина к спине, как бы защищая территорию. Окинув Аллозавра с Игуанодоном взглядом, преисполненным отвращения, Джонсон, обойдя их, устремляется к картотеке, расположенной под трухлявым письменным столом. Я хоть и не вижу, чем он там занимается, но слышу, как щелкают многочисленные замки, открывая ему доступ к потаенным сокровищам.
Тяжелым шагом Харольд возвращается на середину комнаты, держа под мышкой толстую пачку бумаг, перетянутую разноцветными резинками. Края страниц опалены, некоторые совсем обуглились. Черные хлопья, кружась, падают на пол.
– Здесь только один процент исходного материала, – сообщает Джонсон, поднимая кипу, чтобы всем было видно. – Остальные девяносто девять процентов утеряны для нас безвозвратно. Сгорели при пожаре в ночном клубе на прошлой неделе. Владелец клуба скончался от ожогов.
– Он умер? – выпаливаю я, не в силах удержаться.
– Сегодня утром, – отвечает Джонсон. – Мне сообщили несколько часов назад.
Я испытываю странное ощущение потери; не будучи знаком с Берком лично, за несколько дней я проникся сочувствием к этому Раптору. Я узнал о его симпатиях и антипатиях, о его привязанностях, как высоконравственных, так и не слишком. Остается надеяться, что у Джейси Холден будет на кого опереться, когда до нее дойдет известие о его смерти.
– Однако эти бумаги, – и Джонсон, шурша ломкими на краях страницами, демонстративно размахивает пачкой, словно сенатор Маккарти своим черным списком, – они, в конечном итоге, важнее жизни отдельного динозавра. Они были обнаружены на дне картонного ящика, запрятанного в кладовой ночного клуба. Судя по всему, они принадлежали доктору Эмилю Валлардо, дину-генетику из Нью-Йорка. Здесь содержится информация, касающаяся его… экспериментов по скрещиванию.
Эврика! Я готов закричать. Вот почему Джудит Макбрайд категорически отрицала финансирование ночного клуба Донована – это были деньги доктора Валлардо! И все же, содержать ночной клуб на другом конце страны только для того, чтобы спрятать некие бумаги… не слишком ли это сложный способ сохранить в тайне эксперимент, уже хорошо известный Советам?
– А это, – продолжает Джонсон, выставляя на всеобщее обозрение маленький стеклянный сосуд, – было обнаружено в потайном сейфе, укрытом под половицами.
– Что это? – задирает голову миссис Ниссенберг.
– Это один из его экспериментов. Это смешанный эмбрион, – до предела понижает голос Джонсон.
Хаос.
– Мы должны исключить его из корпорации! – вопит Оберет.
– Врачей не исключают из корпорации, только адвокатов, – отзывается Зелигман.
– Мы могли бы отозвать его лицензию…
– Дети, как насчет детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Зачем ты здесь? – пищит он. – Хе, мы же тебя вышвырнули!
– Это и вправду неразумно, – бормочет Зелигман.
Новый представитель Рапторов – Глассер, если верить табличке, болтающейся на его чешуйчатой груди, довольно рослый парень с красивой коричневой шкурой – неторопливо подходит и протягивает лапу.
– Спасибо, что так здесь напортачили, приятель, – говорит он с легким австралийским акцентом. – Без обид, а?
– Не беспокойтесь, – отвечаю я.
Однако все остальные очень даже беспокоятся, вереща о том, как я злоупотребил их финансами, их доверием и авторитетом Совета в личных целях, и я не могу с ними не согласиться:
– Вы правы. Вы все на сто процентов правы.
Но никто из них и слушать ничего не желает, пока в дискуссию всем своим весом и властью не вступает Харольд. Он так сильно машет хвостом, что тот хлещет по щеке миссис Ниссенберг. Она визжит от боли, но никого, похоже, это не волнует.
– Существуют правила, дамы и господа. Правила. Мы живем по ним, и хотя отдельные индивидуумы предпочитают их игнорировать – выразительный взгляд в мою сторону, – для всех нас вместе это невозможно. Если правила гласят, что этот Раптор может присутствовать, значит, этот Раптор может присутствовать.
Опять споры, горячие дискуссии, и я поднимаю руки, прося тишины. Ничего не выходит, и я вынужден всех перекрикивать:
– Подождите! Подождите! Я не собираюсь присутствовать.
Это утихомиривает их в достаточной мере, чтобы я мог предъявить свой ультиматум:
– Я предлагаю вам сделку. Вы обладаете некоей информацией, и я бы хотел здесь находиться в момент ее оглашения. – Настороженный взгляд со стороны Харольда – он знает, о чем я толкую.
– Когда вы собираетесь перейти к этому… материалу?
– Этот пункт у нас на повестке дня… где-нибудь завтра.
И это у них называется экстренным заседанием.
– Значит, так: займитесь им сейчас – прямо сейчас, – дайте мне возможность при этом присутствовать, а затем я подписываю бумаги, и больше вы меня не увидите.
– Никогда? – вопрошают все как один.
– Исчезну, как страшный сон.
Возбужденное бормотание:
– Мы можем посвятить минуту обсуждению этого вопроса?
– Тридцать секунд, – отвечаю я. – Я немного тороплюсь.
В течение тридцати секунд эта компания не в состоянии решить, стоит ли им дышать, не говоря уж о том, чтобы рассмотреть мое предложение, однако после недолгих жестикуляций и призывов к порядку мой ультиматум принят. Харольд подходит к основанию лестницы и кричит своей верной супруге.
– Мария! – и, не дождавшись ответа, снова: – МАРИЯ!!!
– Да, Харольд, – доносится испуганный отклик.
– Пришли сюда доктора Соломона. – Харольд поворачивается, обращаясь ко всем присутствующим: – Вчера утром я получил информацию, которая, как мне кажется, способна заинтересовать Совет. Там поднимается несколько новых вопросов на старую тему, однако столь беспорядочно, что я не вполне уверен, стоит ли на нее полагаться. Пока я и сам не вникал в тонкости, но вскоре мы сообща во всем разберемся.
– О чем идет речь? – кудахчет Хандельман, но мы все предлагаем ему заткнуться.
– Прежде чем я поделюсь с вами этой информацией, позвольте сказать, что несмотря на возможные последствия услышанного, все должны соблюдать спокойствие, и тогда мы, возможно, сумеем в надлежащие сроки найти приемлемый выход из положения.
Ха! Меня давно здесь не будет, еще прежде чем они решат, в каком порядке постараются прикончить друг друга.
Харольд Джонсон, переваливаясь с лапы на лапу, словно гигантский селезень, направляется в сторону Оберста и Зелигмана. Оба дина вздрагивают и становятся спина к спине, как бы защищая территорию. Окинув Аллозавра с Игуанодоном взглядом, преисполненным отвращения, Джонсон, обойдя их, устремляется к картотеке, расположенной под трухлявым письменным столом. Я хоть и не вижу, чем он там занимается, но слышу, как щелкают многочисленные замки, открывая ему доступ к потаенным сокровищам.
Тяжелым шагом Харольд возвращается на середину комнаты, держа под мышкой толстую пачку бумаг, перетянутую разноцветными резинками. Края страниц опалены, некоторые совсем обуглились. Черные хлопья, кружась, падают на пол.
– Здесь только один процент исходного материала, – сообщает Джонсон, поднимая кипу, чтобы всем было видно. – Остальные девяносто девять процентов утеряны для нас безвозвратно. Сгорели при пожаре в ночном клубе на прошлой неделе. Владелец клуба скончался от ожогов.
– Он умер? – выпаливаю я, не в силах удержаться.
– Сегодня утром, – отвечает Джонсон. – Мне сообщили несколько часов назад.
Я испытываю странное ощущение потери; не будучи знаком с Берком лично, за несколько дней я проникся сочувствием к этому Раптору. Я узнал о его симпатиях и антипатиях, о его привязанностях, как высоконравственных, так и не слишком. Остается надеяться, что у Джейси Холден будет на кого опереться, когда до нее дойдет известие о его смерти.
– Однако эти бумаги, – и Джонсон, шурша ломкими на краях страницами, демонстративно размахивает пачкой, словно сенатор Маккарти своим черным списком, – они, в конечном итоге, важнее жизни отдельного динозавра. Они были обнаружены на дне картонного ящика, запрятанного в кладовой ночного клуба. Судя по всему, они принадлежали доктору Эмилю Валлардо, дину-генетику из Нью-Йорка. Здесь содержится информация, касающаяся его… экспериментов по скрещиванию.
Эврика! Я готов закричать. Вот почему Джудит Макбрайд категорически отрицала финансирование ночного клуба Донована – это были деньги доктора Валлардо! И все же, содержать ночной клуб на другом конце страны только для того, чтобы спрятать некие бумаги… не слишком ли это сложный способ сохранить в тайне эксперимент, уже хорошо известный Советам?
– А это, – продолжает Джонсон, выставляя на всеобщее обозрение маленький стеклянный сосуд, – было обнаружено в потайном сейфе, укрытом под половицами.
– Что это? – задирает голову миссис Ниссенберг.
– Это один из его экспериментов. Это смешанный эмбрион, – до предела понижает голос Джонсон.
Хаос.
– Мы должны исключить его из корпорации! – вопит Оберет.
– Врачей не исключают из корпорации, только адвокатов, – отзывается Зелигман.
– Мы могли бы отозвать его лицензию…
– Дети, как насчет детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83