Мне придется отвести его к брадобрею или научить ухаживать за бородой. Вообще-то мне нужно было сделать это раньше. Какой же я нерадивый учитель! Я вручаю его Вероккьо еще не завершенным творением, как один из набросков Леонардо. Какая-то часть меня знала, что мне доверили Леонардо лишь на короткий срок, но другая часть думала, что это драгоценное время продлится вечно. Несмотря на долголетие, дарованное мне моим уродством, я до сих пор не мог постичь, что такое время. Остались вещи, которым я еще только собирался научить моего подопечного, о которых хотел ему рассказать, а теперь у меня уже не будет такой возможности. Я оторвал от него взгляд и перевел его на Давида.
– Тебе не нравится скульптура Донателло, – заметил Леонардо.
Я пожал плечами.
– Сам он мне нравился.
– Почему она тебе не нравится? – спросил он.
– Не то что бы не нравится, – ответил я и закрыл глаза, желая быть более честным и откровенным с ним перед разлукой. – Виноваты воспоминания детства. Мне приходилось терпеть внимание мужчин, которые любят других мужчин, вернее мальчиков. И мне трудно вспоминать об этом.
Я открыл глаза и увидел, что юноша пристально смотрит на меня.
– Твое детство! Ведь это было очень давно, не правда ли, Лука Бастардо? У монашек в Сан Джорджо есть картина. На ней мальчик, который смотрит со стороны, и у него твое лицо. Я много раз рассматривал его, чтобы убедиться. Те же краски, те же черты… Это могли быть только вы, учитель. Я точно знаю. То, что вы сказали переписчику, верно: вы гораздо старше, чем кажетесь с виду.
Я медленно выдохнул и кивнул, обратив взор на небо. Я вспоминал чудесные фрески Джотто с вознесением святого Иоанна и безбрежное голубое небо, куда так красиво поднимался святой. Это голубое небо со своим обещанием свободы помогло мне пережить много ужаса и невыносимых вещей, которые я больше ста лет пытаюсь забыть. И я прошептал:
– Эту картину написал Джотто. Он показал мне ее, не сказав, что на ней изображено мое лицо, а потом, когда я узнал себя, рассмеялся и сказал, что человек, знающий себя, далеко пойдет в жизни.
Какое это облегчение – признаться кому-то, кому искренне доверяешь, кто не станет использовать мое прошлое в своих целях как орудие против меня. Вот уже более ста лет я прожил, оберегая свою тайну, скрывая от людей свой истинный возраст, делающий меня отверженным среди них, и сейчас, чувствуя, как у меня мурашки побежали по коже, я открыто и бесстрашно объявляю об этом!
– Фичино говорит что-то подобное, – сказал Леонардо совершенно спокойно, как будто я не открыл ему только что все свои тайны. – Фичино любит собирать друзей и вести застольные беседы, и он рассуждал о бессмертной душе. Что есть душа? Можно ли ее познать? Это нечто вещественное или это сущность? То же ли это, что дух, бестелесный и невидимый? Я думаю, что душа – это некое качество или широта взгляда, и она связана с воображением, любовью и природой. Меня не так занимают эти разговоры, ведь в природе еще много менее туманных, но неизученных вещей.
– Фичино говорит, что сущность каждого человека зарождается, как звезда на небе. Другой вопрос – что такое звезда? И что такое солнце, земля? По каким правилам они существуют? Любой разумный человек, взглянув на ночное небо, тут же поймет, что именно земля вращается вокруг солнца, а не наоборот! Значит, звезды – это природные объекты. И могут ли они действительно определять судьбу человека? Фичино предложил бы вам обратиться к гороскопу, чтобы понять ваше необычное долголетие. Он умнейший человек, но эта его астрология, как и черная магия, полный вздор. – Юноша покачал головой. – Может ли звезда даровать вам вековечную жизнь, учитель?
– Некоторые люди считают, что долголетием и молодостью я обязан колдовству и магии, – признался я, и сердце мое еще сильнее потянулось к этому необыкновенному юноше.
Я открыл ему то, в чем меня обвиняли, хотя сам втайне боялся, что это на самом деле правда.
– В этом-то и дело, – довольно ответил Леонардо. – Колдовство и магия существуют лишь в воображении глупцов! Должна быть какая-то естественная причина вашего долголетия. Возможно, она кроется в вашем теле. – Он склонил голову и внимательно окинул меня взглядом с ног до головы, изучая меня так, словно я какой-нибудь образец со стола в лаборатории Гебера. – Очень жаль, что мы не знаем ваших родителей, иначе смогли бы понять, получили ли вы этот дар от них по наследству, как наследуют цвет волос, особую форму носа, или это свойственно лишь вам одному.
– Я искал своих родителей. У меня к ним всего один или два незначительных вопроса, – ответил я с усмешкой и сожалением, в котором угадывалась давняя тоска.
И вновь меня охватила нежность к Леонардо, который всегда возвращал меня к сокровенным глубинам моего существа.
– Знаю, – улыбнулся Леонардо. – Я видел ваших посланцев, когда они приходили в ваш домик на винограднике. Я прятался за дверью и подслушивал ваш разговор.
– Ах ты, негодный проныра, вечно суешь нос в дела, которые тебя не касаются! Что ж, тебе придется покопать где-то еще, чтобы разгадать секрет моей жизни. Возможно, моя душа чрезмерно переполнена сама собой, – предположил я с иронией.
Если уж мне неизвестно мое происхождение, то я хотя бы знаю себя. И знаю, что душевности во мне меньше, чем у Джотто и Петрарки, Леонардо и Фичино, у меня ее даже меньше, чем у великолепного, властного и жесткого Лоренцо, несмотря на всю его любовь к поэзии, атлетическим играм и талантам политика. Я же прямолинеен, упрям и не склонен к творчеству, хотя уважаю его, когда вижу в других. Я не умею писать картины, ваять статуи или слагать поэмы. За мой дар нельзя требовать признания. Получив его, можно только пожать плечами, видя в этом удачную шутку Бога.
– «Герметический свод» подтвердил бы, что вы в переизбытке обладаете пятой сущностью помимо четырех природных стихий. Утверждения этого трактата могли бы привести нас к выводу, что ваш арканум имеет особенные свойства, он вмещает больше небесных токов, коими пронизаны души всех существ и каждого человека. Но я так не думаю. – Леонардо поджал губы и поднял брови. – Я думаю, что дело скорее не в таинственной силе, а в природных явлениях, которые можно измерить и изучить. Возможно, ваши органы сами собой обновляются, или же это связано с их структурой и здоровой природой телесных жидкостей. Любопытный вопрос! Хотелось бы мне больше знать об органах. Когда-нибудь я серьезно займусь изучением внутреннего строения человека, его механической структуры, чтобы раскрыть внутренние загадки. И тогда я пойму, что с вами происходит, Лука. Я уверен, что душа Фичино каким-то образом вернется, чтобы слиться с телом. Не хочу, чтобы меня сочли еретиком, но я думаю, – он помолчал, и его глаза вспыхнули, – я думаю, что душа пребывает там, где рождается способность суждения, суждение же пребывает там, где сходятся все чувства, то есть в том, что зовется здравым смыслом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
– Тебе не нравится скульптура Донателло, – заметил Леонардо.
Я пожал плечами.
– Сам он мне нравился.
– Почему она тебе не нравится? – спросил он.
– Не то что бы не нравится, – ответил я и закрыл глаза, желая быть более честным и откровенным с ним перед разлукой. – Виноваты воспоминания детства. Мне приходилось терпеть внимание мужчин, которые любят других мужчин, вернее мальчиков. И мне трудно вспоминать об этом.
Я открыл глаза и увидел, что юноша пристально смотрит на меня.
– Твое детство! Ведь это было очень давно, не правда ли, Лука Бастардо? У монашек в Сан Джорджо есть картина. На ней мальчик, который смотрит со стороны, и у него твое лицо. Я много раз рассматривал его, чтобы убедиться. Те же краски, те же черты… Это могли быть только вы, учитель. Я точно знаю. То, что вы сказали переписчику, верно: вы гораздо старше, чем кажетесь с виду.
Я медленно выдохнул и кивнул, обратив взор на небо. Я вспоминал чудесные фрески Джотто с вознесением святого Иоанна и безбрежное голубое небо, куда так красиво поднимался святой. Это голубое небо со своим обещанием свободы помогло мне пережить много ужаса и невыносимых вещей, которые я больше ста лет пытаюсь забыть. И я прошептал:
– Эту картину написал Джотто. Он показал мне ее, не сказав, что на ней изображено мое лицо, а потом, когда я узнал себя, рассмеялся и сказал, что человек, знающий себя, далеко пойдет в жизни.
Какое это облегчение – признаться кому-то, кому искренне доверяешь, кто не станет использовать мое прошлое в своих целях как орудие против меня. Вот уже более ста лет я прожил, оберегая свою тайну, скрывая от людей свой истинный возраст, делающий меня отверженным среди них, и сейчас, чувствуя, как у меня мурашки побежали по коже, я открыто и бесстрашно объявляю об этом!
– Фичино говорит что-то подобное, – сказал Леонардо совершенно спокойно, как будто я не открыл ему только что все свои тайны. – Фичино любит собирать друзей и вести застольные беседы, и он рассуждал о бессмертной душе. Что есть душа? Можно ли ее познать? Это нечто вещественное или это сущность? То же ли это, что дух, бестелесный и невидимый? Я думаю, что душа – это некое качество или широта взгляда, и она связана с воображением, любовью и природой. Меня не так занимают эти разговоры, ведь в природе еще много менее туманных, но неизученных вещей.
– Фичино говорит, что сущность каждого человека зарождается, как звезда на небе. Другой вопрос – что такое звезда? И что такое солнце, земля? По каким правилам они существуют? Любой разумный человек, взглянув на ночное небо, тут же поймет, что именно земля вращается вокруг солнца, а не наоборот! Значит, звезды – это природные объекты. И могут ли они действительно определять судьбу человека? Фичино предложил бы вам обратиться к гороскопу, чтобы понять ваше необычное долголетие. Он умнейший человек, но эта его астрология, как и черная магия, полный вздор. – Юноша покачал головой. – Может ли звезда даровать вам вековечную жизнь, учитель?
– Некоторые люди считают, что долголетием и молодостью я обязан колдовству и магии, – признался я, и сердце мое еще сильнее потянулось к этому необыкновенному юноше.
Я открыл ему то, в чем меня обвиняли, хотя сам втайне боялся, что это на самом деле правда.
– В этом-то и дело, – довольно ответил Леонардо. – Колдовство и магия существуют лишь в воображении глупцов! Должна быть какая-то естественная причина вашего долголетия. Возможно, она кроется в вашем теле. – Он склонил голову и внимательно окинул меня взглядом с ног до головы, изучая меня так, словно я какой-нибудь образец со стола в лаборатории Гебера. – Очень жаль, что мы не знаем ваших родителей, иначе смогли бы понять, получили ли вы этот дар от них по наследству, как наследуют цвет волос, особую форму носа, или это свойственно лишь вам одному.
– Я искал своих родителей. У меня к ним всего один или два незначительных вопроса, – ответил я с усмешкой и сожалением, в котором угадывалась давняя тоска.
И вновь меня охватила нежность к Леонардо, который всегда возвращал меня к сокровенным глубинам моего существа.
– Знаю, – улыбнулся Леонардо. – Я видел ваших посланцев, когда они приходили в ваш домик на винограднике. Я прятался за дверью и подслушивал ваш разговор.
– Ах ты, негодный проныра, вечно суешь нос в дела, которые тебя не касаются! Что ж, тебе придется покопать где-то еще, чтобы разгадать секрет моей жизни. Возможно, моя душа чрезмерно переполнена сама собой, – предположил я с иронией.
Если уж мне неизвестно мое происхождение, то я хотя бы знаю себя. И знаю, что душевности во мне меньше, чем у Джотто и Петрарки, Леонардо и Фичино, у меня ее даже меньше, чем у великолепного, властного и жесткого Лоренцо, несмотря на всю его любовь к поэзии, атлетическим играм и талантам политика. Я же прямолинеен, упрям и не склонен к творчеству, хотя уважаю его, когда вижу в других. Я не умею писать картины, ваять статуи или слагать поэмы. За мой дар нельзя требовать признания. Получив его, можно только пожать плечами, видя в этом удачную шутку Бога.
– «Герметический свод» подтвердил бы, что вы в переизбытке обладаете пятой сущностью помимо четырех природных стихий. Утверждения этого трактата могли бы привести нас к выводу, что ваш арканум имеет особенные свойства, он вмещает больше небесных токов, коими пронизаны души всех существ и каждого человека. Но я так не думаю. – Леонардо поджал губы и поднял брови. – Я думаю, что дело скорее не в таинственной силе, а в природных явлениях, которые можно измерить и изучить. Возможно, ваши органы сами собой обновляются, или же это связано с их структурой и здоровой природой телесных жидкостей. Любопытный вопрос! Хотелось бы мне больше знать об органах. Когда-нибудь я серьезно займусь изучением внутреннего строения человека, его механической структуры, чтобы раскрыть внутренние загадки. И тогда я пойму, что с вами происходит, Лука. Я уверен, что душа Фичино каким-то образом вернется, чтобы слиться с телом. Не хочу, чтобы меня сочли еретиком, но я думаю, – он помолчал, и его глаза вспыхнули, – я думаю, что душа пребывает там, где рождается способность суждения, суждение же пребывает там, где сходятся все чувства, то есть в том, что зовется здравым смыслом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156