– Ваш дед как-то сказал мне, что единственное бессмертие, на которое мы можем надеяться, – это любовь к другим людям, – ответил я, зная, что упоминание имени Козимо его затронет.
Лоренцо судорожно отодвинул от себя кубок, и Маддалена молча приказала слуге, чтобы он заново его наполнил.
– Мне хочется верить, что моим картинам суждено своего рода бессмертие и они будут неподвластны времени, как природа, – безмятежно вмешался Леонардо, вновь спасая меня от нежелательного внимания. – Живопись воплощает в себе все разнообразие природы. Поэтому так важно рисовать с натуры, учиться у природы. С этой целью я нанял молодую крестьянку с ребенком, чтобы позировать мне для эскизов Мадонны с младенцем. Эта крестьянка внешне необычайно красива, и я хотел бы запечатлеть сущность ее красоты, чтобы она приводила в восторг зрителя. И не только красоту, но и загадку женственности и обаяния!
– Бессмертна душа, обращенная к Богу и движимая любовью, – заговорил Сандро. – В этом ее обаяние, в той силе, что ею движет. Как говорит Фичино, душа столь восприимчива к красоте, что земная красота становится средством обретения небесной красоты, сущность которой есть вечная гармония и добро.
– Если кто-то и сможет нарисовать божественную красоту, то это будете вы, Леонардо, – тепло сказала Маддалена, и я полюбил ее еще больше за то, что она поддержала Леонардо.
– А я должен считать себя грубым, второсортным ремесленником, которому отказано в благосклонности природы, как мужу, жена которого смыкает колени! – воскликнул Сандро.
– Нет, синьор Филипепи, вовсе не это я имела в виду, ваши работы полны очарования! – горячо отозвалась Маддалена. – Мне нравится ваше «Поклонение волхвов» в Санта Мария Новелла. Эта картина прекрасна, и такое сияние исходит от звезды над нимбом младенца Иисуса, его так нежно держит на коленях мать, и вы так точно уловили взволнованное лицо Козимо де Медичи, изобразив его в образе мудреца, и синьора Лоренцо, и блистательного юного Пико делла Мирандола, коего так высоко ставит Фичино…
– Синьора, не обращайте внимания на Сандро, это великий лукавец, который умеет играть на вашей отзывчивости, – любезно проговорил Леонардо, улыбаясь Маддалене.
– Ну вот! Испортили мне шутку! – проворчал Сандро, но с большой охотой поднял кубок в честь Маддалены.
– Сами знаете, что нужно делать с женой, которая смыкает колени, – совершенно серьезно проговорил Лоренцо. – Перевернуть ее на живот!
Сандро загоготал, Леонардо подавился вином, стараясь не рассмеяться, а Ринальдо Ручеллаи покраснел и улыбнулся под аккуратной седой бородкой. Что же до Маддалены, то она и бровью не повела, сохранив достоинство.
– Бедняжка Кларисса, я выражу ей свое сочувствие, если увижу, что она хромает, – сказала она совершенно невозмутимым тоном.
Ее замечание вызвало дружный смех за столом, и только когда на другом конце стола жены Донати и Томмазо Содерини захлопали и закричали: «Браво, брависсимо!», она покраснела и потупила взор. Она была так восхитительна в тот момент, что я совсем потерял голову и едва мог сдержаться, чтобы не дотронуться до нее.
– Тост за вашу жену, Ручеллаи, она столь же остроумна, сколь и прекрасна! – зааплодировал Сандро.
– Она – сокровище! – согласился Ручеллаи и пожал ее руку.
Я вцепился взглядом в его руку и представил, как отпилил бы ее тупым лезвием. А Ручеллаи сказал:
– Мне бы хотелось заказать портрет Маддалены, Сандро! Может быть, потом мы это обсудим?
– Кстати о портретах, мне нравится твой портрет Джиневры де Бенчи, Леонардо, – заметил Лоренцо. – Такое тонкое письмо, и эти веки! Ее лицо будто светится! Я бы хотел заказать портрет моей Клариссы. Она все еще очень мила, а из-под вашей кисти вышла бы чудесная работа!
По лицу его было видно, что он гордится своей римской принцессой, хотя эта гордость и не мешала ему заводить шашни с другими женщинами. Я подумал, что, если бы Маддалена была моей женой, для меня не существовала бы больше ни одна женщина.
– Мы хотим раздать заказы на портреты изменников которые будут помещены на одной стене Палаццо дель Капитано дель Пополо, дабы публично заклеймить их позором. А вы двое не хотели бы принять участие? По сорок флоринов за лицо?
– Я сейчас слишком занят, – уклончиво ответил Леонардо, и его опущенный взгляд нашел мои глаза.
– А я согласен! По сорок флоринов за фигуру я готов нарисовать каждого уличного мальчику во Флоренции, – охотно отозвался Сандро.
– Я как-то слышал, что эту традицию рисовать уличных босяков ввел Джотто, – вставил Лоренцо и, откинувшись в кресле, постучал пальцами по столу.
– Такой заказ мог бы предложить несравненный Козимо, который славился щедростью и чувством гражданского долга, – сказал я и, подражая Лоренцо, тоже застучал по столу.
– Великолепие работ Джотто заключается в том, что он рисовал только с натуры, начиная с детства, когда он был пастухом и рисовал овец и коз в горах! – настойчиво произнес Леонардо, и они с Сандро завели разговор о значении натуры в живописи.
Я их не слушал, а наблюдал за тем, как Маддалена ведет беседу. За минуту на ее прекрасном, выразительном лице пробежало, сменяя друг друга, множество эмоций, мыслей, идей и мнений, словно звуки, льющиеся со струн лиры. И ее нежные руки тоже жили одушевленной жизнью, подкрепляя жестами слова, прикасаясь к руке мужа, напоминая слугам, чтобы они наполняли кубки. Я не хотел слишком пристально смотреть на нее, но ничего не мог поделать с собой и нашел в себе силы опустить глаза лишь после того, как почувствовал, что кто-то под столом надавил на мою ногу. Это был Леонардо. С этой минуты я старался любоваться ею только краем глаза. В основном.
Мы с Леонардо уходили последними. У высоких резных дверей дворца Ручеллаи мы на прощание поблагодарили хозяев.
– Синьор Лука, я поговорила с мужем о том, чтобы учиться у вас. Он согласен, если, конечно, у вас найдется время, – сказала мне Маддалена.
Она стояла рядом с мужем в дверях, и тающий свет от свечей из вестибюля мягко обрисовывал стройные линии ее тела.
– Разумеется, я буду платить вам за потраченное время, – подтвердил Ручеллаи.
Я хотел было сказать, чтобы он пошел и зарезался за мое потраченное время, но Леонардо обхватил меня за плечи и выпихнул с крыльца на улицу.
– Над этим надо подумать, – ответил за меня Леонардо. – Еще раз спасибо за превосходнейший ужин!
Я помахал рукой, и они попрощались, а я все смотрел на дверь, когда она захлопнулась, оставив меня снаружи, а Маддалену внутри – наедине с мужчиной, ее мужем. Вероятно, он сейчас возьмет ее за руку и поведет в спальню. На его месте я бы, по крайней мере, так и сделал. Правда, он уже стар, и, может быть, его кровь сейчас остынет, и он не станет раздевать ее медленно, чтобы с наслаждением обнажить каждый кусочек ее идеальной кожи, упругую грудь и тонкую талию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156