Служанка зацокала языком и принесла мне плошку для косточек, одарив взглядом, который сулил хорошую выволочку. Я обезоруживающе улыбнулся в ответ. Моя служанка была низенького роста, хорошенькая темноволосая женщина с кастильским лицом. Она все еще была очаровательна и мила, хотя юность ее уже прошла вместе с месячными, поэтому забеременеть она не боялась. Я, конечно, позволил ей первой обновить кровать в этом доме и наслаждался ею, не чувствуя за собой вины, исправно выплачивая приличное жалованье за работу по дому. И она, по всей видимости, была довольна таким положением дел. А сейчас, словно очнувшись ото сна, я вдруг сам удивился своей отстраненности, ведь я даже не помнил ее имени. Пускай это и не женщина из моего видения, моя суженая, не та, чье отсутствие я использовал как предлог для бесконечных любовных увеселений, она как-никак добрая душа. Она заслуживала чего-то в ответ на свою щедрость. Может быть, я не спрашивал ее имени, чтобы не расстраиваться из-за того, как далеки мы друг от друга из-за разной меры отпущенных нам дней?
Странник подвинулся ко мне, постучав пальцами по столу, чтобы привлечь мое внимание.
– А теперь подумай, почему великий раввин не стал лечить человека, а отправил его к другому?
– Может быть, этот человек предложил ему недостаточно денег? – предположил я.
Странник смерил меня холодным взглядом. Я пожал плечами.
– Великий раввин знал, что страдания человека – это милость Божья, и он не хотел лишать его этой милости, – неторопливо произнес Странник и ударил ладонью по столу, так что задребезжали тарелки. – Милость Божья!
– Хочешь сказать – смех Божий! – живо отозвался я, подливая себе вина. – Еще одна подлая шутка Бога!
– Болезнь человека уравновесила его долг перед Богом. Бог позволил человеку отработать свой долг, чтобы он мог вернуться к цельности!
– Долг? Какой долг? – воскликнул я.
– Я что, все тебе должен объяснять? – встряхнул плечами Странник. – Долг из этой жизни, из другой жизни, кто знает? Великий раввин знал и видел, что долг выплачивается через эти страдания и таким образом человек может подняться к высшему преображению. Он не хотел лишать человека этой возможности. Но и не хотел оставлять человека в его мучениях, поэтому послал его к низшему раввину, который не усмотрел бы в страданиях Господню милость.
Странник откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, вытянул грузные ноги и повертел ступнями, будто бы разминаясь.
– Другой жизни? Какой еще жизни?
– Как? Разве Гебер не говорил с тобой о переселении душ? – удивленно переспросил Странник.
Он сделал глубокий глоток вина, подцепил помидор с тарелки и бросил в рот. Сплевывая мелкие зернышки и сок, он проговорил:
– Гебер был хорошо осведомлен в этом вопросе. Он читал «Сефир Бахир», книгу просветления, даже со мной. Он знал, что души обязательно возвращаются на землю снова и снова, пока не выполнят свое предназначение. Полагаю, его век оборвался раньше, чем он успел обучить тебя всему, что тебе требовалось знать. Ты должен учиться сам, волк, который хочет остаться волчонком. В этом значение философского камня.
– Мне нужно было узнать, как превратить свинец в золото, а его век закончился прежде, чем он успел мне рассказать, – сказал я недовольным голосом.
Я всегда жалел о том, что не узнал главного секрета Гебера. Несмотря на то что теперь – благодаря наследству и работе – у меня было много денег, меня никогда не оставляло ощущение, что чего-то недостает и этот недостаток можно было восполнить только умением превращать свинец в золото. Я встал и рассеянно зашагал по комнате, которая вдруг показалась мне слишком тесной, слишком далекой от центра событий. Я жил в изгнании и даже не знал об этом. В кухню резво прибежала служанка, как будто что-то стряслось.
– Неужели ты так мелко мыслишь, Лука Бастардо? – с упреком произнес Странник. – Подумаешь, золото! Его легко получить. Я говорю о воспитании души! О человеческой судьбе и божественном порядке! О том, что каждая душа должна с должной истовостью выполнять все заповеди, потому что если какая-то частичка души не выполнит всего хотя бы в одном из трех аспектов – дело, слово или мысль, – вся душа будет вновь и вновь рождаться в ином воплощении, пока не выполнит все.
– Я слыхал об этом переселении душ, когда ехал на верблюде в Китай, слышал о том, что души облекаются в новые тела, как мы в новую одежду. И меня это не убедило! Это только приятная сказка для утешения людей. Мы всего лишь игрушки из праха и крови, игрушки Бога. Кто мы такие, чтобы заслуживать новую жизнь? Кто мы такие, чтобы вообще заслуживать жизнь? И без того это чудо или грандиозная шутка, что мы вообще рождаемся на свет, а на большее не стоит и рассчитывать! – горячо произнес я. – Величайшая радость человека – это искать и обретать красоту. Твоя история не для меня, Странник!
– Ты уверен, что стоит делать поспешные выводы прежде, чем она принесла свои плоды? – спросил он и улыбнулся.
Он достал что-то из разорванной и залатанной серой рубахи, и я увидел конверт. Он протянул его мне, и я выхватил письмо из его узловатой, исписанной толстыми венами руки, снова сел и бережно распечатал.
– Это от Ребекки Сфорно, отправлено недавно, – в изумлении сообщил я. – У нее и у всех Сфорно дела идут неважно. Во Флоренции снова свирепствует чума, и война у ворот. Ее внуки больны. Надеюсь, они еще не умерли.
– Я подожду, пока ты соберешься, – сказал Странник. – Слышал, сегодня вечером уходит корабль. У капитана передо мной должок.
– Я еще не сказал, что поеду с тобой.
– И пусть твоя милая служанка соберет нам в дорогу этих помидор, а? – добавил он. – А лучше пусть целую корзинку с едой снарядит. На этом острове превосходная еда.
И вот я собрал кое-какую одежду, взял картину Джотто, очки Гебера и записную книжку Петрарки, уложил все в сумку, которая повидала десятки портов за последние сорок лет – лет, которые вдруг показались мне такими же пустыми, как и страницы той записной книжки. Я попросил служанку собрать нам дорожную снедь. А перед уходом вырвал листок пергамента из незаполненной записной книжки Петрарки и написал записку, в которой передавал свою маленькую лачугу и весь скарб этой женщине. Отдал письмо ей вместе со всеми деньгами, какие нашлись в доме, и торопливо поцеловал. К моему удивлению, она взяла в ладони мое лицо и подарила мне нежный и долгий поцелуй в губы.
– Ты был добр ко мне, Лука Бастардо. А теперь иди с твоим чудным ироничным Богом, – сказала она. – Я всегда знала, что ты не долго тут пробудешь. Твои родители, наверное, были странниками, которые зачали тебя под беспокойной звездой.
Ее милое кастильское лицо погрустнело, и на темных глазах проступили слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Странник подвинулся ко мне, постучав пальцами по столу, чтобы привлечь мое внимание.
– А теперь подумай, почему великий раввин не стал лечить человека, а отправил его к другому?
– Может быть, этот человек предложил ему недостаточно денег? – предположил я.
Странник смерил меня холодным взглядом. Я пожал плечами.
– Великий раввин знал, что страдания человека – это милость Божья, и он не хотел лишать его этой милости, – неторопливо произнес Странник и ударил ладонью по столу, так что задребезжали тарелки. – Милость Божья!
– Хочешь сказать – смех Божий! – живо отозвался я, подливая себе вина. – Еще одна подлая шутка Бога!
– Болезнь человека уравновесила его долг перед Богом. Бог позволил человеку отработать свой долг, чтобы он мог вернуться к цельности!
– Долг? Какой долг? – воскликнул я.
– Я что, все тебе должен объяснять? – встряхнул плечами Странник. – Долг из этой жизни, из другой жизни, кто знает? Великий раввин знал и видел, что долг выплачивается через эти страдания и таким образом человек может подняться к высшему преображению. Он не хотел лишать человека этой возможности. Но и не хотел оставлять человека в его мучениях, поэтому послал его к низшему раввину, который не усмотрел бы в страданиях Господню милость.
Странник откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, вытянул грузные ноги и повертел ступнями, будто бы разминаясь.
– Другой жизни? Какой еще жизни?
– Как? Разве Гебер не говорил с тобой о переселении душ? – удивленно переспросил Странник.
Он сделал глубокий глоток вина, подцепил помидор с тарелки и бросил в рот. Сплевывая мелкие зернышки и сок, он проговорил:
– Гебер был хорошо осведомлен в этом вопросе. Он читал «Сефир Бахир», книгу просветления, даже со мной. Он знал, что души обязательно возвращаются на землю снова и снова, пока не выполнят свое предназначение. Полагаю, его век оборвался раньше, чем он успел обучить тебя всему, что тебе требовалось знать. Ты должен учиться сам, волк, который хочет остаться волчонком. В этом значение философского камня.
– Мне нужно было узнать, как превратить свинец в золото, а его век закончился прежде, чем он успел мне рассказать, – сказал я недовольным голосом.
Я всегда жалел о том, что не узнал главного секрета Гебера. Несмотря на то что теперь – благодаря наследству и работе – у меня было много денег, меня никогда не оставляло ощущение, что чего-то недостает и этот недостаток можно было восполнить только умением превращать свинец в золото. Я встал и рассеянно зашагал по комнате, которая вдруг показалась мне слишком тесной, слишком далекой от центра событий. Я жил в изгнании и даже не знал об этом. В кухню резво прибежала служанка, как будто что-то стряслось.
– Неужели ты так мелко мыслишь, Лука Бастардо? – с упреком произнес Странник. – Подумаешь, золото! Его легко получить. Я говорю о воспитании души! О человеческой судьбе и божественном порядке! О том, что каждая душа должна с должной истовостью выполнять все заповеди, потому что если какая-то частичка души не выполнит всего хотя бы в одном из трех аспектов – дело, слово или мысль, – вся душа будет вновь и вновь рождаться в ином воплощении, пока не выполнит все.
– Я слыхал об этом переселении душ, когда ехал на верблюде в Китай, слышал о том, что души облекаются в новые тела, как мы в новую одежду. И меня это не убедило! Это только приятная сказка для утешения людей. Мы всего лишь игрушки из праха и крови, игрушки Бога. Кто мы такие, чтобы заслуживать новую жизнь? Кто мы такие, чтобы вообще заслуживать жизнь? И без того это чудо или грандиозная шутка, что мы вообще рождаемся на свет, а на большее не стоит и рассчитывать! – горячо произнес я. – Величайшая радость человека – это искать и обретать красоту. Твоя история не для меня, Странник!
– Ты уверен, что стоит делать поспешные выводы прежде, чем она принесла свои плоды? – спросил он и улыбнулся.
Он достал что-то из разорванной и залатанной серой рубахи, и я увидел конверт. Он протянул его мне, и я выхватил письмо из его узловатой, исписанной толстыми венами руки, снова сел и бережно распечатал.
– Это от Ребекки Сфорно, отправлено недавно, – в изумлении сообщил я. – У нее и у всех Сфорно дела идут неважно. Во Флоренции снова свирепствует чума, и война у ворот. Ее внуки больны. Надеюсь, они еще не умерли.
– Я подожду, пока ты соберешься, – сказал Странник. – Слышал, сегодня вечером уходит корабль. У капитана передо мной должок.
– Я еще не сказал, что поеду с тобой.
– И пусть твоя милая служанка соберет нам в дорогу этих помидор, а? – добавил он. – А лучше пусть целую корзинку с едой снарядит. На этом острове превосходная еда.
И вот я собрал кое-какую одежду, взял картину Джотто, очки Гебера и записную книжку Петрарки, уложил все в сумку, которая повидала десятки портов за последние сорок лет – лет, которые вдруг показались мне такими же пустыми, как и страницы той записной книжки. Я попросил служанку собрать нам дорожную снедь. А перед уходом вырвал листок пергамента из незаполненной записной книжки Петрарки и написал записку, в которой передавал свою маленькую лачугу и весь скарб этой женщине. Отдал письмо ей вместе со всеми деньгами, какие нашлись в доме, и торопливо поцеловал. К моему удивлению, она взяла в ладони мое лицо и подарила мне нежный и долгий поцелуй в губы.
– Ты был добр ко мне, Лука Бастардо. А теперь иди с твоим чудным ироничным Богом, – сказала она. – Я всегда знала, что ты не долго тут пробудешь. Твои родители, наверное, были странниками, которые зачали тебя под беспокойной звездой.
Ее милое кастильское лицо погрустнело, и на темных глазах проступили слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156