Как можно от этого отказаться!
– Царство плоти – это царство сатаны, – прошептал Гебер. – Продолжать его – один из худших грехов. Поэтому мы пожертвовали плотскими узами супружества ради достижения совершенства. Наша любовь осталась любовью, как и всегда, сбросив шелуху плотской близости, которая есть служение Князю мира сего. Знай, мальчик, кому суждено прожить дольше, чем мне, что люди – это мечи, коими ведется великое сражение между добром и злом, светом и тьмой, между духом и материей. Силы противоборствующих сторон равны, и Бог-свет – это чистейший дух, чистейшая любовь, не запятнанная материей, совершенно отличная от вещественного творения. Князь мира сего – это сама материя, а значит, зло.
– Я в это не верю. В этом мире есть красота, красота от Бога, мы видим ее на картинах Джотто, – не унимался я. – Разве грех наслаждаться красотой, данной Богом?
– Как это похоже на евреев! – улыбнулся Гебер. – Неудивительно, что ты нашел к ним дорогу. Тебе это было суждено. Они будут говорить тебе, что наслаждаться Его творением – главное Его веление, самая священная Божья заповедь. «И Бог увидел, что это хорошо».
– Не знаю, как там насчет Его велений. А если и так, то повелитель из него неважный, не больно-то его слушаются! Судя по тому, что я видел, люди делают что им вздумается. Они насилуют, крадут, калечат и убивают всех подряд, не обращая внимания на священные заповеди, и не несут за это никакого наказания, кроме разве что тех, какие им перепадают от других людей, – сказал я с раздражением, потому что чувствовал, как секрет превращения золота ускользает из моих рук вместе со слабеющим дыханием алхимика. А с этим секретом канут в небытие и все ответы на мои незаданные вопросы: о прошлой ночи, о моих родителях… Под раздражением крылась мучительная боль, но я не хотел давать ей волю. Иначе потороплю Гебера на тот свет.
И я сказал:
– К евреям меня привел случай. Я встретил толпу, которая побивала камнями Моше Сфорно и его дочку.
– Нет такого понятия, как случай, – возразил Гебер. – Под поверхностью любых событий кроется плотно сплетенная ткань предназначения!
– Предназначение – это шутка Бога, причем подшутил Он над нами!
– Когда я вернусь, то еще поспорю с тобой об этом, – прохрипел Гебер.
– Боюсь, на этот раз вы не вернетесь, мастер Гебер, – негромко ответил я, не в силах больше скрывать свою боль. – Вы обречены. Я много раз видел смерть и узнаю ее приближение.
– Возвращение неизбежно для тех, у кого еще остались желания, – просипел он. – Помни это, когда тебя охватит жажда золота.
Потом он закашлял кровью и, не в силах даже повернуть голову, запачкал подбородок и щеки. Я вытер его лицо покрывалом.
– Принести воды, синьор? – заботливо спросил я, и меня кольнуло в сердце сознание того, что мне следовало бы ухаживать за ним, а не спорить. Хорош будущий врач!
Гебер отрицательно мотнул головой.
– Может быть, дать что-то, что облегчило бы боль? Вина и немного того очищенного отвара из маковых цветков? Вы показывали, где он хранится.
– Вся моя жизнь была дана мне для того, чтобы я научился умирать, – прошептал он. – Зачем затуманивать свой разум на главном повороте пути?
– Потому что смерть неизбежна, но страдать вовсе не обязательно, – печально ответил я. – Я мог бы избавить вас от мучений.
– Ты будешь хорошим врачом. Хочешь избавить разумные существа от страданий. Помни это, когда… – шепот Гебера угас.
Он улыбнулся краешком рта, качнул головой и взглянул на меня блестящими глазами. Я вдруг начал вспоминать, видел ли раньше эти глаза без оправы странных очков, и тут понял, что он уже не может говорить. Я просунул руку ему под голову, чтобы поддержать за плечи, а свободной рукой взял его за руку, потому что хотел, чтобы и при моей смерти со мной кто-то вот так же был рядом. И само собой, без всяких усилий с моей стороны, теплое покалывание снова возникло во мне. Я почувствовал, как оно растекается по груди, по рукам, а через ладони – в него. Его глаза на миг вспыхнули, а потом потухли, и тело сотрясли судороги. Дыхание становилось все более отрывистым, пока не превратилось в крошечный выдох с кончика языка, как дуновение от крыла бабочки. Перед самым концом он улыбнулся и пожал мою руку.
Было еще светло, когда я вышел на улицу, неся через плечо тело Гебера, завернутое в запачканное кровью одеяло. Я удивился, потому что в комнатушке было так темно и тесно, что я решил – солнце уже зашло. Меня ожидал Странник со своим бурым ослом, привязанным к той же бронзовой коновязи, что и прошлой ночью.
– Я думал, вы ушли, – сказал я, уложив тело Гебера на осла.
Еще прошлой ночью я вот так же лежал на осле. Но сейчас был жив и здоров, когда Гебер уже не сделает ни шага. Потерян еще один дорогой друг.
– Я подумал, тебе нужна помощь, – ответил Странник. Его лицо осунулось, уголки рта обвисли. Он осторожно похлопал Гебера по спине.
– Помощь нужна не мне, – сказал я, с грустью и горечью.
Он пожал плечами. Я надел на Гебера очки, решив похоронить его таким, каким я его знал – с этим странным прибором для видения на носу. Но Странник снял очки, сложил и протянул мне.
– Разве он не хотел бы, чтобы ты видел так же, как он? – лукаво спросил Странник.
– Думаю, я всегда буду видеть так, как вижу, а не как кто-то другой, – ответил я и неловко положил прибор во внутренний карман своего жилета, решив, что буду хранить его рядом с картиной Джотто.
Потом я достал стопочку перевязанных бумаг, которые лежали у Гебера на тумбочке. Я спрятал их за пазуху, прежде чем выносить тело Гебера. Я протянул стопку Страннику.
– Думаю, он отдал бы их вам. Вы хорошо понимали друг друга.
– «Summa perfectionis Magisterii», – прочитал Странник на обложке. – Как это похоже на моего старого друга! Я знаю, кому нужно это отдать. – Он взял поводья осла в крупную узловатую руку и неспешно повел его по узким улочкам близ Понте Санта-Тринита. – Смерть – это просто переезд из одного дома в другой. Мудрый человек, – а мой совершенный друг был мудрым, – сделает новый дом гораздо прекраснее прежнего.
– У меня никогда не было дома, – ответил я. – Но у меня было другое. Работа. Работа разная, хорошая и плохая, а сейчас, возможно, появится и достойная, если Моисей Сфорно сможет сделать из меня врача. В основном, у меня были путешествия и видения. Вы верите в то, что видения реальны?
– А что реально? – Странник развел рукой, почесав густую, буйную бороду. – И что иллюзия?
– Я так и знал, что вы скажете что-нибудь в этом роде! – вздохнул я. – Но после смерти Гебера осталось столько недосказанного, так много вопросов не получили ответа! Что все это значило – философский камень, потом эти странные видения? Как Геберу удалось их вызвать? Почему все это со мной случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
– Царство плоти – это царство сатаны, – прошептал Гебер. – Продолжать его – один из худших грехов. Поэтому мы пожертвовали плотскими узами супружества ради достижения совершенства. Наша любовь осталась любовью, как и всегда, сбросив шелуху плотской близости, которая есть служение Князю мира сего. Знай, мальчик, кому суждено прожить дольше, чем мне, что люди – это мечи, коими ведется великое сражение между добром и злом, светом и тьмой, между духом и материей. Силы противоборствующих сторон равны, и Бог-свет – это чистейший дух, чистейшая любовь, не запятнанная материей, совершенно отличная от вещественного творения. Князь мира сего – это сама материя, а значит, зло.
– Я в это не верю. В этом мире есть красота, красота от Бога, мы видим ее на картинах Джотто, – не унимался я. – Разве грех наслаждаться красотой, данной Богом?
– Как это похоже на евреев! – улыбнулся Гебер. – Неудивительно, что ты нашел к ним дорогу. Тебе это было суждено. Они будут говорить тебе, что наслаждаться Его творением – главное Его веление, самая священная Божья заповедь. «И Бог увидел, что это хорошо».
– Не знаю, как там насчет Его велений. А если и так, то повелитель из него неважный, не больно-то его слушаются! Судя по тому, что я видел, люди делают что им вздумается. Они насилуют, крадут, калечат и убивают всех подряд, не обращая внимания на священные заповеди, и не несут за это никакого наказания, кроме разве что тех, какие им перепадают от других людей, – сказал я с раздражением, потому что чувствовал, как секрет превращения золота ускользает из моих рук вместе со слабеющим дыханием алхимика. А с этим секретом канут в небытие и все ответы на мои незаданные вопросы: о прошлой ночи, о моих родителях… Под раздражением крылась мучительная боль, но я не хотел давать ей волю. Иначе потороплю Гебера на тот свет.
И я сказал:
– К евреям меня привел случай. Я встретил толпу, которая побивала камнями Моше Сфорно и его дочку.
– Нет такого понятия, как случай, – возразил Гебер. – Под поверхностью любых событий кроется плотно сплетенная ткань предназначения!
– Предназначение – это шутка Бога, причем подшутил Он над нами!
– Когда я вернусь, то еще поспорю с тобой об этом, – прохрипел Гебер.
– Боюсь, на этот раз вы не вернетесь, мастер Гебер, – негромко ответил я, не в силах больше скрывать свою боль. – Вы обречены. Я много раз видел смерть и узнаю ее приближение.
– Возвращение неизбежно для тех, у кого еще остались желания, – просипел он. – Помни это, когда тебя охватит жажда золота.
Потом он закашлял кровью и, не в силах даже повернуть голову, запачкал подбородок и щеки. Я вытер его лицо покрывалом.
– Принести воды, синьор? – заботливо спросил я, и меня кольнуло в сердце сознание того, что мне следовало бы ухаживать за ним, а не спорить. Хорош будущий врач!
Гебер отрицательно мотнул головой.
– Может быть, дать что-то, что облегчило бы боль? Вина и немного того очищенного отвара из маковых цветков? Вы показывали, где он хранится.
– Вся моя жизнь была дана мне для того, чтобы я научился умирать, – прошептал он. – Зачем затуманивать свой разум на главном повороте пути?
– Потому что смерть неизбежна, но страдать вовсе не обязательно, – печально ответил я. – Я мог бы избавить вас от мучений.
– Ты будешь хорошим врачом. Хочешь избавить разумные существа от страданий. Помни это, когда… – шепот Гебера угас.
Он улыбнулся краешком рта, качнул головой и взглянул на меня блестящими глазами. Я вдруг начал вспоминать, видел ли раньше эти глаза без оправы странных очков, и тут понял, что он уже не может говорить. Я просунул руку ему под голову, чтобы поддержать за плечи, а свободной рукой взял его за руку, потому что хотел, чтобы и при моей смерти со мной кто-то вот так же был рядом. И само собой, без всяких усилий с моей стороны, теплое покалывание снова возникло во мне. Я почувствовал, как оно растекается по груди, по рукам, а через ладони – в него. Его глаза на миг вспыхнули, а потом потухли, и тело сотрясли судороги. Дыхание становилось все более отрывистым, пока не превратилось в крошечный выдох с кончика языка, как дуновение от крыла бабочки. Перед самым концом он улыбнулся и пожал мою руку.
Было еще светло, когда я вышел на улицу, неся через плечо тело Гебера, завернутое в запачканное кровью одеяло. Я удивился, потому что в комнатушке было так темно и тесно, что я решил – солнце уже зашло. Меня ожидал Странник со своим бурым ослом, привязанным к той же бронзовой коновязи, что и прошлой ночью.
– Я думал, вы ушли, – сказал я, уложив тело Гебера на осла.
Еще прошлой ночью я вот так же лежал на осле. Но сейчас был жив и здоров, когда Гебер уже не сделает ни шага. Потерян еще один дорогой друг.
– Я подумал, тебе нужна помощь, – ответил Странник. Его лицо осунулось, уголки рта обвисли. Он осторожно похлопал Гебера по спине.
– Помощь нужна не мне, – сказал я, с грустью и горечью.
Он пожал плечами. Я надел на Гебера очки, решив похоронить его таким, каким я его знал – с этим странным прибором для видения на носу. Но Странник снял очки, сложил и протянул мне.
– Разве он не хотел бы, чтобы ты видел так же, как он? – лукаво спросил Странник.
– Думаю, я всегда буду видеть так, как вижу, а не как кто-то другой, – ответил я и неловко положил прибор во внутренний карман своего жилета, решив, что буду хранить его рядом с картиной Джотто.
Потом я достал стопочку перевязанных бумаг, которые лежали у Гебера на тумбочке. Я спрятал их за пазуху, прежде чем выносить тело Гебера. Я протянул стопку Страннику.
– Думаю, он отдал бы их вам. Вы хорошо понимали друг друга.
– «Summa perfectionis Magisterii», – прочитал Странник на обложке. – Как это похоже на моего старого друга! Я знаю, кому нужно это отдать. – Он взял поводья осла в крупную узловатую руку и неспешно повел его по узким улочкам близ Понте Санта-Тринита. – Смерть – это просто переезд из одного дома в другой. Мудрый человек, – а мой совершенный друг был мудрым, – сделает новый дом гораздо прекраснее прежнего.
– У меня никогда не было дома, – ответил я. – Но у меня было другое. Работа. Работа разная, хорошая и плохая, а сейчас, возможно, появится и достойная, если Моисей Сфорно сможет сделать из меня врача. В основном, у меня были путешествия и видения. Вы верите в то, что видения реальны?
– А что реально? – Странник развел рукой, почесав густую, буйную бороду. – И что иллюзия?
– Я так и знал, что вы скажете что-нибудь в этом роде! – вздохнул я. – Но после смерти Гебера осталось столько недосказанного, так много вопросов не получили ответа! Что все это значило – философский камень, потом эти странные видения? Как Геберу удалось их вызвать? Почему все это со мной случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156