Что он знал обо мне и моих родителях? Кем они были и почему выбросили меня на улицу? Прошлой ночью случилось со мной это путешествие, и мне предложили выбор, но был ли он настоящим?
Я говорил совершенно серьезно, и слезы заливали мое лицо, когда я схватил Странника за рукав.
– Мы скорбим, чтобы освободить себя от себя, – ответил он, сжав мою ладонь своей узловатой рукой. – А потом осторожно, капля по капле, ты наполняешь себя собой. На это нужно время.
Я хотел получить прямой ответ. Более того, хотел услышать прямые ответы на многие вопросы, а теперь, когда Гебера не стало, мне некому было задать их, кроме Странника. А он не желал отвечать. В то время мне шел третий десяток, хотя и походил я на мальчишку, но лишь много десятилетий спустя я понял, что Странник был прав: жизнь не дает прямых ответов. Я провел рукой по глазам, отерев слезы. Гебер не хотел бы, чтобы я его оплакивал. Он считал, что завершил свой путь и достиг совершенства. Он сказал, что прожил всю жизнь, чтобы научиться умирать. Наверное, он хотел, чтобы я отпраздновал его уход. А у меня от горя разрывалось сердце. Оплакивая Гебера, я вспомнил всех тех, кого оплакивал до него: Марко, Ингрид и младенца Симонетты. Боль утрат захлестнула меня. Возможно, я веду себя как эгоист. Но я жалел, что Гебер так мало пожил рядом со мной. Я буду скучать по его урокам, по его острому языку. Мне будет очень не хватать близкого присутствия столь отличного от меня человека. Какое-то время мы со Странником шли молча.
– Позволь мне рассказать тебе историю, раз уж ты спросил меня, что реально, а что иллюзия, – просветлев, начал Странник. – Вот живет человек, он идет по дороге и видит…
– Как его зовут? – перебил его я, сам удивляясь притворной серьезности своего вопроса.
Невзирая на горе, вызванное кончиной Гебера, удержался, чтобы не подразнить Странника. В игру обманщика трикстера могли играть двое: коли Странник не пожелал отвечать на мои вопросы, я задам ему вдвое больше. Однажды Гебер сказал мне, что у меня есть минимум ума, которого хватает на любопытство. Так вот теперь я воспользуюсь своим любопытством и отплачу Страннику его же монетой.
– Как звали этого человека? Это не имеет значения.
– Для меня имеет, – упрямо возразил я.
– Хорошо. Его звали Джузеппе. – Странник вскинул руки. – Джузеппе идет по дороге и видит женщину…
– А как ее зовут?
– Сара. – Он закатил глаза. – Он видит Сару, она прекрасна. Его поразило как молнией: без нее не могу! И вот он идет в дом ее отца – отца зовут Леоне – и просит руки этой женщины, Сары. Отец соглашается, и они женятся. Они очень счастливы. В положенный срок у них рождается трое прелестных детишек…
– А их как зовут? – не унимался я.
Странник пробормотал несколько фраз на неизвестном языке. Мне не нужно было перевода, чтобы понять: он бранится. Потом он сквозь зубы продолжил:
– Их зовут Авраам, Исаак и Анна. Тесть, очень состоятельный, умирает, и его состояние переходит к Джузеппе. У Джузеппе есть все: прекрасная любящая жена, прелестные дети, прекрасный дом, земля, овцы, скот и золото.
– Хорошая история!
– Да. Так вот, долго ли коротко ли, в стране случилось страшное, ужасное наводнение…
– Как наводнение в ноябре тысяча триста тридцать третьего, – заметил я. – Ужас, что было. Дождь лил не переставая, потоками четыре дня и четыре ночи. А какие молнии! Раскаты грома следовали один за другим! Вы тогда были во Флоренции?
– В Ирландии, – коротко ответил он. – Так вернемся же к…
– Потрясающее зрелище было, а звуков таких я ни прежде, ни потом не слышал, – продолжил я. – Непрерывно звонили все церковные колокола. Один мой знакомый монах, брат Пьетро, объяснил, что это мольба о том, чтобы Арно больше не поднимался. А в домах люди били в кастрюли и медные тазы, громко взывали к Богу: «Misericordia, misericordia!», но Бог только смеялся, а вода все прибывала, а люди, спасаясь от опасности, перелезали с одной крыши на другую, перебираясь от дома к дому по наспех сделанным мосткам. Люди подняли такой громкий гвалт, что не слышно было грома!
– Да уж, громко! Но в моей истории…
– Представляете себе, водой смыло все мосты, – сказал я, будто бы по секрету. – Я видел, как снесло Понте Веккьо, вместе с лавочниками, которые так и остались сидеть в деревянных хибарках. Ужасная трагедия!
Я невинно посмотрел на Странника широко распахнутыми глазами, а он посмотрел на меня, как на деревенского дурачка.
Я хорошо понимал, что его это бесит, и мне это доставляло удовольствие. Я нагло улыбнулся ему.
– В моей истории про Джузеппе наводнение было не лучше, – вставил Странник, скрежеща зубами. – Поднялись воды и смыли его дом, его урожай и скот, все его владения. А потом на горизонте появилась огромная волна, и он схватил жену и детей, посадил одного ребенка на плечи, двух других взял одной рукой, а жену другой. Накатила волна и смыла ребенка, который сидел у него на плечах, а когда он потянулся за дочкой, то в водах потерялись остальные дети и жена. А потом волна выбросила его обратно на берег. Он потерял все. Вот это иллюзия, – победно закончил он.
– Что из этого было иллюзией? – взволнованно воскликнул я.
– Что из этого иллюзия? – усмехнулся Странник, довольный собой. – Все – иллюзия! То, что было и чего не было.
– Не нравится мне эта история, – сердито буркнул я.
– Почему же? Это история твоей жизни. Точнее, жизни любого из нас.
– Жизнь должна быть не такая.
– Как жизнь может быть не такая, как она есть?
– Полная смерти, утрат и неотвеченных вопросов, – грустно ответил я.
Мы замолчали. Свет угасал, и заходящее солнце раскинуло по небу апельсиновые облака. В прохладном осеннем воздухе пахло лавандой. Мы шли по узким улицам в тени высоких домов и похожих на крепости особняков. Несколько серых фасадов венчали зубчатые карнизы. Высокие кирпичные башни и красные терракотовые крыши. Черные железные кольца для факелов, вбитые в грубые каменные выступы. Наконец мы пришли к каменной стене в двадцать локтей высотой, которая окружала город. На одном из уроков Гебер объяснил мне, что она называется третьим кругом, потому что это было третье ограждение, построенное для защиты города. Первое – неправильный квадрат, его построили еще древние римляне, и остатки этой стены до сих пор сохранились в некоторых местах города. Второй круг в 1172 году коммуна возвела, когда у дорог, ведущих от четырех древних римских ворот, выросли пригороды, и горожане не захотели, чтобы враги напали и сожгли эти поселки. Третий круг укреплений был достроен всего двадцать лет назад. Мы остановились у него, потому что к нам приближались три всадника. У меня по спине тревожно побежали мурашки. Ну конечно: Николо Сильвано в красном судейском одеянии восседал на передней лошади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Я говорил совершенно серьезно, и слезы заливали мое лицо, когда я схватил Странника за рукав.
– Мы скорбим, чтобы освободить себя от себя, – ответил он, сжав мою ладонь своей узловатой рукой. – А потом осторожно, капля по капле, ты наполняешь себя собой. На это нужно время.
Я хотел получить прямой ответ. Более того, хотел услышать прямые ответы на многие вопросы, а теперь, когда Гебера не стало, мне некому было задать их, кроме Странника. А он не желал отвечать. В то время мне шел третий десяток, хотя и походил я на мальчишку, но лишь много десятилетий спустя я понял, что Странник был прав: жизнь не дает прямых ответов. Я провел рукой по глазам, отерев слезы. Гебер не хотел бы, чтобы я его оплакивал. Он считал, что завершил свой путь и достиг совершенства. Он сказал, что прожил всю жизнь, чтобы научиться умирать. Наверное, он хотел, чтобы я отпраздновал его уход. А у меня от горя разрывалось сердце. Оплакивая Гебера, я вспомнил всех тех, кого оплакивал до него: Марко, Ингрид и младенца Симонетты. Боль утрат захлестнула меня. Возможно, я веду себя как эгоист. Но я жалел, что Гебер так мало пожил рядом со мной. Я буду скучать по его урокам, по его острому языку. Мне будет очень не хватать близкого присутствия столь отличного от меня человека. Какое-то время мы со Странником шли молча.
– Позволь мне рассказать тебе историю, раз уж ты спросил меня, что реально, а что иллюзия, – просветлев, начал Странник. – Вот живет человек, он идет по дороге и видит…
– Как его зовут? – перебил его я, сам удивляясь притворной серьезности своего вопроса.
Невзирая на горе, вызванное кончиной Гебера, удержался, чтобы не подразнить Странника. В игру обманщика трикстера могли играть двое: коли Странник не пожелал отвечать на мои вопросы, я задам ему вдвое больше. Однажды Гебер сказал мне, что у меня есть минимум ума, которого хватает на любопытство. Так вот теперь я воспользуюсь своим любопытством и отплачу Страннику его же монетой.
– Как звали этого человека? Это не имеет значения.
– Для меня имеет, – упрямо возразил я.
– Хорошо. Его звали Джузеппе. – Странник вскинул руки. – Джузеппе идет по дороге и видит женщину…
– А как ее зовут?
– Сара. – Он закатил глаза. – Он видит Сару, она прекрасна. Его поразило как молнией: без нее не могу! И вот он идет в дом ее отца – отца зовут Леоне – и просит руки этой женщины, Сары. Отец соглашается, и они женятся. Они очень счастливы. В положенный срок у них рождается трое прелестных детишек…
– А их как зовут? – не унимался я.
Странник пробормотал несколько фраз на неизвестном языке. Мне не нужно было перевода, чтобы понять: он бранится. Потом он сквозь зубы продолжил:
– Их зовут Авраам, Исаак и Анна. Тесть, очень состоятельный, умирает, и его состояние переходит к Джузеппе. У Джузеппе есть все: прекрасная любящая жена, прелестные дети, прекрасный дом, земля, овцы, скот и золото.
– Хорошая история!
– Да. Так вот, долго ли коротко ли, в стране случилось страшное, ужасное наводнение…
– Как наводнение в ноябре тысяча триста тридцать третьего, – заметил я. – Ужас, что было. Дождь лил не переставая, потоками четыре дня и четыре ночи. А какие молнии! Раскаты грома следовали один за другим! Вы тогда были во Флоренции?
– В Ирландии, – коротко ответил он. – Так вернемся же к…
– Потрясающее зрелище было, а звуков таких я ни прежде, ни потом не слышал, – продолжил я. – Непрерывно звонили все церковные колокола. Один мой знакомый монах, брат Пьетро, объяснил, что это мольба о том, чтобы Арно больше не поднимался. А в домах люди били в кастрюли и медные тазы, громко взывали к Богу: «Misericordia, misericordia!», но Бог только смеялся, а вода все прибывала, а люди, спасаясь от опасности, перелезали с одной крыши на другую, перебираясь от дома к дому по наспех сделанным мосткам. Люди подняли такой громкий гвалт, что не слышно было грома!
– Да уж, громко! Но в моей истории…
– Представляете себе, водой смыло все мосты, – сказал я, будто бы по секрету. – Я видел, как снесло Понте Веккьо, вместе с лавочниками, которые так и остались сидеть в деревянных хибарках. Ужасная трагедия!
Я невинно посмотрел на Странника широко распахнутыми глазами, а он посмотрел на меня, как на деревенского дурачка.
Я хорошо понимал, что его это бесит, и мне это доставляло удовольствие. Я нагло улыбнулся ему.
– В моей истории про Джузеппе наводнение было не лучше, – вставил Странник, скрежеща зубами. – Поднялись воды и смыли его дом, его урожай и скот, все его владения. А потом на горизонте появилась огромная волна, и он схватил жену и детей, посадил одного ребенка на плечи, двух других взял одной рукой, а жену другой. Накатила волна и смыла ребенка, который сидел у него на плечах, а когда он потянулся за дочкой, то в водах потерялись остальные дети и жена. А потом волна выбросила его обратно на берег. Он потерял все. Вот это иллюзия, – победно закончил он.
– Что из этого было иллюзией? – взволнованно воскликнул я.
– Что из этого иллюзия? – усмехнулся Странник, довольный собой. – Все – иллюзия! То, что было и чего не было.
– Не нравится мне эта история, – сердито буркнул я.
– Почему же? Это история твоей жизни. Точнее, жизни любого из нас.
– Жизнь должна быть не такая.
– Как жизнь может быть не такая, как она есть?
– Полная смерти, утрат и неотвеченных вопросов, – грустно ответил я.
Мы замолчали. Свет угасал, и заходящее солнце раскинуло по небу апельсиновые облака. В прохладном осеннем воздухе пахло лавандой. Мы шли по узким улицам в тени высоких домов и похожих на крепости особняков. Несколько серых фасадов венчали зубчатые карнизы. Высокие кирпичные башни и красные терракотовые крыши. Черные железные кольца для факелов, вбитые в грубые каменные выступы. Наконец мы пришли к каменной стене в двадцать локтей высотой, которая окружала город. На одном из уроков Гебер объяснил мне, что она называется третьим кругом, потому что это было третье ограждение, построенное для защиты города. Первое – неправильный квадрат, его построили еще древние римляне, и остатки этой стены до сих пор сохранились в некоторых местах города. Второй круг в 1172 году коммуна возвела, когда у дорог, ведущих от четырех древних римских ворот, выросли пригороды, и горожане не захотели, чтобы враги напали и сожгли эти поселки. Третий круг укреплений был достроен всего двадцать лет назад. Мы остановились у него, потому что к нам приближались три всадника. У меня по спине тревожно побежали мурашки. Ну конечно: Николо Сильвано в красном судейском одеянии восседал на передней лошади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156