«Человек тем больше человек, чем он больше отдельный человек. Только осознавая свою ограниченность, своё далеко не всемогущество, свою далеко не «всечеловечность», мы вычленяем себя из аморфной общности. Как эту общность ни называй: человечество, родина, семья. Принадлежа общности, мы ощущаем её животное тепло, и нам легко и логично огрызаться на тех, кто принадлежит другой общности. Когда мы ощущаем себя одинокими, отдельными, мы ищем тепла в другом. Мы признаём существование другого, потому что он нам нужен. В общности же нет общения».
Человечество не может расширять границы своего разумного представления о мире без всемерной поддержки склонности каждого индивида к обособлению. Такая склонность - основа развития человеческой цивилизации. Вместе с тем, расширение цивилизационных границ невозможно без поддержки склонности индивида к общению с миром - склонности, испытываемой индивидом столь же сильно. Взаимовлияние этих двух взаимоисключающих ценностно-поведенческих доминант фиксирует диалектический закон единства общения и обособления - наиболее общий социологический закон развития личности в обществе, на который опирались в своих исследованиях классики марксизма-ленинизма. Закономерное двойственное стремление сохранить свою уникальную индивидуальность и в то же время влиться в общий поток универсальной социальности даёт индивиду возможность неуклонно подниматься по ступеням познания в диалектической триаде «Единичное - Особенное - Всеобщее» (суть которой, по словам Гегеля, сводится к тому, что «некий субъект как единичное смыкается с неким всеобщим определением посредством некоего качества»).
Если бы Портер использовал в своих рассуждениях о корпоративном секторе японской экономики гегелевскую триаду, место «особенного» он бы наверняка отвёл свободной конкуренции, выставив её за стратегически наилучшее «качество», смыкающее каждого конкретного производителя с потребностями мирового потребителя. Портер, скорее всего, утверждал бы, что именно свободная, основанная на праве частной собственности, конкуренция наилучшим образом «обеспечивает центральной индивидуальности соотношение с собой и стремление к некоторому абсолютному средоточию». Схожим образом мыслил и Гегель, когда говорил об «особенном» как об опосредствованной трудом системе потребностей (das System der Bed?rfnisse), покоящейся на господстве частной собственности и всеобщем формальном равенстве людей. По сравнению с общей собственностью, частную собственность Гегель однозначно считал «более разумным моментом». Критикуя идею лишения индивида частной собственности, Гегель писал: «Представление о благочестивом или дружеском и даже насильственном братстве людей, в котором существует общность имущества и устранен принцип частной собственности, может легко показаться приемлемым умонастроению, которому чуждо понимание природы свободы духа и права и постижение их в их определённых моментах. Что же касается моральной или религиозной стороны, то Эпикур отсоветовал своим друзьям, намеревавшимся создать подобный союз на основе общности имущества, именно по той причине, что это доказывает отсутствие взаимного доверия, а те, кто не доверяет друг другу, не могут быть друзьями».
Однако в системе частнособственнических отношений для Гегеля важным является ещё и «опосредование, заключающееся в том, что я обладаю собственностью уже не только посредством вещи и моей субъективной воли, а также посредством другой воли и, следовательно, в некоей общей воле». Это опосредование составляет сферу договора. «В договоре я обладаю собственностью - посредством общей воли; именно интерес разума состоит в том, чтобы субъективная воля стала более всеобщей и возвысилась до этого осуществления. Следовательно, определение этой воли в договоре остаётся, но в общности с некоей другой волей. Напротив, всеобщая воля выступает здесь ещё только в форме и образе общности».
Первичной общностью, связывающей волю с некоей другой волей, является, по Гегелю, семья. Впервые «индивид снял здесь свою непокорную личность и находится вместе со своим сознанием внутри некоего целого». Неделимость собственности, общая ответственность за успешность совместных хозяйственных дел являются важными атрибутами семьи, но сами по себе они не «снимают» непокорную личность индивида. Для того чтобы «снятие» индивида, вместе с его непокорной субъективной волей и его частной собственностью, произошло, семья должна быть «чувствующим себя единством, любовью».
Можно сказать, что основой взаимного доверия, впервые возникающего между индивидами, является не общая собственность как таковая, а некий универсальный механизм управления общей собственностью. Гегель не выявил этого механизма, считая, видимо, что механизм управления собственностью семьи как «природного наличного бытия в форме любви и чувства» не нуждается в разумном осмыслении. Идея семьи интересовала его гораздо меньше, чем идея государства, под которым понималась «свобода в её самом конкретном образе, подчиненная лишь высшей абсолютной истине мирового духа».
Управленческое ядро семьи - исходной ячейки доверия, необходимого для развития частнособственнических отношений, ячейки, соединившей в себе, через гармонию любви, роли мужчины и женщины - сформировалось, очевидно, ещё до зарождения человеческого разума, укоренившись в биологической основе человека, на фено- и филогенетическом уровне. Для приближения к пониманию гармонии любви, до сих пор задающей частнособственническим рыночным отношениям определённую логику развития, можно воспользоваться поэтическим языком французского постмодернизма.
Пытаясь раскрыть некую глубинную, доисторическую «логику смысла», французский философ-постмодернист Ж. Делез придумал оригинальную постановку, в которой участвуют два божества - Эон и Хронос. Роли, исполняемые этими божествами, настолько качественно различны, что требуют для своего исполнения отдельных мест. «Если Хронос выражает действие тел и созидание телесных качеств, то Эон - это место бестелесных событий и атрибутов, отличающихся от качеств. Если Хронос неотделим от тел, которые полностью заполняют его в качестве причин, и материи, то Эон населён эффектами, которые мелькают по нему, никогда не заполняя». Взаимовлияние этих двух «сценических» пространств, заполняемых Эоном и Хроносом, порождает событие, несущее в себе некий избыток - «нечто, что опрокидывает миры, индивидуальности и личности в глубину основания, которое деформирует и растворяет их». Эта деформирующая основа есть «настоящее чистого действия, а не телесного воплощения. Оно не есть настоящее разрушения или осуществления - это настоящее контр-осуществления, которое не даёт первому уничтожить второе, а второму раствориться в первом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Человечество не может расширять границы своего разумного представления о мире без всемерной поддержки склонности каждого индивида к обособлению. Такая склонность - основа развития человеческой цивилизации. Вместе с тем, расширение цивилизационных границ невозможно без поддержки склонности индивида к общению с миром - склонности, испытываемой индивидом столь же сильно. Взаимовлияние этих двух взаимоисключающих ценностно-поведенческих доминант фиксирует диалектический закон единства общения и обособления - наиболее общий социологический закон развития личности в обществе, на который опирались в своих исследованиях классики марксизма-ленинизма. Закономерное двойственное стремление сохранить свою уникальную индивидуальность и в то же время влиться в общий поток универсальной социальности даёт индивиду возможность неуклонно подниматься по ступеням познания в диалектической триаде «Единичное - Особенное - Всеобщее» (суть которой, по словам Гегеля, сводится к тому, что «некий субъект как единичное смыкается с неким всеобщим определением посредством некоего качества»).
Если бы Портер использовал в своих рассуждениях о корпоративном секторе японской экономики гегелевскую триаду, место «особенного» он бы наверняка отвёл свободной конкуренции, выставив её за стратегически наилучшее «качество», смыкающее каждого конкретного производителя с потребностями мирового потребителя. Портер, скорее всего, утверждал бы, что именно свободная, основанная на праве частной собственности, конкуренция наилучшим образом «обеспечивает центральной индивидуальности соотношение с собой и стремление к некоторому абсолютному средоточию». Схожим образом мыслил и Гегель, когда говорил об «особенном» как об опосредствованной трудом системе потребностей (das System der Bed?rfnisse), покоящейся на господстве частной собственности и всеобщем формальном равенстве людей. По сравнению с общей собственностью, частную собственность Гегель однозначно считал «более разумным моментом». Критикуя идею лишения индивида частной собственности, Гегель писал: «Представление о благочестивом или дружеском и даже насильственном братстве людей, в котором существует общность имущества и устранен принцип частной собственности, может легко показаться приемлемым умонастроению, которому чуждо понимание природы свободы духа и права и постижение их в их определённых моментах. Что же касается моральной или религиозной стороны, то Эпикур отсоветовал своим друзьям, намеревавшимся создать подобный союз на основе общности имущества, именно по той причине, что это доказывает отсутствие взаимного доверия, а те, кто не доверяет друг другу, не могут быть друзьями».
Однако в системе частнособственнических отношений для Гегеля важным является ещё и «опосредование, заключающееся в том, что я обладаю собственностью уже не только посредством вещи и моей субъективной воли, а также посредством другой воли и, следовательно, в некоей общей воле». Это опосредование составляет сферу договора. «В договоре я обладаю собственностью - посредством общей воли; именно интерес разума состоит в том, чтобы субъективная воля стала более всеобщей и возвысилась до этого осуществления. Следовательно, определение этой воли в договоре остаётся, но в общности с некоей другой волей. Напротив, всеобщая воля выступает здесь ещё только в форме и образе общности».
Первичной общностью, связывающей волю с некоей другой волей, является, по Гегелю, семья. Впервые «индивид снял здесь свою непокорную личность и находится вместе со своим сознанием внутри некоего целого». Неделимость собственности, общая ответственность за успешность совместных хозяйственных дел являются важными атрибутами семьи, но сами по себе они не «снимают» непокорную личность индивида. Для того чтобы «снятие» индивида, вместе с его непокорной субъективной волей и его частной собственностью, произошло, семья должна быть «чувствующим себя единством, любовью».
Можно сказать, что основой взаимного доверия, впервые возникающего между индивидами, является не общая собственность как таковая, а некий универсальный механизм управления общей собственностью. Гегель не выявил этого механизма, считая, видимо, что механизм управления собственностью семьи как «природного наличного бытия в форме любви и чувства» не нуждается в разумном осмыслении. Идея семьи интересовала его гораздо меньше, чем идея государства, под которым понималась «свобода в её самом конкретном образе, подчиненная лишь высшей абсолютной истине мирового духа».
Управленческое ядро семьи - исходной ячейки доверия, необходимого для развития частнособственнических отношений, ячейки, соединившей в себе, через гармонию любви, роли мужчины и женщины - сформировалось, очевидно, ещё до зарождения человеческого разума, укоренившись в биологической основе человека, на фено- и филогенетическом уровне. Для приближения к пониманию гармонии любви, до сих пор задающей частнособственническим рыночным отношениям определённую логику развития, можно воспользоваться поэтическим языком французского постмодернизма.
Пытаясь раскрыть некую глубинную, доисторическую «логику смысла», французский философ-постмодернист Ж. Делез придумал оригинальную постановку, в которой участвуют два божества - Эон и Хронос. Роли, исполняемые этими божествами, настолько качественно различны, что требуют для своего исполнения отдельных мест. «Если Хронос выражает действие тел и созидание телесных качеств, то Эон - это место бестелесных событий и атрибутов, отличающихся от качеств. Если Хронос неотделим от тел, которые полностью заполняют его в качестве причин, и материи, то Эон населён эффектами, которые мелькают по нему, никогда не заполняя». Взаимовлияние этих двух «сценических» пространств, заполняемых Эоном и Хроносом, порождает событие, несущее в себе некий избыток - «нечто, что опрокидывает миры, индивидуальности и личности в глубину основания, которое деформирует и растворяет их». Эта деформирующая основа есть «настоящее чистого действия, а не телесного воплощения. Оно не есть настоящее разрушения или осуществления - это настоящее контр-осуществления, которое не даёт первому уничтожить второе, а второму раствориться в первом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77