Там не место плачущим.
— Но скажи мне, что все-таки с тобой?
— В жизни всегда так. У одного радость, у другого горе.— Нина отвечала неопределенно.— Кто-то смеется, кто-то плачет. Так заведено. Наверно, только очень сильные, волевые натуры никогда не плачут. Я не люблю таких людей. А ты?
— Не знаю,— ответила Мирья.— Вот мама... Она человек сильной воли, но она добрая.
— Мама — это другое дело.— Нина опять всхлипнула.— И папа. У меня хороший папа. Он никому ничего плохого
ре сделал. Он был для меня как родной отец. Да, да, отец у меня неродной. Отчим. Он из-под Курска. Своего папу я не помню. Он погиб в войну... Отчим, правда, пил иногда. Но и тогда он ничего не говорил. Выпьет, возьмет меня на колени и сидит. И слезы почему-то на глазах.
— Почему ты говоришь — «был»?
Нина уткнулась лицом в плечо Мирьи и опять заревела.
— Я не знаю, увижу ли его еще. Его... сегодня... арестовали.
— Ужасно!
Мирья слышала, что когда-то, до войны, арестовывали и без вины. Но сейчас?
— Мирья, я тоже ничего не понимаю. Случилась какая- то ошибка,— говорила Нина.— Ведь папа не мог сделать ничего плохого. Он работал на тракторе. Получал премии. Вечерами всегда сидел дома, даже в кино почти не ходил...
— Может, просто какое-то недоразумение, и все скоро выяснится,— утешала Мирья.
— Конечно, выяснится. Ведь не могут же невиновного осудить. Ну, ошибки бывают. Разберутся и выпустят. Я тоже так думаю.
— Но почему ты плачешь?
—- Я уже не плачу,— Нина попыталась улыбнуться.
— А Васели знает?
— Знает. Но Васели... Его это так не трогает, как меня. Папа для него чужой человек. Они друг друга не любили. Васели только один раз был у нас. Это сложная история. Ведь Васели вырос в детском доме. А маму ему, конечно, жалко. Вот письмо пришло от мамы, видишь.— Нина достала письмо, раскрыла его и тут же сложила опять листок вчетверо.
— Может быть, я могу чем-нибудь помочь? — спросила Мирья.— Может, попросить маму выяснить, в чем дело? Или, может, вам что-то нужно...
Нина усмехнулась сквозь слезы. «Эх, Мирья, Мирья, добрая ты душа! Чем ты поможешь? Только — мама. Мама? А как же там моя мама? Почему я сижу здесь и реву, а мама там одна в беде? Сколько сейчас времени? На автобус, еще успею. Пойду отпрошусь у Воронова... Он на свадьбе или уже дома?»
Мирья не знала, на свадьбе Воронов или уже ушел. Когда садились за стол, он был среди гостей, но Мирья успела заметить, что он все время беспокойно поглядывал на часы, не принимая участия в общем веселье. «Может,
...Мирья остановилась у двери и взглядом позвала Васели. Валентин, заметив, что Васели пробирается между тесно поставленными стульями к выходу, тоже выскочил из-за стола.
— В чем дело? — спросил он у Мирьи.
— Я еду с Ниной к ее маме...
— Я тоже еду,— сказал Васели, наконец добравшись к двери.
— А как же я? — растерянно спросил Валентин, выйдя следом за Мирьей и Васели на крыльцо. Вопрос прозвучал смешно и глупо. Да и у самого Валентина был глупый вид.
— А ты? — ответил Васели с серьезным видом.— Тебе нельзя уходить. Свадьба комсомольская, и ты должен возглавлять идейное и прочее руководство. Мало ли что может случиться. С кого тогда спросят?
Валентин уловил издевку, весь побледнел, губы его задрожали.
.— Знаешь, ты... ты...— заикаясь, сказал он.— Вот что я тебе скажу... Ты в наши, комсомольские дела... Иди-ка ты, временный... Это тебе не...— Он не мог закончить ни одной фразы. Потом он круто повернулся, захлопнул дверь, вошел в дом, где веселье было в самом разгаре и захмелевший Степан Никифорович пел оглушительным басом «Рябинушку».
Автобус был почти пустой — только в конце машины дремали, покачиваясь и крепко держась за пухлые авоськи и сумки, две старушки и старичок в ушанке. Мирья и Нина сели на передние кресла, Васели позади них.
Свет фар с трудом пробивался сквозь косые струи дождя. На поворотах в ярких полосах света на мгновение появлялись оголенные стволы берез и осин, и тогда волосы сидевшей перед Васели Мирьи тоже на мгновение вспыхивали в светящемся ореоле на фоне мелькавших белых деревьев.
Васели смотрел на Мирью, и ему хотелось, чтобы это мгновение длилось дольше, но машина мчалась вперед, деревья опять исчезали в непроглядной темноте, и опять ему приходилось ждать следующего поворота. Надолго ли Мирья появилась в его жизни? Васели захотелось, чтобы эта девушка с волосами цвета соломы, так неожиданно, случайно появившаяся на его жизненном пути, не исчезла, как эти белые березы в ночи. Но ведь в мире нет ничего постоянного, все проходит безвозвратно. Такова вся жизнь.
Живет человек, и ему кажется, что без его существования все на свете не имеет смысла, а умрет — дожди будут лить так же и ветер будет бить в лицо, но уже другим людям... Все это и смешно, и глупо, и грустно.
Васели усмехнулся своим мыслям: «Ишь, расфилософ-ствовался» — и стал думать о том, что случилось в семье его матери. Судьба отчима его почти не волновала. Васели не любил его и не считал своим родственником. Он даже был ему не отчим, а просто чужой человек. Жалко было мать и маленькую Сандру. Сандре-то он все-таки отец. Туго теперь придется их маме. «Ну ничего, мы с Ниной поможем»,— думал Васели.
Васели хорошо помнил своего отца и всегда гордился им. Хотя лет ему тогда было немного, он все помнил. И помнил то летнее утро, когда у сельсовета стояло несколько полуторок из райцентра и почти все взрослые мужчины деревни сидели в машинах. Он помнил, как они обещали своим женам и детям, что вернутся, обязательно вернутся. И отец тоже обещал ему. И Васели долго верил, что так и будет — раз папа сказал, значит, вернется. Но это было единственный раз, когда отец не сдержал своего слова — он не вернулся. После войны, когда мать тяжело заболела, Васели устроили в детский дом, а когда, несколько лет спустя, его привезли домой, он увидел в их доме чужого мужчину. Мать сказала, что это — отец. Новый папа. Нина сидела у нового папы на коленях. А Васели сказал, что никакого нового папы ему не надо, у него есть свой отец... Его пытались заставить называть отчима папой, тогда он убежал обратно в детский дом. И, несмотря на все .уговоры матери, не вернулся.
Они проехали километров пятнадцать и вышли из автобуса на проселочную дорогу, где хозяйничал осенний порывистый ветер. Отсюда километра три до узкого залива, на берегу которого стоят полдесятка старинных карельских изб. В сухую погоду автобус заворачивает в деревушку. Теперь дорога была в таком состоянии, что проехать можно было только на телеге.
Васели шел впереди, за ним Мирья, и Нина замыкала шествие. Временами приходилось останавливаться, чтобы очистить сапоги от налипшей тяжелой грязи. Дождь лил не переставая. Одежда стала тяжелой, и идти становилось все труднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Но скажи мне, что все-таки с тобой?
— В жизни всегда так. У одного радость, у другого горе.— Нина отвечала неопределенно.— Кто-то смеется, кто-то плачет. Так заведено. Наверно, только очень сильные, волевые натуры никогда не плачут. Я не люблю таких людей. А ты?
— Не знаю,— ответила Мирья.— Вот мама... Она человек сильной воли, но она добрая.
— Мама — это другое дело.— Нина опять всхлипнула.— И папа. У меня хороший папа. Он никому ничего плохого
ре сделал. Он был для меня как родной отец. Да, да, отец у меня неродной. Отчим. Он из-под Курска. Своего папу я не помню. Он погиб в войну... Отчим, правда, пил иногда. Но и тогда он ничего не говорил. Выпьет, возьмет меня на колени и сидит. И слезы почему-то на глазах.
— Почему ты говоришь — «был»?
Нина уткнулась лицом в плечо Мирьи и опять заревела.
— Я не знаю, увижу ли его еще. Его... сегодня... арестовали.
— Ужасно!
Мирья слышала, что когда-то, до войны, арестовывали и без вины. Но сейчас?
— Мирья, я тоже ничего не понимаю. Случилась какая- то ошибка,— говорила Нина.— Ведь папа не мог сделать ничего плохого. Он работал на тракторе. Получал премии. Вечерами всегда сидел дома, даже в кино почти не ходил...
— Может, просто какое-то недоразумение, и все скоро выяснится,— утешала Мирья.
— Конечно, выяснится. Ведь не могут же невиновного осудить. Ну, ошибки бывают. Разберутся и выпустят. Я тоже так думаю.
— Но почему ты плачешь?
—- Я уже не плачу,— Нина попыталась улыбнуться.
— А Васели знает?
— Знает. Но Васели... Его это так не трогает, как меня. Папа для него чужой человек. Они друг друга не любили. Васели только один раз был у нас. Это сложная история. Ведь Васели вырос в детском доме. А маму ему, конечно, жалко. Вот письмо пришло от мамы, видишь.— Нина достала письмо, раскрыла его и тут же сложила опять листок вчетверо.
— Может быть, я могу чем-нибудь помочь? — спросила Мирья.— Может, попросить маму выяснить, в чем дело? Или, может, вам что-то нужно...
Нина усмехнулась сквозь слезы. «Эх, Мирья, Мирья, добрая ты душа! Чем ты поможешь? Только — мама. Мама? А как же там моя мама? Почему я сижу здесь и реву, а мама там одна в беде? Сколько сейчас времени? На автобус, еще успею. Пойду отпрошусь у Воронова... Он на свадьбе или уже дома?»
Мирья не знала, на свадьбе Воронов или уже ушел. Когда садились за стол, он был среди гостей, но Мирья успела заметить, что он все время беспокойно поглядывал на часы, не принимая участия в общем веселье. «Может,
...Мирья остановилась у двери и взглядом позвала Васели. Валентин, заметив, что Васели пробирается между тесно поставленными стульями к выходу, тоже выскочил из-за стола.
— В чем дело? — спросил он у Мирьи.
— Я еду с Ниной к ее маме...
— Я тоже еду,— сказал Васели, наконец добравшись к двери.
— А как же я? — растерянно спросил Валентин, выйдя следом за Мирьей и Васели на крыльцо. Вопрос прозвучал смешно и глупо. Да и у самого Валентина был глупый вид.
— А ты? — ответил Васели с серьезным видом.— Тебе нельзя уходить. Свадьба комсомольская, и ты должен возглавлять идейное и прочее руководство. Мало ли что может случиться. С кого тогда спросят?
Валентин уловил издевку, весь побледнел, губы его задрожали.
.— Знаешь, ты... ты...— заикаясь, сказал он.— Вот что я тебе скажу... Ты в наши, комсомольские дела... Иди-ка ты, временный... Это тебе не...— Он не мог закончить ни одной фразы. Потом он круто повернулся, захлопнул дверь, вошел в дом, где веселье было в самом разгаре и захмелевший Степан Никифорович пел оглушительным басом «Рябинушку».
Автобус был почти пустой — только в конце машины дремали, покачиваясь и крепко держась за пухлые авоськи и сумки, две старушки и старичок в ушанке. Мирья и Нина сели на передние кресла, Васели позади них.
Свет фар с трудом пробивался сквозь косые струи дождя. На поворотах в ярких полосах света на мгновение появлялись оголенные стволы берез и осин, и тогда волосы сидевшей перед Васели Мирьи тоже на мгновение вспыхивали в светящемся ореоле на фоне мелькавших белых деревьев.
Васели смотрел на Мирью, и ему хотелось, чтобы это мгновение длилось дольше, но машина мчалась вперед, деревья опять исчезали в непроглядной темноте, и опять ему приходилось ждать следующего поворота. Надолго ли Мирья появилась в его жизни? Васели захотелось, чтобы эта девушка с волосами цвета соломы, так неожиданно, случайно появившаяся на его жизненном пути, не исчезла, как эти белые березы в ночи. Но ведь в мире нет ничего постоянного, все проходит безвозвратно. Такова вся жизнь.
Живет человек, и ему кажется, что без его существования все на свете не имеет смысла, а умрет — дожди будут лить так же и ветер будет бить в лицо, но уже другим людям... Все это и смешно, и глупо, и грустно.
Васели усмехнулся своим мыслям: «Ишь, расфилософ-ствовался» — и стал думать о том, что случилось в семье его матери. Судьба отчима его почти не волновала. Васели не любил его и не считал своим родственником. Он даже был ему не отчим, а просто чужой человек. Жалко было мать и маленькую Сандру. Сандре-то он все-таки отец. Туго теперь придется их маме. «Ну ничего, мы с Ниной поможем»,— думал Васели.
Васели хорошо помнил своего отца и всегда гордился им. Хотя лет ему тогда было немного, он все помнил. И помнил то летнее утро, когда у сельсовета стояло несколько полуторок из райцентра и почти все взрослые мужчины деревни сидели в машинах. Он помнил, как они обещали своим женам и детям, что вернутся, обязательно вернутся. И отец тоже обещал ему. И Васели долго верил, что так и будет — раз папа сказал, значит, вернется. Но это было единственный раз, когда отец не сдержал своего слова — он не вернулся. После войны, когда мать тяжело заболела, Васели устроили в детский дом, а когда, несколько лет спустя, его привезли домой, он увидел в их доме чужого мужчину. Мать сказала, что это — отец. Новый папа. Нина сидела у нового папы на коленях. А Васели сказал, что никакого нового папы ему не надо, у него есть свой отец... Его пытались заставить называть отчима папой, тогда он убежал обратно в детский дом. И, несмотря на все .уговоры матери, не вернулся.
Они проехали километров пятнадцать и вышли из автобуса на проселочную дорогу, где хозяйничал осенний порывистый ветер. Отсюда километра три до узкого залива, на берегу которого стоят полдесятка старинных карельских изб. В сухую погоду автобус заворачивает в деревушку. Теперь дорога была в таком состоянии, что проехать можно было только на телеге.
Васели шел впереди, за ним Мирья, и Нина замыкала шествие. Временами приходилось останавливаться, чтобы очистить сапоги от налипшей тяжелой грязи. Дождь лил не переставая. Одежда стала тяжелой, и идти становилось все труднее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93