— А за тебя, Петровна, я выпью. И за то, чтобы молодежь не болтала, чего не знает... Ну, будь здорова, Петровна.
Его неожиданно поддержал Коллиев:
— Да, за Елену Петровну надо обязательно выпить. Я человек непьющий — вы все знаете, а за Елену Петровну— не могу не выпить. Ведь мы знаем друг друга давно. Вместе работаем, одно общее дело делаем. Иногда спорим, ругаемся — без этого не обойдешься,— как говорится, в спорах истина рождается. И я хочу сказать, что я думаю о ней, о нашей Елене Петровне. Ведь надо не только ругаться, надо не бояться говорить друг другу и хорошее.— Коллиев поднялся с рюмкой в руке и стал говорить торжественно, словно с трибуны:—Давайте не будем бояться
громких слов. Они тоже нужны. Елена Петровна наша это образец настоящей советской женщины. Она строитель новой жизни, человек с государственным подходом к большим и малым делам, принципиальный и предельно честный. Она — мать, многострадальная, стойкая, чуткая и...
— Да брось, Яков Михайлович,— прервала его Елена Петровна,— ты же не характеристику мне пишешь. Скажи короче, что, мол, влюбился в меня. И все будет ясно.
Коллиев смутился, поднял рюмку к губам и храбро выпил ее до дна, чуть не задохнувшись с непривычки.
— За Елену Петровну! За тебя, Петровна!
Мирья с благодарностью смотрела на Коллиева.
— Кийтос, спасибо вам,— сказала она по-фински и по-русски ему.
Когда гости стали расходиться, Мирья вышла на крыльцо проводить их. Валентин отстал от других, чтобы остаться наедине с Мирьей, и тут же из-за угла вышел Васели, видимо давно поджидавший ее. Заметив, что девушка оказалась между двух огней, Ортьо подхватил ее под руку:
— Не знаешь, кого выбрать? Лучше пойдем со мной, надежнее будет.
— Пошли, доченька, пошли к нам,— обрадовалась Хотора,— а то ты что-то к нам, старикам, не захаживаешь.
Елена Петровна стала убирать посуду. Из гостей остался один Коллиев.
— Помочь тебе, Елена Петровна? — вдруг предложил он.
— Какой из тебя помощник?!— улыбнулась Елена Петровна.— А впрочем — на. Вот тебе фартук. Покажи, как ты умеешь мыть посуду.
Коллиев надел передник. Оказалось, он умеет обращаться с посудой, сразу видно — давно уже холостой.
— Вот так мы и живем, Елена Петровна,—говорил он.— Одинаково живем. У тебя — дочь. У меня — дочь. У тебя — все только работа. У меня тоже. А годы-то уходят. И плохо, когда дочери растут одна без матери, другая...
— Ты к чему это клонишь?—засмеялась Елена Петровна.— Уж не сватать ли собираешься? Поздно уже, Яков Михайлович.
— Почему поздно? Мы ведь еще с тобой не так стары.
— Да нет, я не о старости говорю. Поздновато ты речь завел — гости успели уже уйти, а снова их собирать да стол, накрывать — канители много.
— Все шутишь. Хорошо, хоть ты шутить умеешь,— сказал Коллиев.— А то мы слишком серьезные — все только о делах говорим...
— Смотри, тарелку уронишь...
— А может, попробовать — на счастье.— Коллиев поднял тарелку, но не уронил ее, а положил на край стола. Потом осторожно взял Елену Петровну за руку: — Елена Петровна, я ведь за столом говорил от всей души. Ведь я о тебе думаю...
— Спасибо, спасибо.— Елена Петровна высвободила руку.— Теперь я скажу, что думаю.
— Ну что?
— Я думаю вот о чем.— Елена. Петровна стала серьезной.— У Ортьо Кауронена с желудком плохо. Мне Айно Андреевна говорила. Сам не жалуется. Завтра решается вопрос о его отпуске. Так что давай доставай ему путевку в Ессентуки или Железноводск. С утра же позвони куда следует.
— Хорошо, позвоню.— Коллиев помрачнел.— Ты не хочешь понять меня?
— Я все поняла, Яков Михайлович, все. У тебя — дочь. У меня — дочь. Тебя дома ждет Марина, так что иди домой. И не забудь о путевке.
— Ладно, пойду. Только, Елена Петровна, прошу тебя — подумай. Я ведь серьезно...
— Ладно, ладно. Там, кажется, дождь. Что это ты с плащом на руке, как молодой? Надень, а то еще простудишься.
Мирья вернулась домой поздно. Решила зайти к Ортьо и Хоторе на минутку, да разве уйдешь от них — Хотора сразу самовар поставила, а Ортьо вспоминал:
— Да, Мирья, задело меня за живое, когда поднимается такой молокосос и говорит — нет прошлого у Хаукилахти, ничего не было. Неправда это. Здесь люди и раньше жили. И многое видели и многое пережили. Вот как мы жили.
ЗДЕСЬ ЛЮДИ И РАНЬШЕ ЖИЛИ
Ортьо начал с того, как в этих краях, в Кайтаниеми, по другую сторону озера Сийкаярви, появилась первая школа.
Пришел человек, уже пожилой, с тяжелым рюкзаком за спиной — а в нем одни только книги — и сказал, что его послали сюда учителем.
Дело это было новое и большое, поэтому решили созвать собрание. А собрания тогда проводились чуть ли не каждый божий день: столько появилось общих дел, которые решали миром. Ну так вот. Школы, конечно, никакой не было, и построить ее сразу, конечно, не могли. Зато у вдовы Малафеевой изба была большая, и жила она в ней одна. Вот в этой избе с позволения вдовы и устроили школу. Она поставила те же условия, что ставила всегда, когда молодежь собиралась у ней на посиделки,— избу убирать самим и дрова приносить самим.
Класс был один — первый. Первоклассники были разного возраста — от семи до двадцати. Каждый ученик приносил с собой из дому скамейку и, уходя, уносил ее, чтобы она не мешала хозяйке дома. Учебников не было. Только те, что учитель принес с собой в рюкзаке. Поэтому читать учились по тому, что оказалось под рукой; годились также старые газеты. Учитель не получал даже зарплаты. Ученики приносили ему кто бутылку молока, кто кусок сушеного мяса, кто немного соли. А у кого ничего не было, те учились бесплатно.
Вдова-старушка в грамоте была столь же сильна, что и остальные бабы в деревне, она не знала ни «а», ни «б», но с первого дня стала незаменимым помощником учителю. Конечно, завучем (тут старик воспользовался современным термином) она была неважным, но зато по части дисциплины— тут она оказалась на высоте. Обычно она сидела во время урока на лежанке и что-то вязала. Руки ее были заняты спицами, а глаза все видели, кто и как слушает учителя. Стоило кому-то чуть пошевельнуться, заерзать, как вдова предупреждала сердитым голосом:
— Чего завертелся? Вот спущу штаны да лучиной пройдусь по мягким местам, так узнаешь, как на уроке сидеть.
В тот год Сийкаярви замерзло рано. За морозами пришли метели: проедешь по Сийкаярви на санях, а след тут же заметет. Метели заметали следы и тех ночных гостей, которые все чаще стали проезжать через Сийкаярви. Известно было, что приходят они издалека — из-за границы. Знали и то, зачем приходили.
Старики сидели у пылавших печей и в тревоге вздыхали, думали и гадали, что же все-таки будет?
Время было новое. Происходило что-то тревожное и таинственное, о чем старались не говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93